Петр Великий и его гений - Павел Ковалевский

Наблюдения Lombroso показали, что «психическое состояние помешанных изменяется под влиянием колебаний барометра и термометра. Полнейшая аналогия с этими явлениями замечается и в тех людях, которых природа более щедро одарила умственными способностями…» По его мнению, наиболее знойные месяцы и дни оказываются самыми плодовитыми не только для всей физической природы, но также и для гениальных умов. Для художественного творчества наиболее благоприятным месяцем оказывается май, за ним следуют сентябрь и апрель… Развитие умопомешательства совпадает обыкновенно с повышением температуры весною и летом и даже идет параллельно ему… Несомненно, раса, политические движения, свобода мысли и слова, богатство страны, наконец, близость литературных центров, – все это оказывает большое влияние на появление гениальных людей, но несомненно также, что не меньшее значение имеют в этом отношении температура и климат, причем особенно благоприятствуют горный климат и теплые места. «Общеизвестен также факт, что в горных странах жители более подвержены сумасшествию, чем в низменных. Кроме того, новейшие наблюдения доказывают, что эпидемическое безумие встречается гораздо чаще в горах, чем в долинах». Далее, Lombroso рассматривает влияние расы и наследственности на гениальность и помешательство, причем в первом отношении ограничивается только европейской расой. «Европейские евреи достигли такой степени умственного развития, что, пожалуй, даже опередили арийское племя… Кроме того, среди евреев даже более распространено общее образование, чем среди других наций, – они занимают выдающееся положение не только в торговле, но и во многих других родах деятельности, напр, в музыке, журналистике, литературе и в некоторых отраслях медицины. Так, в музыке евреям принадлежат такие гении, как Мейербер, Галеви, Гузиков, Мендельсон и Оффенбах; в юмористической литературе: Гейне, Сафир, Камерини, Реверс, Колисс, Якобсон, Юнг, Вейль, Фортис и Гозлан; в изящной словесности: Ауэрбах, Комперт и Агилер; в лингвистике: Асколи, Мунк, Фиорентино, Луццато и др.; в медицине: Валентин, Герман, Гейденгайн, Шифф, Каспер, Гиршфельд, Штиллинг, Глугер, Траубе, Френкель, Кун, Конгейм и Гирш; в философии: Спиноза, Зоммергаузен и Мендельсон, а в социологии: Лассаль и Маркс… В то же время среди евреев встречается вчетверо и даже впятеро больше помешанных, чем среди их сограждан, принадлежащих к другим национальностям. Такая роковая привилегия еврейской расы осталась, однако, незамеченной со стороны антисемитов, составивших язву современной Германии (?). Если бы они обратили внимание на этот факт, то, конечно, не стали бы так негодовать на успехи, делаемые несчастной еврейской расой, и поняли бы, как дорого приходится евреям расплачиваться за свое умственное превосходство даже в наше время. Впрочем, вряд ли евреи были более несчастливы, чем теперь, когда они подвергаются преследованиям именно за то, что составляет их славу… Влияние наследственности в передаче помешательства сказывается вдвое сильнее и напряженнее, чем в передаче гениальных способностей… Не говоря о многих гениях, страдавших галлюцинациями более или менее продолжительное время, как Андрал, Челлини, Гете, Тоббс, Грасси, или потерявших рассудок в конце своей славной жизни, как, напр., Вико и др., немалое число гениальных людей было в то же время и мономаниаками или всю жизнь находились под влиянием галлюцинаций, как Мотанус, Гаррингтон, Галлер, Ампер, Мендельсон, Форини, Бругэм, Соути, Гуно, Говоне, Гуцков, Монж, Фуркруа, Лойд, Купер, Роккиа, Риччи и др. Доказав тесную связь гения с сумасшествием фактами развития душевных болезней у гениальных лиц, Lombroso прибегает к обратному методу – примерам гениев между помешанными. Воспользуемся его примерами: «Многие из моих учеников помнят того душевнобольного Б., теперь уже выздоровевшего окончательно, которого смело можно было назвать гением, вышедшим из народа. Он перепробовал все профессии: был звонарем, слугой, носильщиком, продавцом железных изделий, трактирщиком, учителем, солдатом, писцом, но ничего его не удовлетворяло. Он составил для меня свою биографию и так хорошо, что если исправить некоторые орфографические ошибки, то она годилась бы в печать, а с просьбою отпустить его из больницы Б. обратился ко мне в стихах, весьма недурных для простолюдина. Некий В., лишившийся рассудка вор, бросился бежать, воспользовавшись позволенной ему прогулкой. Когда его поймали и стали укорять, зачем он злоупотребил оказанным ему доверием, он отвечал: я хотел только испытать быстроту своих ног… Один старик 70 лет, совершенно беззубый, страдавший mania chronica, часто разыгрывал из себя шута, и когда мы укоряли его, находя это неприличным в такие лета, он возражает: что за лета мои, я совсем не старик, разве вы не видите, что у меня еще и зубы не прорезались». Затем Lombroso приводит подобные случаи душевнобольных поэтов, юмористов, артистов и художников. Проповедуя столь настойчиво тесную связь между гением и помешательством, в заключении своем Lombroso является очень осторожным и ограниченным: «… в физиологическом отношении между нормальным состоянием гениального человека и патологическим помешанного существует немало точек соприкосновения. Между гениальными людьми встречаются помешанные и между сумасшедшими гении. Но было и есть множество гениальных людей, у которых нельзя отыскать ни малейших признаков умопомешательства, за исключением некоторых ненормальностей в сфере чувствительности».

Глава IV

Lombroso считается авторитетом в области душевных заболеваний. Его мнение в этом отношении представляется серьезным и остальным приходится или подчиняться этому мнению и признать его правильным, или указать его несостоятельность. При всем моем постоянном уважении к представителям науки и их мнениям в научной области, я должен заявить, что не могу признать в данном случае мнение Lombroso ни правильным, ни научно обоснованным.

Нордау, которого едва ли можно уличить в пристрастном отношении к Lombroso, говорит следующее: «Мой знаменитый учитель Lombroso утверждает, что гениальность есть род эпилепсии, а потому, следовательно, здоровых гениев не бывает: все они ненормальны, все являются продуктами вырождения. Я полагаю, что подобное заблуждение коренится в традиционном и в то же время неточном понимании слова „гений“. Мы с непростительным легкомыслием называем гениями исступленных болтунов, изображающих из себя пророков и артистов и восхищающих своей неожиданной экстравагантностью самую тошнотную часть филистерской армии, а именно – патентованных эстетиков…» (р. 73).

Я умышленно привел мнение Нордау относительно Ломброзо, как потому, что последний является первому учителем, так и потому, что Ломброзо для Нордау «знаменитый» учитель. И тем не менее Нордау не затрудняется признать его в данном случае заблуждающимся и легкомысленным. В самом деле, что такое Ломброзо называет гениальностью и кого он принимает гением. Точного определения гениальности он не дает, а право гения Ломброзо раздает столь щедрою рукою, что иногда задумаешься, читая произведение его, серьезно ли он это говорит или иронизирует. В самом деле, кого только он не титулует гением? Для доказательства приведем пример. Касаясь влияния расы и на гениальность, он с особенным смаком занимается восхвалением и превозношением еврейской расы. Это выходит его избранный народ, и Ломброзо, как второй Иегова, награждает детей этого народа гениальностью чуть не поголовно. Я не считаю себя компетентным высказывать мнение относительно права на гениальность лиц, выставленных Lombroso в области литературы: Гозлана, Фартиса, Вейля, Лонга, Якобсона и др., но позволяю себе остановиться на именах медиков из евреев, причисленных Ломброзо к лику гениальных, – они суть: Валентин, Герман, Гейденгайн, Шифф, Каспер, Гиршфельд, Штиллинг, Глугер, Лауренс, Траубе, Френкель, Кун, Конгейм и Гирш. Откровенно говоря, большинство из этих писателей, если бы могли прочитать этот панегирик гениальности себе со стороны Ломброзо, то, наверное, покраснели бы и за себя и за развязность Ломброзо, бесцеремонно навязывающего всякому ученому еврею, хотя бы он был самою обыкновенною посредственностью, гениальность. Во всяком случае, если кого из всей этой плеяды еще можно было бы отнести к гениям, то разве только Гейденгайна, все же Валентины, Глугеры, Лаурены, Френкели, Куны и проч. представляют собою самые обыкновенные величины, каких на каждом шагу можно встретить и между учеными из французов, русских, поляков, чехов, немцев и т. д.

Или же, исходя из фактической стороны, выставленной Ломброзо, гениальным человеком можно считать всякого, более или менее образованного человека, что совершенно расходится с понятием, установившимся у общества о гении…

Таким образом мы полагаем, что у Ломброзо основная и исходная точка зрения является неправильною и ошибочною; не давая точного определения гению, он слишком расширяет рамки его, делает это для того, чтобы набрать побольше фактов, причем сами факты являются далеко не доказательными. Обратимся к фактам Ломброзо.