Тролли и легенды - Пьер Певель

на самом деле они считают, что услуги, которые мы оказываем, изжили себя. Мы как бы стали бесполезны…

— Возмутительно! — бросил крылатый кот с выражением глубочайшего презрения к человечеству в целом и к бюрократам в частности.

После чего свернулся в клубок, потерял всякий интерес к происходящему и уснул.

— Чего вы ожидаете от меня? — спросил Гриффон. — Вы хотите, чтобы я ходатайствовал перед префектурой?

— Все мои усилия были напрасны. Там все безнадежно.

— Тогда обратитесь в представительство Иного Мира.

— Я уже пытался. Мне сказали, что это дело касается только Парижа и парижских троллей, и выпроводили меня.

— В таком случае чем же я могу вам помочь?

— Сейчас у меня дома проходит собрание. В нем участвуют все тролли Парижа, и возмущение все разгорается. Боюсь, что самые темпераментные из нас решатся на радикальные меры. Составьте мне компанию и помогите мне привести их в чувство. От конфликта никто ничего не выиграет…

— Ведите меня, — сказал Гриффон, поднимаясь на ноги.

— Спасибо, — сказал Пон-Нёф, следуя его примеру. — Большое спасибо.

— Право, не стоит. К тому же я не уверен, что смогу многое сделать.

— Увидим. Завтра я попрошу аудиенции у королевы Мелианы.

Они вышли в прихожую, где оба надели пальто и шляпы.

— Десять лет, — сказал Гриффон, застегивая пуговицы перед зеркалом. — И с чего так вдруг… я хочу сказать, спустя целых десять лет?

Пон-Нёф улыбнулся:

— Мы, тролли, порой медленно собираемся. Но однажды стронувшись…

— Понимаю.

Гриффон открыл перед Пон-Нёфом двери, протянул руку к трости, которая сама легла ему в ладонь, и вышел, притворив затем дверь — замок заперся сам собой. Они пересекли небольшой приватный дворик, затем прошли через пешеходную калитку, прорезанную в двустворчатых каретных воротах к тупичку на площади Вьё-Сквар.

— Что вы имели в виду, упоминая о радикальных мерах? — спросил Гриффон.

Рядом с ними, не дав Пон-Нёфу ответить, остановился сверкающий «Спайкер», и из него высунулась голова улыбающейся Изабель.

— Гляди-ка! Пон-Нёф! Так вы уже знаете, Луи?

— Что именно? — ответил Гриффон.

— А, не знаете.

— Но чего?

— На мосту Тольбиак такие прелести творятся. Кто-то разобидел одного из ваших коллег, Пон-Нёф?

* * *

В «Спайкере», который покинул остров Сен-Луи через мост Луи-Филиппа — совершенно чистый — и направился к Пон-Нёфу, шла беседа, заведенная Изабелью де Сен-Жиль. Она сидела на банкетке слева, Пон-Нёф — справа. А между ними с большим неудобством втиснулся Гриффон.

— Если задуматься, — сказала Изабель, — вас ведь чуть не назвали мостом Плача.

— Но кто над этим задумывается? — проворчал Гриффон.

— Что ж, это правда, — любезно ответил Пон-Нёф.

Любезно, потому что был — как нам известно — погружен в заботы.

Баронесса это быстро сообразила, однако она терпеть не могла угрюмой атмосферы. Гриффон же демонстративно дулся с тех пор, как она присоединилась к их предприятию, так что без нее в салоне автомобиля воцарилось бы неловкое молчание.

— Куда вы направляетесь в такой час? — спросила она в тупичке дю Вьё-Сквар.

— Домой, — ответил Пон-Нёф, прежде чем Гриффон успел его остановить.

— Так садитесь, господа! Мы отвезем вас туда.

Смирившись с этим, Гриффон оказался зажатым между волшебницей и троллем на заднем сиденье индигово-синего «Спайкера» весенней парижской ночью, которая могла бы показаться совершенно обычной самому рассеянному туристу, если бы не выделявшаяся на фоне великолепного звездного неба Эйфелева башня, сделанная из белого дерева Иного мира.

Впрочем, не стоит заблуждаться.

Гриффон испытывал к Изабель де Сен-Жиль нечто большее, чем просто привязанность и уважение. Если ее присутствие и расстраивало его на сей раз, то лишь потому, что он был не настолько наивен, чтобы полагать, будто она удовольствуется тем, что подвезет его и Пон-Нёфа до места назначения. Кроме того, он знал ее лучше, чем кто-либо другой, и знал, что у нее нет ни склонности, ни таланта к компромиссам и мудрым решениям. А что еще может понадобиться этим вечером, как не взвешенность?

— И все из-за пары хорошеньких миньонов, которых глупо убили на дуэли, — продолжала Изабель.

— Келюс и Можирон, — молвил Пон-Нёф. — Генрих III любил их, и потому что может быть естественнее, чем надеть траур и оплакивать их в этот день? Весь двор опечалился. Или притворился, что опечален.

— И шел дождь. Так что в результате я увидела, как первые камни закладывают в более веселой обстановке[4].

— Вы были там, баронесса?

— В покоях королевы Луизы. А вы?

— Конечно.

— Я тоже там был, — пробормотал Гриффон. — И не устраиваю по этому поводу шума.

— Что-то не так, Луи? — спросила Изабель.

И верно, Гриффон никак не мог найти удобного положения и, извернувшись и запустив руку под ягодицы, понял, что именно портило ему настроение. Он выудил перстень с вензелем, украшенный вызывающим рубином, и без слов, но с упреком показал его чародейке.

— О! — воскликнула Изабель. — Вы его нашли! Люсьен, смотри, Луи нашел мое кольцо!

— Это просто замечательно, госпожа! А вы так волновались. Браво, месье Гриффон!

— Это дворянский перстень, — сказал Гриффон.

— И что?

— Рыцарское кольцо с печаткой. Мужское кольцо.

— Каким вы бываете старомодным!

— Сомневаюсь, что оно вам по руке.

— Это объясняет, как оно соскользнуло с моего пальца.

Гриффон бросил на чародейку взгляд, полный подозрений. Она улыбнулась в ответ и выхватила кольцо, отправив его в ридикюль.

— Спасибо, Луи.

«Спайкер» остановился на набережной Лувра, между двумя уличными фонарями.

— Готово! — объявил Огюст.

— Прибыли, госпожа, — совершенно излишне добавил Люсьен.

Изабель и Пон-Нёф вышли первыми; затем, не без труда, Гриффон. Когда он выбрался из «Спайкера», чуть не забыв трость на сиденьи, Пон-Нёф целовал руку баронессе.

— Благодарю вас за эту поездку, мадам.

— Ну что вы, месье.

— Сюда, — сказал Пон-Нёф Гриффону, указывая на лестницу, ведущую вниз к Сене.

Путь преграждала лишь небольшая металлическая калитка. Тролль толкнул ее и, повернувшись к Гриффону, увидел, что Изабель осведомляется у последнего:

— Луи? Вашу руку?

И когда Гриффон — с философическим видом — подал свой локоть чародейке, Пон-Нёф понял, что она идет с ними. Он заколебался, но не решился ничего сказать, а затем направился вниз по указанным им ранее ступеням.

Изабель и Гриффон последовали его примеру.

— Обещайте мне вести себя благоразумно, — прошептал Гриффон. — Дело предстоит серьезное.

— Обещаю. И не волнуйся, мой Луи: тот самый перстень с печаткой на моем сиденье вовсе не оставил какой-нибудь красавчик. Я его украла самым целомудреннейшим образом, но не могла сказать в присутствии этого бравого Пон-Нёфа: кем бы он меня посчитал?

Гриффон вскользь усмехнулся, тут же напомнив себе, что воровать нехорошо.

* * *

Спустившись под первую арку старейшего из парижских мостов, Изабель и Гриффон почувствовали знакомое покалывание.