Метелица - Николай Ватанов

— Это обстоятельство само по себе и не так скверно, — промямлил я.

— Нет, скверно, — сказал Николай Николаевич. — Вскоре после женитьбы она стала меня называть папой, через месяц же, закрепив за собою жилплощадь, удрала с музыкантом.

— Они это любят, с музыкантами, — согласился я. — Однако не пойму, почему это вас огорчает? Удрала и слава Богу!

— Да это ведь только фигурально говорится, что удрала. Теперь удирать некуда, не царский режим! Напротив, на правах самостоятельного съемщика, она поделила мою комнату на две части и вселила на свою половину этого… жениха.

— Вот, говорит, папенька, ваш сектор, а за одеялами будет наш. Уютненько, правда? Я конечно, говорит, могла бы, пользуясь связями Володи, и вовсе вытурить вас с жилплощади, но по доброте душевной я решила вас наделить шестью квадратными метрами и одним окном. Пользуйтесь, посколько вы главбух и имели глупость в меня влюбиться.

— Не особенно посол о живете, Николай Николаевич, — посочувствовал я. — Теперь я понимаю, почему вас со службы не выгонишь… Однако, прошу, ваш ход!

В это время в соседней комнате не своим голосом, непрерывно, затрещал телефон.

— Иногородний вызов, — сказал Николай Николаевич и неохотно поднялся.

— Ну да — Паросила, — через минуту услыхал я разговор. — Но наш управляющий вовсе не Мамашкин, а Машкин.

— Ах, не все ли равно, — рассердилась телефонистка. — Не отходите от телефона и пошлите скорей за вашим Машкиным, его вызывают из Кремля по прямому проводу.

При последних словах меня подняло со стула и я помчался на второй этаж, где в Жакте Машкин занимал шикарную квартиру из двух комнат и собственного ватерклозета. Я стал ломиться в дверь, Машкин был в постели, но к счастью еще не заснул и немедленно, в одном белье, выбежал на лестницу.

— Что случилось, пожар? — спрашивал он,

— Нет, хуже! Но не волнуйтесь, не волнуйтесь, Иван Григорьевич, все обойдется, — старался я его успокоить. — Вас вызывает Кремль, по прямому!

Машкин еще настолько владел собою, что заскочил к себе, предупредил жену и накинул пиджачек. Только тогда мы побежали вниз.

— Дайте же полный свет, — крикнул Машкин, вбегая в контору. — Где? По которому?

У телефона была теперь московская девица, судя по тембру голоса — полная и миловидная блондинка,

— Кто говорит? Машкин? — спросила она,

— Так точно, — почему-то по военному отвечал наш старик. — Я Ма… машкин.

Услыша «Мамашкин», Николай Николаевич в досаде махнул рукой.

— С вами сейчас будет говорить председатель выставочного комитета товарищ Ульянов, — продолжала блондинка, — не отходите.

— Сам Ильич!! — содрогнулся Машкин и как-то странно закатил глаза.

— Покойник?? Не думаю! — резонно усомнился Николай Николаевич.

— Значит ихняя супруга, — быстро сообразил Машкин.

Николай Николаевич поднял было руку, чтобы перекрестить смущенного, но тотчас ее снова опустил, испугавшись, должно быть, что того может покарежить (как никак старый член партии!) и только строго сказал:

— Возьмите себя в руки, так дальше нельзя!

Мне Николай Николаевич шепнул, чтобы я сбегал в прихожую к походной аптечке за валерьяновыми каплями.

— И сами примите, на вас лица нет.

Не знаю, что бы могло случиться в ту страшную ночь, не будь с нами этого мужественного человека!

Когда я вернулся, разговор с предвыставкомом был в полном разгаре,

— Разрешите доложить, что шатун, или по нашему храпушка, виноват — храпик… — лепетал Машкин.

— Вы, дорогой товарищ, шутить, я вижу, вздумали?! — неслось из Кремля. — Срываете задание партии и правительства!! Анастас Иванович вас так храпанет… Вот кстати и он. — Поговорите, Анастас Иванович, сами с этим идиотом, — кому-то в сторону сказал Ульянов. — Эй, как вас там, товарищ Кашкин! Не отходите!

Тут телефон стал издавать какие-то странные, барабанные звуки.

— Гремит!! — в ужасе прошептал Машкин.

— Подуйте скорей в трубку, — посоветовал главбух.

— Снова слышу… речь… — сообщил нам Машкин, светлея: — Материт!

— Прекрасно! Не возражайте, молча кланяйтесь, — наставлял Николай Николаевич.

Потом связь с потусторонним миром внезапно оборвалась и будничный голос телефонистки произнес:

— Разговор по прямому закончен, выключаю.

Товарищ Машкин в изнеможении рухнул на стул и стал пресс-папье промокать свою вспотевшую голову. Вскоре он вскочил и заметался по комнате.

— Сейчас же к этому Суходолу. Всех будить, машину! — командовал он в состоянии крайнего возбуждения.

— Лучше бы утром. Возможно, что Суходол еще не вернулся в город, — пытался ему возражать Николай Николаевич.

— Все равно, едем! Немедленно!

Николай Николаевич решил, что дальше противоречить старику бесполезно.

— Сбегайте на квартиру к шоферу, пусть подает, — сказал он мне. — А вы, Иван Григорьевич, тем временем, оденьтесь,

— К черту!

— Нет уж, позвольте, — твердо сказал главбух. — Без брюк никак невозможно, на улице холодно,

Было около двух часов полуночи, когда мы подъехали к гостинице Интуриста. Портье, восточного типа малый, вначале не хотел нас пускать.

— Они здесь, вчера приехали, но сейчас уже спят, — сказал он и усмехнулся: — У них дамочка.

— Правительственное задание, по прямому… — начал было Машкин, но встретив строгий взгляд главбуха, осекся.

— Вот что, милый, — взял слово Николай Николаевич. — Получите 10 рублей, так сказать наградных, и укажите нам его номер.

Портье повел нас по бесконечным коридорам, потом молча ткнул пальцем в одну из дверей и немедленно скрылся. Мы же втроем устроили военный совет.

— Осердится! Лучше бы утром, — шопотом сказал я, стараясь унять начавшийся тик лица.

— Нет уж, приехали — так уж! — рассердился главбух. — Боксировать, надеюсь, умеете?!

— Не думаю: однажды был бит, и то в детстве, — возразил я.

— Не рассуждайте; становитесь, Алеша, на колени и наблюдайте в замочную скважину. Я играю зарю. Иван Григорьевич в стратегическом резерве. Приготовьтесь, начинаю.

И по ночному коридору понеслись первые, еще робкие стуки.

— Шевелится? — сверху спрашивал главбух.

— Еще отдыхают! — снизу доносил я.

Стуки над моей головой усилились и участились,

— Свет! — вдруг вскрикнул я. — На перископ надвигается что-то темное, неясное!

— Прекрасно. Всем держать дверь, кидаться под ноги, — отдавал последние распоряжения главбух. — Ну, с нами Бог!

— Кто там?! — раздался изнутри недовольный бас. — Какого лешего!?

— Откройте, гражданин, вам спешная! — невозмутимо и очень похоже отвечал главбух… Ключ повернулся, замок щелкнул, дверь приоткрылась, высунулась большая, волосатая рука:

— Давайте!

Сильное сердцебиение и усилившийся тик лица помешали мне беспристрастно наблюдать дальнейший ход событий. Уже позднее я лишь примерно восстановил в памяти происшедшее: главбух крепко уцепился за высунувшуюся руку, я с Иваном Григорьевичем широко распахнули дверь и что есть силы нажали сзади, кто-то крикнул ура, и мы всей группой въехали в номер. Перед нами на задних лапах стояло всклокоченное инженерище, страшно сверкало глазами и рыкало:

— Кто такие, кого нужно?

— Мы конечно извиняемся, — очень удачно нашел главбух формулу вступления. Дальше он кратко изложил причину и цель нашего ночного визита.

— Мы боялись, что завтра вы снова куда-либо уедете, — с достоинством закончил Николай Николаевич свою речь.

Машкин решил поддержать своего главбуха:

— Сам Ильич, по прямому… — начал было он, но тут же смущенно замолк.

— Вы значит из того самого заведения, как его — «В паре сила» и этот лысый — Папашкин, ваш управляющий, — опознал нас, наконец Суходол и сразу осел. Будучи человеком далеко не робким, он все же был, по- видимому, вначале несколько огорошен внезапным вторжением.

— Нельзя же так, это хулиганство, — уже мягко, почесывая волосатую грудь, сказал он.

— Боб, кто эти идиоты? Что им нужно?! — произнес вдруг женский голос.

— Спи пожалуйста, я их сейчас выпровожу, — довольно нелюбезно сказал Суходол.

— Но мне холодно, подай какой-нибудь плед, — капризно произнесла женщина.

— Плед?! Где к черту я его возьму! Вот подумайте, — обратился Суходол к нам. — Берут прохвосты по сорок рублей за номер, не топят (не начался, мол, сезон!) и не дают одеял! Позвольте…

Суходол наклонился, сдернул с пола ковер с изображением полосатого тигра и слегка отряхнув пыль, понес в альков.

— Вот, Леночка, плед. Я тебя сейчас укрою.

Николай Николаевич, насторожившийся при первых словах женщины, наклонился ко мне.

— Это Лена, моя супружница! — очень довольный, прошептал он.

— Вот как?! Но чему тут радоваться? — невольно вырвалось у меня.