Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий

Раскрылись ворота, «Волга» въехала во двор, мы вышли и поднялись на лифте. Потом я какое-то время ждала в комнате с двумя стульями, одним столом и одной дверью. Примерно также меня выдерживал в июне прошлого года оперуполномоченный Знаменский, ныне покойный. Видимо, такая у них манера, у оперуполномоченных. Наконец, вернулся старший лейтенант Свиблов, он же Сережа, он же «кадровик».

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал он, кладя на стол две пухлые канцелярские папки. — Пока получишь из архива, пока распишешься, пока принесешь… Бюрократия.

— Это ваша неформальная обстановка, Сережа?

Старлей развел руками:

— Приказ начальства. Чтобы сразу настроить на серьезный лад. А то ведь знаете, часто человеку хочется сначала поиграть, походить вокруг да около. А зачем? Лучше уж прямо к делу. Для всех лучше. Вы согласны?

Я пожала плечами. Наверно, он ждал вопросов, но я не собиралась с этим торопиться. Преждевременное знание умножает печаль. Сами расскажут, когда придет пора.

— Итак, прямо к делу… — Свиблов открыл папку и взял из нее верхний лист. — Мне приказано для начала ознакомить вас с той картиной, которая, так сказать, сложилась в нашем понимании. Туг конспективно. Те ваши подвиги, о которых стало известно. Что не исключает наличия других. Пункт первый…

Он поднял на меня выжидающий рыбий взгляд. Так, наверно, смотрит судак, застыв у края мелководья, где резвится малый карасик. Смотри, смотри, рыбина… мне на твоей глубине делать нечего, мне и здесь, на солнышке хорошо. Старлей вздохнул и снова обратился к своей бумажке.

— Резня на улице Партизана Кузькина, дом 7а, квартира 31, по месту жительства Плоткина Александра Ивановича.

— Плотникова, — поправила я.

— Что, простите?

— Насколько я помню, фамилия убийцы была Плотников.

Рыбий глаз метнулся к бумажке.

— Да, вы правы, — смущенно признал Свиблов. — Действительно, Плотников. Три трупа, включая его самого… Интересно, что вы это помните.

Еще бы не помнить. С нее-то все и началось, с этой квартиры. Я попала туда совершенно случайно, перепутав номера домов. Вернее, даже не номера, а буквы. Катька Расторгуева, к которой я приехала заканчивать курсовик по деталям машин, проживала в хрущобе под номером 7б, а я сдуру сунулась в 7а. Они там все одинаковые, эти чертовы пятиэтажки. Квартира на первом этаже и три пьяных алкаша, обрадовавшиеся легкой добыче. Как сказал один из них, «есть кого насадить на шашлык». И насадили бы, если бы не мое так внезапно и вовремя открывшееся умение убивать. Убивать не руками, не ногами, не мечом и не пулей, а всего лишь ненавистью и одним только словом: «Сдохни!». А дальше уже всё произошло само собой. Я тогда здорово перепугалась — не от смерти и крови, а от этой своей способности…

— Так что? — поторопил меня старлей.

— Что «что»?

— Откуда такая хорошая память о тех убийствах, в которых вы вроде как и не были замешаны?

Я усмехнулась.

— Сережа, вы ведь мне обещали, что не будете вокруг да около. Думаете, я не узнала эту папку? Да-да, вот эту, серенькую с грязными тесемками. Она мне запомнилась еще по следователю Знаменскому. По-моему, его звали Павлом Петровичем, но разыгрывал он из себя прямо-таки Порфирия Петровича… Знаете, по Достоевскому.

— Как же не знать, — почти обиженно заметил Свиблов, — в школе проходили.

— Ну вот. Дважды меня допрашивал, как Раскольникова: а почто вы, Родион Романыч, старушонку кокнули? Даже в бывший Съезжий дом таскал — знаете, с каланчой, на углу Садовой…

— …и Большой Подьяческой, — кивнул старлей. — Да, мы в курсе.

— Ну вот… — улыбнулась я. — Так и запомнила. Он ведь мне этот вопрос раз двадцать задал — что я делала в квартире Плотникова.

На том втором допросе Знаменский вырвал у меня признание, что я была свидетельницей убийств. Так получилось, по моей же глупости. С другой стороны, тогда он ничего не писал, а потом просто не успел по причине безвременной кончины. Значит, признания в деле нет. Признания нет, но свидетельства моего пребывания в квартире наверняка есть: показания бабок на скамейке, забытый тубус с чертежами, следы обуви под окном…

Свиблов вздохнул:

— Спрашивать-то он спрашивал, но ответов ваших не записал. Непростительная небрежность, что и говорить. Сначала ведь вы показали, что к дому 7а и близко не подходили.

Я скорчила покаянную мину:

— Да, верно. Испугалась. Но потом-то я все ему рассказала как на духу.

— И что же вы рассказали? — приветливо поинтересовался старлей. — Это не для протокола, Саша. Понимаете, дело-то давно закрыто. И никто к нему возвращаться не собирается. Так что говорите смело.

— Да что там говорить… — Я махнула рукой. — Дура я, товарищ старший лейтенант. Ехала к подруге, перепутала дома и пришла не туда. Ну вот. Пока поняла, что к чему, дверь захлопнулась. А в квартире три алкаша бормотуху глушат. Хорошо, первый этаж, лето, окна открыты. Ну я в окно и сиганула. Вот и весь рассказ.

Свиблов несколько раз моргнул прозрачными судачьими глазами.

— Понятно. Наверно, вам будет интересно узнать, что милицейское следствие пришло примерно к такому же выводу.

— Ну и замечательно, — с энтузиазмом откликнулась я. — Моя милиция меня бережет. Если кто-то кое-где у нас порой…

— Ах, если бы так… — вздохнул старлей. — К сожалению, кадров не хватает, раскрываемость не так высока, как хотелось бы. В общем, можно понять угрозыск. Люди с ног падают, так что если дело более-менее ясное, то отчего бы его не закрыть, правда? Зачем копать дальше, когда картина преступления налицо? Вот вам трупы, вот вам орудие, вот вам отпечатки, вот вам заключение патологоанатома. Так?

Я пожала плечами. Свиблов утвердительно кивнул.

— Так, Саша, так. Поэтому-то вашего Порфирия Петровича в отделе и не любили. Странный он был.

Дело-то закрыто, премия получена, казалось бы — радуйся. А он все копает и копает… Его за самоуправство несколько раз едва не уволили. Так что, когда его самосвал сбил, многие даже обрадовались. Штатная единица освободилась.

— Вы что, меня на работу приглашаете? — удивилась я. — Что вы, Сережа, я не подхожу. Зачем угрозыску такой следователь, который не может 7а от 7б отличить?

Свиблов широко улыбнулся.

— В юморе вам не откажешь. И в иронии тоже. Взять хоть такую иронию судьбы: капитан Знаменский Павел Петрович погиб сразу после учиненного вам допроса. Кому-то это совпадение показалось бы странным.

— Странным? — Я снова пожала плечами. — Ничего странного. Судя по тому, что вы рассказали, Сережа, капитан жил в мире фантазий. Да и его беседы со мной это подтверждают. И вот, представьте, выходит такой человек на улицу и продолжает витать в облаках, строить воздушные замки своих фантастических теорий. Удивительно ли, что он не заметил самосвала? А при столкновении фантазии с самосвалом побеждает сами знаете кто.

В рыбьих глазах вспыхнула крошечная искорка — вспыхнула и погасла.

— С самосвалом, говорите? Видимо, так. Видимо, на этот раз Павел Петрович и впрямь столкнулся с самосвалом. А то и с чем-то посерьезней…

— С трактором «Кировец»? — предположила я.

— Зачем спрашивать? — снова улыбнулся он. — Вы ведь там были, на перекрестке. Были и все видели. Не так ли?

Я не стала отпираться. Мало ли каких показаний они там накопали.

— Так. Я подошла к перекрестку сразу после того, как… как это случилось.

Свиблов открыл вторую папку и минуту-другую справлялся с ее содержимым.

— Ну да, — сказал он наконец, — вот и свидетели подтверждают. Первой к погибшему подошла девушка, похожая по описанию на вас. Жаль, что вы не задержались до прихода милиционера.

Еще бы не подошла! Как же иначе я вытащила бы тогда из кармана Знаменского свой паспорт? Но этого, по-видимому, никто не заметил: все смотрели на раздавленную грудную клетку и на пузыри, выдуваемые ртом умирающего.

— Да, это так… — произнесла я по возможности скорбно. — Он был еще жив, вот я и наклонилась поближе. Знаете, в кинофильмах люди всегда говорят в такие моменты что-то самое важное. Для грядущих поколений. Ну вот, я и решила предоставить ему такую возможность. Все-таки не чужой человек умирает, хотя и фантазер.

Я замолчала, давая судаку возможность заглотить наживку.

— И что же он сказал?

— Буль… буль… буль… — раздельно ответила я, глядя прямо в серые рыбьи глаза и с наслаждением узнавая в них тень того же самого страха, который переполнял умирающего капитана Знаменского.

Вот так, парень. Поосторожней на поворотах. Знай, с кем имеешь. Это сейчас ты оперуполномоченный, а уже в следующую минуту булькаешь окровавленными губами свое последнее послание грядущим поколениям. Свиблов отвел взгляд и откашлялся. Видно было, что ему стоило некоторого труда вернуть себе необходимую уверенность.