На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

в своем поместье и закатывает пиры во дворце “Каринхалле”. А его бесконечные разъезды по аукционам и антикварным лавкам! И это в момент, когда не создан воздушный коридор, который соединил бы с окруженной армией Паулюса.

Все дни, находясь в штабе оперативного руководства, я почти не отходил от карты. Это не позволило записать сразу мысли фюрера, высказанные на приеме румынской делегации. Между тем в них, бесспорно, заключена основа нашей политической стратегии.

“Поражение Германии, о котором мечтают англосаксы, на самом деле, будет иметь гораздо более масштабные последствия и ознаменует гибель всех западных государств. Европа попадет под иго большевизма, людоедского режима Сталина. Таким образом, не о поражении или победе следует говорить, но о развитии целой мировой системы. Рейх является основным и, пожалуй, единственным защитником Европы от коммунизма. Если в такой обстановке Германия и ее союзники вынуждены бороться, то речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территориями”.

Вождь коснулся и ситуации под Сталинградом. “В этой борьбе имеется только одна открытая рана: Россия. В данный момент важнейший стратегический район: треугольник Ростов – Сталинград – Кавказ. Следует иметь в виду эту главную проблему и при ее решении не находиться под впечатлением отдельных событий большой драмы. В кризисное время надо сохранять железные нервы”.

На Кавказе – планомерный отвод наших армий. Советы наседают. 4-я танковая армия Гота отражает превосходящие силы противника восточнее Сальска, прикрывая северный фланг 1-й танковой армии, которая, отбиваясь сразу от четырех сталинских армий, оттягивается к ростовской горловине. Гитлер и генштаб перед дилеммой: отвести танковые дивизии полностью или удерживаться на кубанском плацдарме? Во-первых, и без того затруднено снабжение через Керченский пролив находящейся на Кубани 17-й армии, да еще возникнет необходимость транспортировки горючего для танковых полков. Перспектива длительной обороны на Таманском полуострове, на мой взгляд, весьма сомнительна. И, во-вторых, по справке генштаба, из 495 боеспособных танков, имеющихся на Восточном фронте, на Кавказе таковых – всего 34! Наши танковые формирования понесли существенные потери, их восполнение, ремонт и снабжение организованы неудовлетворительно.

И тем не менее великий немецкий Воин, ведомый Фюрером, готов к новым победам! Наши союзники, увы, слеплены из низкосортной глины. Итальяшки и мадьяры никогда не смоют своего позора и трусости, из-за которых Паулюс оказался в огненном кольце. Им под стать и румыны. Туземные формирования могут воевать только под командованием потомков рыцарей! В этом я убедился еще раз, встретившись с давним приятелем, Хельмутом фон Паннвицем. Мы знакомы смолоду. Провидение свело нас вместе 22 июня, когда в составе 45-й пехотной дивизии пересекли границу Советов. Потом Хельмут был назначен инспектором кавалерии при Главном управлении сухопутных войск. Тем приятней была эта неожиданная встреча! В последнее время мой друг служил у фон Клейста. Из Ставрополя часто выезжал в корпус Фельми, на фронт. В кризисной ситуации Хельмута назначили командующим конномеханизированной группой, которая разгромила русских у поселка Красная балка, а затем вклинилась с тыла в их боевые порядки и отбросила от Котельникова. Эта героическая операция стала известна фюреру, и он вызвал Хельмута сюда, в Растенбург, и вручил Дубовые Листья к Рыцарскому Кресту!

Мне радостно за друга! Он снова рвется на Восток. И, как сказал мне, по согласованию с Цейтцлером, приступает к формированию кавалерийского соединения, костяк которого составят немецкие офицеры, а ударную силу – казаки, пожелавшие служить фюреру. Зная, что я увлекался верховой ездой, Хельмут убеждал меня присоединиться. Заманчиво! Я уже подавал рапорт с просьбой перевести в действующую армию, – можно попытаться еще раз».

3

Черным вороном догнало Павла Шаганова извещение о гибели старшего брата. Пронизал душу леденящий холод – уловил мысленно, отметил, что беда стряслась, – не стало братки, единственного и несравненно близкого. Но осознание этой потери пришло дня через три. Глыба каменная раскатилась будто – и накрыла, придавила неодолимой болью…

Без малого неделю пил Павел, не выходя из хаты на окраинной улице Краснодара, лишь посылая за самогоном своего ординарца Матющенко. Однако приближение аграрного съезда, который оккупационные власти вознамерились провести в столице Кубани по образцу ставропольского, поневоле встряхнуло, заставило взять себя в руки.

Кубанцы собрались 21 декабря в здании бывшего дворянского собрания. Весь зал расцветился синими, красными, черными казачьими черкесками и бешметами. Была незначительная делегация горцев. Но представителей немецкого сельхозуправления оказалось гораздо меньше, чем в Ставрополе, – всего лишь полковник Шумахер и зондерфюрер Шмальц. С докладом выступал генерал Фрайтаг. Подробно изложил новый порядок землепользования, уже знакомый Павлу, но ни слова не замолвил о политическом статусе Кубанской области. Едва сдерживая гнев, Шаганов попытался выяснить у Шмальца, почему в доклад не включено ни одно из положений в защиту казачества, которые уже одобрены в штабе Клейста. Зондерфюрер не счел нужным ответить.

До самого Рождества, до внезапного отступления немецких войск, Павел Тихонович объезжал хутора и станицы вместе с кинопередвижкой, заполученной в свое распоряжение Кубанской казачьей канцелярией. Чаще всего сопровождал Павла молодой начальник канцелярии Петр Иванница. Отец его был сослан как кулацкий элемент. А дядька Михаил расстрелян (припомнили службу в Белой гвардии). Но не только месть руководила Петром, а гораздо в большей степени преданность кубанскому казачеству. Располагал он и внешностью, – темноволос, румян, с крупными зеленовато-серыми глазами. В нем Шаганов обрел и помощника, и собеседника. Агитационные встречи с казаками и часы застолья были необходимы Павлу именно теперь, когда жгла душу скорбь, когда рушились надежды с поспешным отступлением войск вермахта.

На Святках как-то разом на кубанских дорогах появились беженские обозы с Терека и Ставрополья. Однако атаман Иосиф Белый, возглавлявший также городскую полицию, больше был занят борьбой с подпольщиками, нежели радением о казачестве. С ним отношения у Шаганова не сладились, поскольку Павел придерживался мнения, что Кубанским войсковым атаманом был и остается Вячеслав Науменко, а Белому пристало звание атамана Возрожденных станиц. Это, несомненно, задевало самолюбие Иосифа Ивановича, считавшего себя «войсковым», и он избегал откровенности с представителем «казакийцев».

Начальник штаба Войска, полковник Тарасенко, замещал Белого и в краснодарском Управлении полиции, и в казачьих делах. Стройной фигурой, горбоносым лицом напоминая горца, он разительно отличался от своего нелюдимого шефа. Даже на подчиненных Георгий Павлович не повышал голоса, а с посетителями и сподвижниками был корректен, подчас щеголяя познаниями в различных областях. Но в широких жестах, выспренних фразах замечал Павел некую фальшивинку, желание полковника показать себя. Он отзывался на просьбы Шаганова, решавшего с немецкими властями проблемы беженцев, и как мог помогал. При этом не уставал повторять Павлу одно и то же: немецкие коменданты не понимают важности тесного сотрудничества