Большая игра - Маргарита Шульц

Коридор был широким, но всё равно казалось, что эти каменные руки вот-вот дотронутся до него. Вскоре скульптуры закончились, а сам коридор сузился. Николас увидел ещё одну дверь, и открыв ее, он почувствовал легкий ветерок с нотами аромата вишни. Эта комната была с выходом на террасу, куда распахивались стеклянные двери. На полу опавшие лепестки цветков вишни заменяли ковер. Он заметил, что стены комнаты были увешаны портретами юной девушки, вновь похожей чертами лица на его жену. Лишь одно место у стены оставалось свободным от портретов, поскольку там стоял массивный книжный шкаф. Ник провел рукой по стопке книг: ни пылинки. Краем глаза он оценил небольшую библиотеку, книги по философии и прочим наукам. «Могу с уверенностью сказать, что обладатель этой комнаты и я стали бы хорошими друзьями» – решил про себя Николас. «Но если бы этот некто стал рассказывать мне об искусстве живописи, то мы бы стали хотя бы собеседниками», – продолжил он свою мысль. Ник заметил среди этих нескончаемых картин неприметную дверь, уже почти повернул дверную ручку, как почувствовал в сердце ту самую, изводящую его тревогу. Решив, что на сегодня открытий достаточно, Николас возвратился в самую первую комнату, откуда начал своё путешествие. Неизвестная девушка всё так же мирно спала. Беспокойство и тревога заставили уверенным движением повернуть ручку двери и вернуться в свой собственный мир.

– Ну, что ты там видел? – нетерпеливо выпалил Лютер.

– Думаю, надо ещё раз как-нибудь пойти туда и всё хорошенько осмотреть. А сейчас я возвращаюсь домой.

На удивление, Лютер и слова не сказал, видимо пытался осознать правдивость слов Николаса. Странно и маловероятно, но его друг-скептик изъявил желание отправиться ещё раз в неизвестность!

Глава 2

Стержень

Куда падёт твой мнимый гордый взор?

В камине уютно потрескивали дрова. Лакированный, с редкой деревянной резьбой портал камина был украшен ангелами по бокам и надписью между ними: «Oh, dim light you shine our way»4. Если повернуть правого ангела на запад, то открывался потаённый ящик, в котором хранились важные документы семьи. Вообще, все вещи в доме Розенфилдов были необычными, с особинкой. Над камином располагалось большое полотно с видом на романтичный белый балкон, утопающий в зелени растущих рядом деревьев, уставленный вазонами с пышно цветущими пионовыми розами. Николас часто признавался себе, что сколько бы раз не смотрел на эту картину, ровно столько же оставался в замешательстве. А всё из-за того, что балкон и цветы выглядели как живые, очень реалистично привлекательными, и только декоративная мраморная рама картины останавливала ощущение жизни, настаивая на том, что это всего лишь работа кисти художника. «Обман…», горько думал Ник, всматриваясь в буйство красок. Наверное, поэтому он запретил себе рисовать и старался по возможности не касаться этой темы. Гости, по большей части родители Николаса и Евы, либо семья Ливингстон, тоже попадали под волшебные чары этой необычной картины, оставаясь в недоумении, когда хотели прикоснуться к нежным лепесткам роз или вдохнуть их аромат.

За большим обеденным столом собралось два поколения Розенфилдов. Велась неторопливая беседа, но Николаса она не интересовала, мысленно он строил планы на завтрашний день, выбирая из длинного списка оперативных дел наиболее актуальные. Под столом сновал белый кот, которого хозяин дома терпеть не мог, впрочем, эта неприязнь была взаимной. Николас вообще не жаловал животных. В доме Широ появился несколько лет назад в качестве подарка Анны, сестры Евы. И если Еве и Лилит пришелся по душе пушистик, и они крепко к нему привязались, то Николасу ужиться с ним было не суждено… Занятый своими мыслями, Ник не сразу включился в разговор, но, поймав вопросительный обрывок речи матери, догадался, о чем его спрашивают. Изабелла Розенфилд, неизменно элегантная и совершенно не подвластная времени, смотря на сына своими яркими голубыми глазами, сладко интонируя и поигрывая браслетом на холеной руке, спросила:

– Никки, дорогой, почему такой задумчивый? Что нового на «полях» бизнеса?

Николас поправил ворот рубашки, как бы успокаивая себя от нахлынувшего молниеносного дискомфорта, который он ощутил вслед за детским обращением матери. Он придал лицу благожелательный вид и с улыбкой повернулся к ней:

– Меня сейчас интересует земельный участок рядом с карстовой пещерой, по оценкам специалистов весьма интересный вариант для строительства нового отеля. Планирую поехать туда и лично оценить перспективы возврата инвестиций.

– Ты конечно молодец, но не переусердствуй, – отметил Винсент с присущей ему строгостью в голосе.

– Я ведь всего лишь продолжаю твоё дело…

– Кто бы мог подумать, что через каких-то пять лет пара отелей превратится в перспективную сеть! Ник, не забывай, что двадцать семь – это всё ещё молодость, не стоит так спешить. – Винсент похлопал сына по плечу.

Ева внимательно посмотрела на мужа, она понимала, о чём говорит Винсент. В следующий момент в столовой повисло тягостное молчание. Но вот прозвучал спасительный телефонный звонок, благодаря которому Николас, извиняясь, ретировался в свой кабинет. За спиной он услышал ещё один упрёк в свою сторону. Отец сетовал на то, что Ник много времени посвящает бизнесу и мало внимания уделяет семье. Но самого Николаса это мало волновало, потому что он считал себя достаточно взрослым человеком, уверенно шагающим по жизненному пути, способным правильно расставлять приоритеты. Конечно, Николас понимал, что вся это родительская забота естественна, что они переживают за его образ жизни, хотят его видеть счастливым. Но они не могли знать, что сын давно уже не нуждается в родительском контроле, и их любовь тяготит его сердце, что с годами он всё больше закрывал свои чувства и не давал им волю, что он во многом разочаровался, тем самым перестав верить в бескорыстие. Ник понимал, что становится эгоистичным и непреклонным, но ему было комфортно так жить.

Закончив телефонный разговор, Николас спустился в гостиную. В центре зала царствовало фортепиано из красного дерева, на пюпитре располагались открытая нотная тетрадь и ручка, листы тетради были чисты, и казалось, будто к ним не прикасались с того самого дня, как приобрели. Николас давно не играл на фортепиано, и уж тем более не сочинял новых мелодий. Но Ева периодически откладывала свою скрипку и начинала перебирать клавиши, стараясь играть в присутствии мужа, ненавязчиво приглашая его к инструменту в качестве аккомпаниатора. Ник знал, что Ева питает надежду на то, что именно таким образом у неё получится вернуть того прежнего Николаса, которого она знала ещё пять лет назад, она надеялась, что муж станет прежним… Вспомнит дни, когда они вместе музицировали на семейных торжествах, и им аплодировали восхищенные гости. Но то время прошло, и сейчас у Николаса не было ни малейшего желания что-либо менять в своей жизни или возвращаться к прошлым увлечениям музыкой и живописью. Ева это понимала, но не хотела сдаваться и, пребывая в плену иллюзий, испытывая горькое сожаление от неотвратимости перемен, произошедших с любимым, продолжала свои тщетные попытки вернуть улетевшее счастье.

Обогнув музыкальный инструмент, Ник подошел к сестре, уютно расположившейся на просторном диванчике. Кэсседи, не отрываясь, смотрела на большой экран смартфона, словно чего-то ждала и не хотела пропустить.

– Что смотришь? – спросил её Николас, присаживаясь в рядом стоящее кресло.

Она не сразу обратила внимание на брата, но через мгновенье медленно повернула голову в его сторону. Её некогда красные глаза с годами стали светло-голубыми. На долю секунды в них появился некий огонёк, но почти сразу пропал, и на его место заступил задумчивый взгляд, присущий всем Розенфилдам. Белоснежные волосы, поднятые вверх и закрепленные цветной резинкой в хвост, обнажали молочную кожу девушки и татуировку на спине в виде созвездия Кассиопеи. Кэсс выглядела спокойной и умиротворённой, но Ник безошибочно ощутил скрытый вихрь захлестнувших её эмоций. Прошу заметить, что Николас не в первый раз подмечает такое за Кэсседи, он был уверен, что сестра пытается скрыть от него свои настоящие чувства, но не понимал зачем… Хотя, покопавшись в себе самом, приходил к выводу, что он такой же и, если Кэсседи так комфортнее, то пусть будет так.

– Скоро трансляция премьеры песни группы Redemption, если хочешь, можешь тоже посмотреть, – она остановилась, будто решала какой-то вопрос в своей голове, затем вздохнула и выпалила: – солистка их группы – мой идеал, к которому я хотела хотя бы приблизиться в области музыки.

У семнадцатилетней Кэсседи было достаточно много увлечений: собственная оранжерея, собственная музыкальная группа и клуб астрономии, который она организовала сама без посторонней помощи. Кэсс успевала везде, отдавая увлечениям всё свое свободное от учебы время. Николас верил, что его сестра достигнет больших высот в жизни, потому что в способностях и целеустремленности ей не было равных. Но также он опасался, что скоро Кэсседи всем этим пресытиться, сегодняшние увлечения станут для неё милым воспоминанием или досадным разочарованием, с ней произойдёт то же, что когда-то случилось с ним. И всё-таки, Ник надеялся, что у его сестры сложится всё по-другому, что она пройдет по жизни легко и красиво, а самое главное, будет довольна собой и вовремя остановится в погоне за мифическим успехом. «Она не я, и ошибок моих, надеюсь, не совершит» – пронеслось у него в голове.