Алый камень - Игорь Голосовский

— Наверно, ищут, — согласился Егорышев.

— Так я, пожалуй, пойду, — затушив цигарку, лесник встал.

Он вернулся поздно вечером и рассказал, что ему удалось переправиться на другой берег и поговорить с пассажирами и с капитаном утонувшего теплохода… От пассажиров лесник узнал, что погибло много людей. Тяжелораненых и обожженных уже отправили на моторной лодке в больницу, в областной центр Борск. За остальными прислан из Мшанска катер… Скоро начнется посадка…

Лесник разыскал капитана на борту катера. Капитан стоял на палубе и записывал в блокнот фамилии пассажиров, поднимавшихся по трапу. Уставший человек с закопченным лицом и перевязанной рукой сперва отмахнулся от лесника, но, услышав про спасенную девушку, сделал отметку в своем блокноте и пообещал сообщить о ней начальнику Мшанского порта.

Капитонов попытался расспросить пассажиров, не знает ли кто-нибудь из них девушку, но вскоре вынужден был отказаться от своего намерения. С полураздетыми, обожженными людьми говорить было трудно: они не понимали его… Плакали дети. Над рекой стоял гул.

Вечером катер отвалил от берега, а лесник вернулся домой.

Девушка не приходила в сознание весь день. К вечеру у нее поднялась температура, и она начала бредить. Она лежала, закинув голову, теребя пальцами одеяло, и шевелила запекшимися губами. Егорышев и Капитонов наклонились к ней и услышали:

— Матвей! Матвей!..

Она звала Матвея всю ночь. На рассвете Капитонов запряг в телегу коня и отправился в Мшанск. Он вернулся вечером с врачом. Врач осмотрел девушку, сказал, что у нее, судя по всему, просто сильное нервное потрясение, в больницу везти ее не нужно, тишина и целительный лесной воздух вылечат быстрее лекарств.

Утром жар спал и девушка очнулась. Она открыла большие карие глаза и с недоумением оглядела темную горницу. Потом глаза ее остановились на Егорышеве, она наморщила лоб, припоминая.

— Спокойно, спокойно, — тихо сказал Егорышев и положил ей руку на плечо. Но она сбросила его руку, села на кровати и отчаянно крикнула:

— Матвей!

Вбежала Софья Петровна. Она обняла девушку, попыталась ее уложить, но та, закрыв глаза, билась головой о стену, рвала на себе волосы и дико кричала:

— Матвей! Матвей! Потом она упала и затихла.

На рассвете она снова очнулась. Когда она открыла глаза, Егорышев позвал Софью Петровну и Капитонова. Он боялся, что больная снова будет кричать и биться, но она лежала спокойно. Взгляд ее был осмысленным и равнодушным. Она понимала, где находится, пила бульон, которым поил ее Егорышев, но не размыкала губ… Егорышев читал ей вслух газету, ненадолго включал радио, как советовал доктор; она лежала на спине, широко раскрыв глаза, и смотрела мимо Егорышева. Иногда она плакала, и Егорышев не мог на нее смотреть в эти минуты, у него сжималось горло от жалости к ней, и он отворачивался. Девушка не всхлипывала. Она лежала неподвижно и тихо, а слезы катились по ее щекам и падали на подушку…

Потом она стала реже плакать, поворачивала голову, когда Егорышев приносил ей есть, и смотрела уже не на потолок, а в окно, за которым дремало золотое северное лето. Однажды она, выпив бульон, приподнялась на локте и спросила:

— Какое сегодня число?

С этого дня девушка стала поправляться. Она не интересовалась, где находится и кто за ней ухаживает, взгляд ее был пустым и равнодушным, но на щеках появился румянец и голос окреп.

Правда, ее голос Егорышев слышал редко. Она разговаривала мало, только тогда, когда к ней обращались, но Софья Петровна осторожно и настойчиво расспрашивала ее, и через неделю Егорышев и Капитонов узнали ее историю.

Звали ее Наташа. Наташа Соколова. Ей было восемнадцать лет. Этой весной она окончила школу. На теплоходе Наташа плыла со своим мужем, геологом Матвеем Строгановым. Они поженились две недели назад в Гудульме и направлялись в Борск, где находилась геологическая партия Матвея.

Перед тем как Наташа познакомилась с Матвеем, она жила с теткой, скупой и суровой женщиной, и после школы торговала на базаре овощами со своего огорода.

Матвей Строганов, проезжавший со своей партией через маленький, затерянный в лесах городок, заболел гриппом и остался в доме Наташиной тетки, где геологи ночевали три ночи. Этот двадцатичетырехлетний веселый, сильный человек ворвался в тихую Наташину жизнь как буря. Он подхватил Наташу и умчал ее прочь из темного, на семи запорах, теткиного дома.

Матвей был для Наташи принцем из сказки. Она не просто полюбила, она боготворила его. Она не могла поверить в свое счастье и, просыпаясь утром, видя его рядом с собой, плакала от страха, что он может вдруг ее разлюбить…

Матвей повидал в жизни такое, что и присниться не могло Наташе. Родители его погибли во время бомбежки, он отстал от эшелона, побывал в оккупации, после освобождения города был взят «сыном полка» в артиллерийский дивизион, затем попал в детский дом, убежал оттуда, скитался полгода по Крыму и Кавказу, потом приехал в Одессу и попросился в ремесленное училище… Он окончил вечернюю школу и уехал в Москву. Его приняли в Институт цветных металлов и золота имени Калинина. Он жил в студенческом общежитии, участвовал в самодеятельности, писал стихи и рисовал масляными красками пейзажи и натюрморты. По воскресеньям он разгружал вагоны на станции Сортировочная, чтобы заработать на билеты в театр или на выставку… Энергия била в нем ключом. Он все знал, всем интересовался, «забивал» в спорах преподавателей и искренне считал себя олухом и поверхностным человеком… На четвертом курсе он вступил в партию. После окончания института его хотели оставить в Москве, но он попросился в экспедицию…

Слушая его рассказы, Наташа казалась себе ничтожной и глупой. Что она видела, кроме Гудульмы? Матвей говорил ей о Ремарке и Олдингтоне, а она стискивала зубы, чтобы не заплакать. Он тем не менее находил в ней какие-то особенные таланты, неведомые ей самой… Он восхищался ею, а она боялась, что у него откроются глаза, и сказка кончится…

…Уезжая из Гудульмы, они расписались. Наташа забрала все свои вещи, твердо зная, что никогда больше сюда не вернется. Тетка взяла с нее расписку, что она не претендует на половину дома, и проводила ее на пристань. Обнявшись, они всплакнули. Слезы у Наташи были легкими, хотя тетка и посоветовала ей держать ухо востро, ибо, по ее мнению, было не исключено, что Матвей надсмеется над Наташей и бросит. Тетка на прощанье рассказала несколько известных ей историй, окончившихся очень печально. Наташа обещала следовать теткиным советам, но ей было смешно. Она полагалась на Матвея, как на каменную гору, шла за ним с закрытыми глазами.

Для нее не было на свете второго такого человека, как он.

На теплоходе они заняли отдельную каюту. В каюте были накрахмаленные занавески, мягкие ковры и зеркала. Такую роскошь Наташа видела впервые. Матвей не обращал на ковры никакого внимания. Он ни на шаг не отходил от Наташи.

Не выпускал ее из рук, целовал, носил по каюте, баюкал, напевая смешную песенку, кормил с ложечки, заплетал ей косу и шептал слова, от которых у Наташи кружилась голова. Ей приходилось его останавливать, иначе он сделал бы свидетелями их любви всех пассажиров теплохода.

На третьи сутки Наташа проснулась в середине ночи от страшного и пугающего ощущения пустоты. Открыв глаза, она увидела на потолке каюты багровые тени. Они медленно передвигались, то затухая, то становясь ярче. Матвея не было. Его пиджак висел в открытом шкафу. Теплоход тихонько покачивался, и дверца шкафа скрипела. Над головой раздавался топот. Там что-то громко трещало, лопалось, шипело. «Пожар!» — услышала Наташа чей-то истошный вопль. Накинув халатик, она выбежала из каюты. Ей показалось, что за дверью раздался голос Матвея. Но Матвея не было. Была багровая, неестественно светлая ночь, кроваво-красная вода за бортом, обезумевшая толпа на палубе, крик женщин, плач детей.

Наташу сбили с ног. Вместе с толпой она протащилась по палубе.

— Матвей! — крикнула она,но ее голос утонул в криках людей, в треске пламени. Огонь пожирал палубные надстройки и спасательные лодки. Горело все, что могло гореть.

Сверху свалились пылающие перила, обдав Наташу искрами. Наташа с криком бросилась в воду. Плавала она хорошо, и первые несколько минут ею управляла лишь одна мысль — уйти подальше от теплохода, от падающих с него огненных факелов…

Теплоход сносило течением. Наташа никак не могла от него оторваться. Она плыла, задыхаясь, но теплоход, освещенный пожаром, был по-прежнему рядом.

Пламя охватило корабль со всех сторон. Он горел, как огромный костер, снопы искр, выбрасываемые с пушечным гулом, сыпались в воду и гасли с громким шипением. Палубы опустели… Отданный во власть огня, теплоход беспомощно разворачивался поперек течения.

И вдруг Наташа увидела Матвея. Он взбирался на борт по трапу. Языки пламени тянулись к нему, временами он скрывался в клубах дыма, но продолжал упорно лезть вверх и вскоре очутился на палубе.