Жизненный путь Эмили Браун - Виталий Протов

За два дня до окончания месяца управляющий напомнил ей о необходимости платить за следующий. Она кивнула и на следующее утро снова была у ворот ткацкой фабрики, где ей опять сказали: приходите завтра. Она не искала другой работы не потому, что была ленива или нерадива. Просто так уж она была устроена – ей и в голову не приходило, что можно попробовать поискать что-нибудь другое.

Когда настал день платежа, ее у входных дверей остановил управляющий.

– Ну, ты собираешься платить? – спросил он.

Когда же она с замирающим сердцем сказала ему, что денег у нее нет, он смерил ее оценивающим взглядам, сказал «Иди за мной» и зашагал, не оглядываясь, по длинному коридору. Она вошла следом за ним в небольшую комнатку, где стояли маленький стол и кушетка. Она еще не успела закрыть дверь, как он начал снимать с себя брюки. Она стояла в безвольном ожидании, словно ей было все равно, что случится. Когда он повернулся к ней, она впервые в жизни увидела то, что еще недавно вызывало у нее такой жгучий интерес и что она так толком и не смогла разглядеть у Тома. Теперь она могла насладиться зрелищем, но, странное дело, сейчас оно вызывало у нее скорее отвращение, чем страстное любопытство. Мгновение широко раскрытыми глазами взирала она на это… Оно показалось ей похожим на большого червя, который спрятал головку в складках кожи, но вот, привлеченный чем-то, стал выглядывать из своего укрытия.

Она закрыла глаза и почувствовала на себе руки управляющего. То, что произошло дальше, было несколько неожиданно для нее, потому что руки не сразу пустились ей под юбку – сначала они принялись ощупывать ее грудь под тонкой материей платья. Том никогда не делал этого. Да и руки ей под юбку он запускал только для того, чтобы побыстрее стащить с нее трусики. А этот принялся мять ей груди (так ее мать замешивала тесто), словно намереваясь получить из них что-то иное. Но вот, насладившись их упругим безразличием, он сосредоточился на более интимных частях ее тела: засунул руку под трусики, где и нащупал, наконец, желаемое.

Он все же был совсем не похож на Тома, потому что, убедившись, что у нее все на месте, стал расстегивать пуговицы на ее платье, потом снял его – она оставалась абсолютно пассивной и лишь подняла вверх руки, чтобы облегчить его задачу. Впервые она оказалась совсем голой перед глазами мужчины и почувствовала смущение. Она прикрыла груди руками, но он решительно опустил их вниз и даже отодвинулся слегка, чтобы увидеть Эмили во всей ее красе. А она и в самом деле была хороша той женской красотой, которая так привлекательна для мужчин: широкобедрая, с еще не до конца сформированными округлостями грудей и высокой шеей. Вряд ли кто-нибудь, глядя на нее, мог догадаться, что она с детства привычна к нелегкому крестьянскому труду и может не только доить корову или косить траву, но и при необходимости свернуть голову курице.

Управляющий коснулся рукой ее лобка, еще не успевшего зарасти треугольником волос, а покрытого всего лишь малым ручейком, русло которого внизу чуть сужалось. Потом он прижался лицом к ее груди – единственное, что она испытала при этом, были уколы его жесткой щетины. Его зубы поиграли равнодушным соском, никак не ответившим на это прикосновение. Он не сделал ни одной попытки поцеловать ее в губы, словно его интересовало только ее тело, а все, что могло иметь хоть малейшее отношение к душе, оставалось вне поля его зрения. Когда его влажные губы коснулись ее шеи, это не вызвало у нее никаких чувств, кроме легкой тошноты. Она вдруг вспомнила, с какой страстью отдавалась Тому, и поняла, что больше уже никогда не сможет быть такой, как прежде. Наверное, тогда по ее губам скользнула ироническая улыбка, потому что управляющий, по какой-то странной случайности именно в этот момент заглянувший ей в лицо, удивился увиденному им выражению и даже спросил: «Ты что?» Она не ответила, и он продолжил свои занятия.

Уложив ее на кушетку, он раздвинул ее покорные ноги и попытался войти в нее, но это оказалось непросто. С первого раза это не удалось, и тогда он прибегнул к помощи пальцев, которыми тоже не без труда проник в ее лоно, оставшееся абсолютно безучастным. Как ни пытался он расшевелить ее, она оставалась неподвижной, словно происходящее ни в малейшей мере ее не касалось.

Наконец, после долгих манипуляций ему удалось войти в нее – к этому времени он так распалился, что, сделав всего несколько движений, застонал протяжно и затряс ягодицами, а потом пролился в нее теплой струей и на несколько мгновений замер, навалившись на нее всей своей тяжестью. Она стерпела и это, не проронив ни звука.

Затем он встал, оделся и сказал:

– Можешь оставаться еще четыре дня, – оценив тем самым ее женские прелести в два доллара, которые она должна была бы заплатить за это время проживания, плати она наличными.

Он не стал дожидаться, когда она оденется, лишь сказал: «Будешь уходить – закрой дверь». Оставшись одна, она, как могла, привела себя в порядок и поспешила в душевую кабину – это изобретение человеческой цивилизации хотя и было ей в новинку, но успело войти в ее быт.

Ополаскивая себя теплой водой, она подумала о том, что, вероятно, управляющий все же был расположен к ней – ведь под его опекой было не меньше двух сотен девушек, и если бы с каждой из них он брал натурой, а не деньгами, то ему не только нечего было бы отдавать хозяевам, но еще к тому же он вскоре растерял бы накопленный на этом теплом местечке жирок. Впрочем, более актуальной была другая мысль: она должна как можно скорее найти работу, потому что идея зарабатывать себе на крышу над головой, широко раскидывая ноги, ничуть не улыбалась ей. И дело было не только в том, что эта поза и все, что с нею связано, перестала доставлять ей удовольствие: ей претило зарабатывание денег телом.

Наверное, у нее все же была своя счастливая звезда, потому что, когда на следующий день она пришла на ткацкую фабрику, ее вместе с десятком других девушек приняли на работу. Теперь она могла быть уверена, по крайней мере, в ближайшем будущем – ведь никто из работающих здесь не голодал и имел крышу над головой. Да и то сказать, о каком голоде могла идти речь, если ей, принятой в качестве ученицы, платили полтора доллара в час, а через месяц, когда ученичество ее закончится, ей будут платить целых два доллара, а на такие деньги с ее скромными запросами можно жить, не зная забот.

Цех напугал и поразил ее своими размерами и шумом. Все это было так непривычно для нее. Она почувствовала себя воробьишкой, залетевшим на мельницу, где, хотя и сытно, но скрежет жерновов начисто отбивает аппетит. «Ничего не поделаешь, – сказала она себе, – надо привыкать». Она приходила в свою каморку с раскалывающейся от боли головой – до этого времени она даже не подозревала, что существует такая напасть. Она помучилась неделю, потом другую, а потом сделала то, что два-три месяца назад было для нее совершенно немыслимо: попыталась изменить ситуацию. Она явилась в кабинку к мастеру и попросила перевести ее на другую работу, где не так шумно.

– Ты работаешь у нас всего ничего, а уже с претензиями, – сказал мастер. Ему было на вид лет тридцать – высокий, широкоплечий с огромными руками и довольно привлекательным лицом. Это смогла оценить даже Эмили, хотя мужская красота ее и перестала интересовать. – Ну, и куда же я тебя поставлю? – продолжал мастер.

– Может быть, на склад? – неуверенно спросила Эмили.

– Ну, не знаю. Поработай еще несколько дней, там посмотрим.

Эмили пришла к нему через неделю.

– Опять ты? – он смерил ее взглядом. – Ну, пойдем.

Она покорно пошла за ним – через двор к огромным ангарам, куда клыкастые погрузчики свозили на поддонах упакованную в тюки готовую продукцию. Мастер открыл дверь, и они оказались в огромном помещении, уставленном поддонами. Он пошел по узенькому лабиринту между уложенных по какой-то ведомой, видимо, ему одному схеме, штабелей, и наконец они оказались на крохотной площадке, посредине которой лежало что-то вроде подстилки.

– Ну, здесь тебе нравится больше? Тогда раздевайся.

Нельзя сказать, что Эмили была удивлена таким поворотом событий. Она уже успела узнать ненасытную мужскую натуру и привыкла к тому, что за все так или иначе приходится платить. Согласна ли она заплатить за новое место, где ей, может быть, будет чуточку полегче, чем на прежнем? Впрочем, у нее уже никто не спрашивал, согласна она или нет. Ее просто привели сюда, чтобы взять аванс за услуги, о которых она попросила. Ну что ж, она заплатит, тем более что платить нужно не так уж много: цену свою она уже знала – два доллара. Теперь, когда у нее была работа, это сумма не казалась ей чрезмерной – она зарабатывала такие деньги чуть больше, чем за час работы.

Она принялась стягивать с себя платье. Однако у нее получалось это гораздо медленнее, чем у нетерпеливого и к тому же спешащего по служебным делам мастера. Тот уже стоял перед ней голый в одних носках с торчащим орудием, каковое и в этот раз не вызвало у нее не то что священного трепета, но и малейшего интереса. Ему пришлось помочь ей – бестрепетной рукой расстегнул он бретельки на ее бюстгальтере, потом, зацепив указательным пальцем резинку на трусиках, стащил их вниз.