Английский раб султана - Старшов Евгений

Аббат, в порыве откровенности обругав короля, тут же пожалел об этом и оглянулся по сторонам, не услышал ли кто посторонний.

— Никто не слышал, дядюшка, — улыбнулся Лео. а аббат продолжал:

— Вино приобретешь в Колосси — там нас, Торнвиллей, неплохо знают. Тамошний командор Николас Заплана, испанец, можно сказать, мой корреспондент и друг по несчастью. Знаешь почему? Помнишь рыцаря-иоаннита, который прикрыл тебя при Тьюксбери, не дав размозжить твою голову? Это был наш земляк, колосский командор Джон Лэнгстрозер, оставивший свой пост после славного трехлетнего правления для того, чтоб в трудный час помочь своей стране — ну так, как он это понимал. Честь и совесть привели его под знамена принца Эдварда, сына нашего полоумного короля Гарри. Ну а потом с беднягой Джоном приключилось то же, что и со всеми пленными знатными ланкастерцами — он был обезглавлен по приказу все того же нашего богохранимого короля Нэда, да очутится он у дьявола в заду. — Аббат совсем осмелел, а Лео уже с трудом следил за ходом дядюшкиной мысли.

— Так что же с командором Николасом Запланой?

Старый Торнвилль быстро перешел от гневного пафоса к деловым выкладкам:

— Как я и сказал, в Колосси нашу семью хорошо знают, в том числе тамошний командор. Ты отвезешь Николасу мое послание — оно поможет добыть вино лучше и дешевле. Заодно и сахару там прикупишь. У них прям у замка пресс и заводик стоят… Но это еще не все — в Фамагусте надо закупить златотканые сирийские материи на облачения: ими и сами обошьемся и тоже приторгуем здесь с большой выгодой. Ты возьмешь на себя охрану корабля, подберу тебе полдюжины хороших аркебузиров, а и сами морячки подраться горазды. Не переживай, все финансовые вопросы лягут на плечи кого-нибудь из братьев. Проветришься. Поглядишь мир.

О! От такого предложения ни один молодой рыцарь не отказался бы! Лео возликовал, и даже на лице дядюшки Арчи появилось мечтательное выражение. Как видно, старик и сам охотно отправился бы в плавание, если бы не подагра.

— Доля опасности в этом есть, разумеется, — меж тем рассказывал он, — но тамошние воды худо-бедно контролируются иоаннитами, так что все должно быть хорошо. По пути туда держитесь итальянского берега из-за магрибских пиратов. Потом нужно пройти ниже, лучше — Критом, ведь там венецианцы. Потом — орденские воды. Близко к турецкому берегу только старайся не идти, кроме разве что нужды. Плыть низом Кипра безопаснее: мамлюки, как известно, вроде поуспокоились… ну, на месте будет видно. Э-эх, а ведь в молодые годы мне довелось пару раз быть на Кипре, в Фамагусте. Она тогда еще не была отнята у генуэзцев королем Иаковом. Тогда я мог еще своими копытами станцевать жигу на столе кабака! — Аббат с горечью посмотрел на свои закутанные в какие-то меховые опорки (для тепла) узловатые ступни. — Роскошный город, и город роскоши. Не один век туда свозилось все добро из Сирии и Палестины. А когда из-за мамлюков христиане вынужденно покинули и Сирию, и Палестину, то христианская знать и купцы — особенно из Акры — перебрались в Фамагусту. Специи, благовония, ткани — можешь только догадываться, сколько там крутилось денег. Говорили, что при желании местные могли вымостить город золотом. Молва, конечно, приукрашивала, но был слух, что там выстроили 365 церквей, по одной на каждый праздник в году. Чушь, конечно, но и то, что там выстроено, достойно восхищения. Один собор Святого Николая чего стоит… У всех свои храмы — у католиков, греков, армян… Правда, храмы занимали меня тогда гораздо меньше. Ты не представляешь, что значит восточная женщина, от которой тебя обволакивает сразу пьянящий дурман, и не знаешь, откуда он идет — от ее ли благовоний, то ли от черных, словно угли, миндалевидных глаз, то ли от нее всей… О, они слетались в Фамагусту, как мотыльки на свечу, и сжигали восторженных юнцов и одеревеневших старцев, и сгорали сами…

— Что? Лучше мельничихи Агнешки?

— Еще бы! Как кипрская кумандария в сравнении с сидром, — в волнении проговорился Арчибальд.

Лео с удивлением посмотрел на дядю:

— Я подозревал, что ты к ней ходишь.

— Ну, ты подозревал и не более того, а я доподлинно знаю, что к ней ты сам шастаешь. Я тебя понимаю: баба вдовая, но ядреная и молодая. Если тебя интересует, ее младший — это твой двоюродный брат.

— А! — понял Лео. — Вот что значат твои слова о том, что кто-то еще остался, но не имеет законных прав!

— Ну да. Наш род вырождается в крестьян. Словно недостаточно того, что благодаря восстанию Симона де Moнфора, которого недальновидно поддержал наш предок, мы профукали баронскую корону, доставшуюся нам от Сирена Гуго, который, как ты должен помнить, участвовал во взятии Иерусалима в 1099 году и вообще оказал неоценимые — а вернее, неоцененные! — услуги королю Генриху Первому Лучезарному, сыну Завоевателя. А предок Гуго был сподвижником Рольфа, первого графа Нормандии, впоследствии неверно титулованного герцогом. Свои корни надо знать, чтить и помнить!

Аббат замолк, довольный, как он виртуозно перевел тему с сельского адюльтера на такую возвышенную тему, как генеалогия. Лео, задетый неверностью Агнешки, желчно заметил:

— Да, а теперь потомок сподвижников Рольфа Ходока и Генриха Лучезарного будет, словно осел, всю жизнь молоть муку, ничего не видеть дальше собственного носа и считать, что Иона проглотил кита.

— Наоборот — кит Иону, — спокойнейше подправил Арчибальд. — Ты на меня не серчай, я знал ее уже раньше тебя. А насчет этого ребенка я сказал недаром — может случиться, что ему понадобится твоя помощь. Не оставь его, кровь нашу, Торнвиллей, помни. Обещай!

— Обещаю.

— Вот и ладно. Итак, если ты согласен, тебя ждет новая жизнь, блестящие впечатления. Но только будь дружен со своей головой, чтоб она не доставила тебе неприятностей. Если с тобой что случится — мне будет горько. А держать тебя на привязи я тоже не могу, коль скоро тебя не соблазнило целое аббатство.

— Когда отправляться?

— Думаю, все будет готово через несколько дней. Потом отправитесь к морю с людьми и казной, корабль уже наготове. Если б ты отказался, поездка все равно бы состоялась.

Арчибальд умолк, подняв глаза к небу. Сидел долго, размышляя или вспоминая. Юноша поинтересовался, чем дядя занял свою голову.

— Вспоминаю Фамагусту, — улыбнулся аббат.

— Слушай, дядя Арчи… А брось сам все на какое-то время, да и поплывем вместе! Развеешься, вспомнишь молодость!

Святой отец усмехнулся, немного подумал, потом его взгляд случайно упал на изувеченные ноги, и тяжкий стон вырвался из его груди:

— Нет, дружок. Нечего вспоминать молодость, если она сама забыла тебя. Я постарел для золотой Фамагусты. Она лишь посмеется над колченогим стариком и продолжит далее свой легкомысленный бег во времени. Она для тебя — легконогая дева, украшенная рубинами и жемчугами, едва прикрытая виссоном, с золотой чашей сладкого красного вина. А старому кабану — от силы простая, провонявшая дешевым пивом мельничиха под стать, пока не пришла другая любовница, не терпящая соперниц.

— Это какая?

— А ты будто не понял — тогда вот тебе загадка: сама белая, одета в черное, носит песочные часы и острую косу, а носа нет.

— Брось, дядя!

— Чтоб бросить, надо не думать, а чтоб не думать, надо выпить. Простой логический закон. Пойдем со мной, угощу нектаром и амброзией.

Собеседники вернулись в аббатство, прошествовали под чередой стрельчатых готических арок галереи внутреннего дворика к монументальной трапезной, но пошли не внутрь нее, а к западному фасаду, где находился вход в прохладное подземелье.

Помудровав со связкой ключей и найдя там нужный, Арчибальд отворил тяжелый замок. Торнвилли спустились на один уровень и оказались в череде подвалов, переходящих один в другой и соединенных меж собою простыми проходами без дверей. Маленькие оконца наверху, в стенах, пропускали достаточно света, чтобы можно было увидеть, как низкие дугообразные паруса сводов опираются на небольшие колонны.

Шаги гулко отдавались в помещениях, забитых всякой снедью и питьем. Одно из маленьких боковых помещеньиц, "отпочковавшихся" от большого подвала, было также заперто. Святой отец отворил новую дверь.