Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние - Соня Ергенова

На бегу Глаша рассказала о том, что произошло.

– Приходим к тебе. Нас твоя мама встречает. С платком на голове и говорит, – тут Глаша притормозила, чтобы изобразить интонации мамы Полины. – «Кирилл, я полна сочувствия. Полина мне рассказала. Ты даже представить себе не можешь, какая у меня мигрень от переживаний». За голову схватилась и в комнату ушла. Выходит твой папа, хлопает Киру по плечу: «Старик, повезло тебе, что Лисофанже есть! До восемнадцати лет время быстро пробежит, поверь моему опыту». Радужней встречи никогда не бывало! – воскликнула Глаша и продолжила. – Ну мы и пошли в Лисофанже. Забрались, как обычно, под стол, а там и не Лисофанже вовсе – незнакомая улица. Я, разумеется, полезла посмотреть, что к чему. Кира за мной. Только вышли на улицу, назад оборачиваемся – кладка кирпичная. Вот и весь сказ!

– Как в фильме «Окно в Париж»… – рассеянно произнесла Полина.

Они сошли с туристической тропы и оказались в нелюдном переулке. Глаша привела их к полуразрушенной пристройке у старого дома. Пристройка была оплетена диким виноградом с алыми листьями, а с ее крыши нападали куски красной черепицы. Глаша шустро расчистила часть стены от винограда, порылась в карманах и вытащила синий мелок:

– Рисуй!

Полина взяла мелок и неуверенно повертела его в руках:

– А если у меня не получится? Если Лисофанже исчезло навсегда?

– Рисуй волны! – разозлилась Глаша. – Просто рисуй волны. Время, время!

Полина опомнилась и послушно принялась рисовать волны. Волны, волны, волны появлялись на стене, крошилась штукатурка, ветки винограда лезли под руку, но волны появлялись и появлялись. Глаша и Кира за спиной Полины напряженно вглядывались в рисунок.

– Долго ещё?

– Вроде закончила … – ответила Полина, но стена молчала: настоящие шумные и могучие волны не проступали сквозь нарисованные.

Глаша со всей силы пнула ногой стену. Штукатурка вместе с волнами легко осыпалась на землю.

– Что ты наделала! – прокричала Полина в отчаянии. «Что теперь будет! – неслось в ее голове. – Если Лисофанже исчезло навсегда…» На глазах начали наворачиваться слезы.

– Тебе, Полина, пора возвращаться, – как ни в чем не бывало заявила Глаша. – Дай знать, если получится вернуть Лисофанже. А мы с тобой, Колбасников, еще не нагулялись по Парижу.

Кира равнодушно пожал плечами и плюнул в груду штукатурки.

Полина вернулась к месту сбора вовремя. Никто и не заметил ее исчезновения. Варя до сих пор разговаривала с мамой. Полина по привычке принялась высматривать Михеева. Неожиданно он сам едва не наскочил на нее, прибежав с опозданием.

– Ого, как ты перепачкалась! У тебя лицо синее, – сообщил Михеев, огибая Полину.

– Ой, – обрадовалась Полина его вниманию и сообразила, что утирала лицо синими от мелка руками. Вдобавок к порванному пальто. Вдобавок к исчезновению Лисофанже. Но взгляд Михеева перечеркивал все невзгоды.

Глава 4. Латинский квартал

Глаза слипались. Полина прикорнула на плече у Вари в сквере Рене Вивиани. Шум старинного фонтана убаюкивал. От поздних осенних цветов веяло летом. Парижское солнце конца октября согревало как теплое одеяло.

– Я заглянула в двери Сорбонны, – рассказывала Варя, переплетая косу. – Ни черта не разглядеть – слишком темно. В восемнадцать лет я заморожу яйцеклетки, остановлю менструацию и отдамся науке. Возможно, одно из высших образований я решу получить именно здесь.

– А ты будешь давать имена замороженным яйцеклеткам?

– Нет, Полина. Я не настолько сентиментальна, как ты.

– А я бы их назвала Александровнами, – мечтательно проговорила Полина. – Александровна первая, Александровна вторая, третья… – и, проваливаясь в сон, подумала: «А ведь только три часа дня!»

Ночью она рисовала волны до мозоли на пальце, до последнего листка блокнота путевых заметок. На стенах гостиничного номера Полина не решилась рисовать, поэтому приклеивала мыльной водой на стену листки с волнами и вглядывалась, вглядывалась в рябой рисунок, пока не заснула на полу.

– Скорее! Пошли за нашими французами – они нам жрачку оплатят, – разбудил Полину голос Чугунова.

Со всех сторон раздавались возгласы и вопросы: «Что уже уходим? Что случилось? А куда все идут? Эй, меня подождите – я вас всегда жду!»

Полина поплелась вслед за Чугуновым и заметила, что к их французам прибился Михеев. И сразу в носу защекотало, а глаза заслезились от того, как высокий носатый брюнет блистал в лучах солнца.

Французы нудно, щепетильно выбирали ресторанчик. Заглядывали то в один, то в другой. Наконец, остановились на крошечном китайском заведении с узким залом. Крохотная китаянка шустро сдвинула маленькие столики в один ряд. Французы с Михеевым расселись так, что Полине с Чугуновым достались два крайних места у выхода.

Откинувшись на спинку стула, Полина косилась на коротко стриженный затылок между двумя брюнетками француженками.

– Меню китайское с французского перевести – pardonne-moi! – возмущался Чугунов, рассматривая меню. – Выберем что поблагозвучнее. Лишь бы не медузы под соусом.

Полина безразлично кивала. Пусть медузы под соусом. Вдруг она встрепенулась:

– Я у Саши спрошу! – осенило ее. Девочка воспрянула духом: «Или наш единственный разговор в Париже будет про синее лицо».

– Не отвлекай его, – посоветовал Чугунов. – У него шурум-бурум с брюнеткой. Говорят, они вчера в номере заперлись. Не достучаться было.

Полина остолбенела. Рядом суетилась китаянка, расставляла стаканы, приборы, палочки. Потом перед Полиной появилась тарелка с бурым рисом. Сверху лежали клубком тонкие желеобразные лохмотья.

– По вкусу похоже на капусту. Хрустит. Видимо, овощи китайские или водоросли. Есть можно, – комментировал Чугунов, наворачивая за обе щеки.

Полина отрешенно накручивала на вилку лохмотья. «Неужели попытки обратить на себя внимание Михеева тщетны? Неужели напрасны!?»

То и дело раздавались взрывы хохота, в котором Полина ясно отличала его смех.

От навалившейся невыносимой тоски отвлекло сообщение Глаши. Она интересовалась, где находится Полина, радовалась совпадению – они с Кирой поблизости, и, в конце концов, заявила, что они немедленно прибудут перевести дух и перекусить. «Нет, как же вы придете? Вас увидят!» – запротестовала Полина, но Глаша не ответила.

Спустя пару минут к стеклянной двери в стеклянной стене прислонился шут в черно-красном колпаке с бубенцами, а за ним палач с деревянным топором.

Лица обоих скрывали маски – у шута бело-черный чулок, а у палача – красный – с прорезями для глаз и рта. «Я люблю Париж» красовалась надпись на белой футболке шута, а за спиной болтался красный рюкзак с ценником. У палача поверх такой же футболки развевался черный плащ до пят.

Гости из Средневековья шумно вломились в ресторан, не в силах отдышаться. Палач даже облокотился о столик, и столик опрокинулся вместе с палачом. Шут незамедлительно принялся поднимать