Патрул - Айдар Павлов

Как же нам, находясь по уши в возне, обрести блаженное недеяние Будды?

О, монахи! Вы ждете, что я сейчас покажу вам, как это делается, намажу с одной стороны маслом, с другой сахаром, глупо улыбнусь и скажу: «Да, пожалуйста, совмещайте желания с отсутствием желаний, недеяние с важными делами - нет проблем». Конечно, на какое-то время это оградит ваш ум от страданий. Но рано или поздно вы поумнеете и обнаружите несовместимость несовместимого. Но ваше страдание будет умножено на количество упущенных лет, и боль станет невыносимой.

Повторяю, возможно ли в житейском омуте обрести блаженное недеяние Будды - то, ради чего вы однажды надели священную рясу?

Что заставляет нас постоянно двигаться, делать то, да это? Что, кроме желания получить счастье? Что, кроме собственной выгоды?

О, монахи! Теперь слушайте внимательно! Верите ли вы, что я вам желаю лишь подлинного счастья, и бесконечной выгоды?

(Патрул дожидается утвердительного гула.)

Прекрасно!

Но там (Патрул пытается нащупать рукой в воздухе перед собой что-то осязаемое), куда вы постоянно идете за счастьем, счастья нет.

Все, что заставляет вас действовать ради обретения счастья и умиротворения – мираж. Это подобно огненной лаве, принимаемой за воду, или опасной бритве, принимаемой за кусок сыра. Если вы даже проглотите это сегодня, завтра будет рвота. Если вы привыкли это есть испокон веков, и вас спасает от ада толстая кожа, просто подсчитайте, сколько счастья вы обрели, гоняясь за счастьем. И чем вы за это заплатили.

У меня есть идея. Что если мы прямо сейчас прекратим эту мучительную погоню за счастьем. Хотя бы на тот час, пока идет лекция. Мы ничего не теряем. Мы как сидели в этом прекрасном храме, так в нем и останемся. Жизнь не пройдет мимо. О, монахи, тут важен опыт одной минуты! Если у вас есть опыт одной минуты подлинного недеяния, вы никогда от него не уйдете, что бы вы ни делали. Невозможно бросить богиню ради тупой коровы. Пусть, вы не сможете продержаться в этом присутствии дольше минуты - вы всегда будете сюда возвращаться. Не потому что вас заставил старый лама, а потому что превыше этого счастья вы действительно ничего не найдете, обыщите хоть вселенную.

Понимаете, монахи?

Найдется ли среди вас такой, кто хоть раз испытал счастье в прошлом? Вы скажете: «Да! Вот так мне было хорошо, и так! И не раз, и не два. И я всё отдам, чтобы это повторялось». Но прошлое не может повториться даже теоретически. Смотрите, где находится ваше чувство, ваш чувствующий ум! Смотрите! Разве он в прошлом? Его там нет! Того, кто испытывает счастье, в прошлом нет! Тот, кто смакует счастье прошлого - только в этом моменте настоящего. А само прошлое - набор смутных воспоминаний. Они пригодны лишь для пасьянса несвежих удовольствий в настоящем. Все, что здесь может повторяться, – это переживание настоящего момента присутствия.

Способен ли кто-то из нас испытать счастье в будущем? Ну, с этим проще. Наверно, вы замечали, что невозможно стать счастливым «завтра». И даже на минуту вперед у нас ничего не получится. Мы никогда не сможем жить ни «в будущем», ни «в прошлом».

Так кто же швыряет наши умы от удовольствий прошлого к страхам и надеждам по поводу будущего? Кто разыгрывает с нами злые шутки?

Только глупость, о, монахи. Мне больно подвергать вас лишний раз страданию, но я не оговорился: всего лишь глупость, - никакой выгоды здесь ни у кого нет. Мы не обидим глупость, если вышвырнем ее вон, никто не станет за нами гоняться с двухметровой дубиной. Скорее, все вокруг будут чрезвычайно счастливы, как только мы выйдем за пределы собственных ограничений, связанных с прошлым и будущим. Выйдем за пределы глупости. – Пауза. - Ну, так что, выйдем? - Патрул обводит монахов веселым взглядом, затем показывает пальцем направление: - Это недалеко – даже шага не успеем сделать. Вы имеете надежный плот – правильное понимание. Чего вам бояться?

Тогда еще раз, внимательно!

У нас нет прошлого - есть только мысли о прошлом - они прозрачны и легки.

Где они?... Где?

У нас нет будущего. Если появляются мысли о будущем, они прекрасны как радуга.

Смотрите, монахи!

Зачем это цеплять, зачем это толкать? Даже если б это можно было ухватить, зачем оно нам?

(Патрул смеется)

В завершение учения все дружно поют Ваджра Гуру мантру и подходят к Ринпоче за благословением.

Сопровождающие ламы показывают Патрулу комнату, в которой ему предстоит отдыхать. Это не келья, скорее, номер VIP. Лама Ньима с почтением перечисляет имена и регалии всех важных лам, останавливавшихся в этой комнате:

- Здесь бывали Конгтрул Ринпоче, Тобьял Цеде Ринпоче, Тинджол Ринпун Ринпоче, Тулку Чунта Ринпоче, Цонам Дордже и многие другие.

Чидзин Вангьял солидно кивает, как только Ньима Анго озвучивает очередной титул.

- Большое спасибо, - благодарит Патрул с улыбкой, небрежно закидывая походный мешок на кровать, покрытую дорогим покрывалом. – Поверьте, я этого не стою. – Он скромно оглядывается.

- Может быть, только Вы этого и стоите, - значительно произносит лама Чидзин.

Сопровождающие уходят, оставив Патрула одного.

Задумчиво почесывая подбородок, Ринпоче осматривается. Он чувствует себя ребенком, запертым в клетке. Ребенок хочет гулять. Пышные шмотки его душат.

Подумав, Патрул выглядывает в окно. Темнеет. Взору открывается великолепный сад. Вокруг ни души.

Сначала из окна вылетает походный мешок Ринпоче, затем вылезает он сам. Ловко спрыгнув на землю, Патрул пересекает сад, выбирает в саду самое укромное место, садится в позу медитации. Он счастлив счастьем птицы, вырвавшейся на свободу.

Ночь. Тишина, сверчки, звезды, луна и Ринпоче. Патрул лежит в том же месте, где мы его оставили. Его глаза широко открыты, тело неподвижно, ум слит с бездонным безоблачным пространством Всеблагого.

Утро в окрестностях монастыря. Восход солнца, завораживающие пейзажи гор, долин и лесов.

Утро в монастыре. Монахи в хозяйских хлопотах.

Знакомый монастырский сад. Оживленное движение. Туда-сюда носятся молодые монахи, чинно разгуливают старые.

Укромное место в саду. Скрытый от глаз большинства монахов травой, лежит Патрул – на спине, как мы его оставили, но глаза закрыты, Ринпоче спит.

Патриархи монастыря Ньима Анго и Чидзин Вангьял на размеренной утренней прогулке в саду находят спящего Патрула Ринпоче, некоторое время молча наблюдают за ним метров с пяти, затем величаво удаляются в другую сторону сада.

На лице ламы Ньимы написано недоумение с деликатной долей брезгливости:

- Если бы Патрул был просветленным, он не смог бы спать, - замечает он, отойдя на безопасное расстояние от спящего. - В текстах ясно говорится, что просветленные не засыпают, как бараны, а входят в состояние ясного света.

- Его святейшество Далай-Лама не раз признавался, что спит по десять часов в сутки, - парирует лама Чидзин.

- Но Далай Лама не просветленный!

- Зачем вы мне об этом говорите? Напишите это в канцелярию Далай Ламы. Только, пожалуйста, повычеркивайте такие слова, как «бараны», они не продвинут имидж монастыря.

- Далай Лама великий учитель, в конце концов, предводитель народа, - спешит оправдаться Ньима Анго. - Он не может позволить себе бросить людей ради практики Дхармы. Он не Будда Шакьямуни и даже не Миларепа. Далай Лама не претендует на звание реализованного йогина.

- А Патрул претендует?

- А что, не заметно? О Патруле уже несколько лет говорят, как о просветленном.

- Существует огромная разница между тем, что о вас говорят, и тем, на что вы претендуете. – Лама Чидзин останавливается, чтобы в упор посмотреть на собеседника, как бы адресуя ему слово «вы».

- Давайте без оскорблений, - сдается лама Ньима, подняв руки вверх и невинно улыбаясь.

- Давайте, - соглашается лама Чидзин.

Сняв с прицела собеседника, Чидзин Вангьял вальяжно возобновляет прерванную прогулку.

- Просветленный – это не титул и не должность в монастыре, а просто констатация факта, – после паузы продолжает оправдываться Ньима Анго, много жестикулируя. - По-моему, Патрулу Ринпоче до просветления, как отсюда до Бодхгаи. Вы видели его там… в углу сада?

- Ну и что?

- Ничего. Его пушкой не разбудишь.

- Справедливости ради, мы и не пытались.

- Если он успеет проснуться к началу своей лекции, я, возможно, допущу в нем долю некоторой реализации, - ехидно ухмыляется Ньима Анго. - Но что-то говорит мне…

- Вам говорит зависть. Оставьте Ринпоче в покое, пусть делает, что хочет.

- Во мне говорит сострадание. Сострадание к монахам, которые за ним последуют. Если монахи начнут делать, что хотят, наплюют на заповеди, они мигом выродятся из монахов в объекты сострадания.

- Поверьте, если б монахи с таким же восторгом слушали ваши учения, как учения Патрула, от вашего сострадания не осталось бы следа.