Кляпа - Алексей Небоходов

а может, это и не худший поворот? Может, именно с чужой формы жизни начнётся её собственная?

Она тут же испугалась этой мысли. Потому что если она позволит себе хоть что—то принять – хоть каплю свободы, хоть тень любопытства – вся конструкция под названием «строгая девочка» рухнет. А что останется? Кто она тогда?

Перед зеркалом отражение ничего не отвечало. Оно по—прежнему было блеклым, замкнутым, критичным. Но что—то в нём дрогнуло. Может, просто лампочка мигнула. А может, внутри действительно происходили сдвиги. Небольшие. Почти незаметные. Как если бы в школьном диктанте кто—то впервые нарисовал сердечко над буквой «и».

Горячая вода текла по телу неспешно и вязко, будто кто—то смазывал механизм, давно застывший от ненужности. Валентина стояла в душевой кабине, как в стеклянной клетке, упрямо пытаясь найти в происходящем что—то обыденное. Гель для душа пах привычно – травами, чуть химозно. Потолок был тем же потолком. Шампунь стоял на том же месте. Всё как всегда. Кроме одного.

– Приготовьтесь, – раздалось в голове с доброжелательной прямотой. – Сейчас я слегка протестирую управление. Ничего радикального. Просто сенсорная настройка. Пассивный режим.

Руки задрожали, и не от холода. Слова «сенсорная настройка» прозвучали с такой научной невинностью, что на мгновение даже не вызвали тревоги. Но тело, в отличие от ума, уже что—то почувствовало. Лопатки напряглись. В животе разошлась слабая волна непонятного тепла, будто кто—то неслышно разжёг внутри свечу.

– Нет, – прошептала Валентина, схватившись за полочку, как за поручень в трясущемся трамвае. – Стой. Это моё. Я запрещаю.

В ответ – тишина. Но та, в которой кто—то уже делает шаг вперёд.

Руки соскользнули вниз, будто случайно. Пальцы коснулись кожи внизу живота – сначала с задачей намылить, затем, будто забыв об этом, остались там, разминаясь. Они двигались медленно, уверенно, будто вспоминали дорогу, по которой никто давно не ходил. Струя воды попала чуть выше, обтекая и давя, ровно в том ритме, который заставлял ноги предательски подрагивать.

С каждым прикосновением мышцы живота сжимались. Валентина попыталась отвлечься. Представить таблицу. Столбец «C». Ячейки «C4–C14». Сводная диаграмма по кварталам. Но всё это расползалось и таяло. Как снег на обогревателе. Всё вокруг растворялось в ощущении. Пальцы продолжали – теперь чуть интенсивнее, точнее. Движения стали цикличными, почти музыкальными, как будто под них кто—то дирижировал ей самой изнутри.

Голова запрокинулась. Вода ударялась в подбородок. Губы дрожали. Она чувствовала каждую каплю, каждое движение, как будто тело стало театром, где одна актриса играет сразу всех – жертву, контролёра, и странно увлечённого наблюдателя.

Внутри разрасталась тревога. Но тревога не отменяла наслаждение – наоборот, она усиливала его. Страх, стыд, попытка сопротивления – всё это сливалось в один мощный импульс. Как будто кто—то нажимал на кнопку удовольствия, не зная меры.

Пальцы двигались, не спрашивая разрешения. Чётко. Ритмично. Они как будто говорили: «Мы знаем, как». И Валентина, даже не желая этого, слушала.

В какой—то момент она всхлипнула. Не от боли – от бессилия. Это было как лавина: внизу ещё кажется, что можно остановить, что ты контролируешь, что можно вернуться. А потом всё рушится, сметает, и ты летишь, не в силах ни ухватиться, ни отвернуться. Только принять.

Её дыхание сбилось окончательно. Лёгкие будто распухли. Грудь поднималась и опускалась в беспорядке, губы чуть приоткрылись, а бедра начали незаметно раскачиваться вперёд—назад, подстраиваясь под ритм, который теперь задавало не сознание, а тело. Или не только тело.

Пульс в висках усилился. Всё сжималось. Весь мир сужался до одного ощущения, одного движения, одного стремительно приближающегося взрыва. Она прикусила губу, закрыла глаза – и почувствовала, как внутри неё всё поднимается, закручивается, собирается в ту самую точку.

Потом – вспышка. Без света. Без звука. Просто внутренний хлопок, как если бы на секунду отключили гравитацию. Мир остался прежним, но что—то в ней изменилось безвозвратно. Колени подогнулись. Руки дрожали. Она обняла себя, будто пытаясь убедиться, что не развалилась.

Валентина медленно присела, не в силах больше держаться на ногах. И в тот же миг её тело пронзила волна судорог, мягких, но всё ещё ощутимых, как послеполётная дрожь у птицы. Стон сорвался с губ – долгий, хрипловатый, слишком громкий для ванной комнаты, слишком искренний, чтобы можно было сделать вид, будто его не было. Она не кричала – она тонула в звуке, который сам прорывался наружу, как признание без слов.

Стояла молча, прислонившись к стенке кабины. Дышала с трудом. Медленно. И вдруг, очень тихо, почти с уважением к её опустошённости, услышала:

– Настройка завершена. Благодарю за сотрудничество.

– Ну, замечательно, – прохрипела Валентина, соскальзывая вниз, как мокрое полотенце. – Теперь я ещё и получила удовольствие от своего же психоза.

Вода продолжала стекать. Душ шумел, как равнодушный свидетель. А она, сидя на полу, вдруг поняла: ни один, даже самый страшный диагноз, не пугал её сейчас больше, чем то, что это было… хорошо. Слишком хорошо. И она не знала, простить ли себе это – или снова надеть резинку потуже и забыть. Только теперь вряд ли забудется.

Валентина выбралась из душа, как человек, переживший наводнение в отдельно взятом организме. Полотенце держалось на ней символически, как последний барьер между разумом и телом, в котором больше не было уверенности. Она села на край кровати, не разглядывая себя в зеркале, и долго просто смотрела в одну точку на стене, где обои слегка пузырились – видимо, от влажности или реальности.

Молчание тянулось. В голове – пустота. Не звенящая, не трагическая, а какая—то хозяйственно—бытовая. Как после уборки, когда всё прибрано, но не помнишь, где лежит пульт.

– Я требую объяснений, – наконец, сказала она. Голос дрожал, как у декана, уволенного студентами.

– Конечно, – отозвалась Кляпа, деловито и даже, кажется, с удовольствием. – Это была базовая настройка интерфейса. Проверка реакции. Сенсорный отклик. Стандартная процедура.

– Стандартная?! – выдохнула Валентина. – Ты только что превратила меня в биологическую фейерверк—установку! Я… я…

Она не знала, что сказать дальше. Не было подходящего слова. "Использована" – звучало слишком драматично. "Потревожена" – как будто кто—то потрогал её за плечо. А это было не плечо.

– Отмечаю усиленную эмоциональную реакцию, – мирно прокомментировала Кляпа. – Это хорошо. Значит, центральная нервная система стабильно проводит импульсы.

– Ты серьёзно? – Валентина схватилась за голову. – Я чуть не превратилась в сдулось—собралось—непонятно—кто! Это было… это…

– В пределах допустимых параметров. Система не перегрелась. Сосудистая нагрузка – в пределах нормы. Гормональный всплеск – ожидаемый.

Валентина вскочила и начала мерить комнату шагами. Полотенце чуть сползло, и она раздражённо дёрнула его повыше. Даже сейчас, когда внутри всё ещё пульсировало постэффектом, тело слушалось плохо. Как будто