Жмурки с маньяком - Михаил Нестеров

Ложкин молча положил плеер на место.

— Мы двинемся у тебя? — спросил Развеев, подбрасывая на ладони легкую упаковку героина.

— Валяйте, — разрешил хозяин.

— "Баян" дашь?

Вадим достал из ящика серванта одноразовый шприц и поманил приятелей на кухню. Все, что им было нужно, — это чайная ложка и вода, зажигалки постоянно были у обоих в кармане.

Ложкин снял резинку с пакованчика, но Вадим неожиданно остановил его.

— Погоди. Все равно на двоих мало. Есть новая «дурь», гораздо дешевле геры. Не хотите попробовать?

Ложкин неожиданно сорвался:

— Тебе легко туфту предлагать! Сам-то ты по самые жабры в героине.

Развеев остановил излияния товарища жестом руки.

— Химия? — спросил он Барышникова.

Хозяин покачал головой:

— Новый препарат, изготовлен на фармацевтической фабрике. По чистоте не уступает морфию.

— А хорошо вставляет-то? — нехотя поинтересовался Ложкин.

— Пятки будешь чесать через каблук, — доходчиво объяснил Барышников. Видя сомнения на лицах гостей, он добавил: — Да не бойтесь, препарат опробован, я уже месяц его толкаю. Никто пока копыта не отбросил.

— А-а~ — Развеев прищурился на хозяина. — Не глюкозой ли называют эту пакость?

— Почему пакость? Ты пробовал?

— Нет, но кое-что слышал о ней. — Игорь толкнул приятеля локтем. — Ну что, Леня, испробуем?

— Мне ломку снять надо, а не пробовать! — Ложкин болезненно скривился. Он постоянно шмыгал носом, вытирал сопли, его верхняя губа покраснела. Ему было двадцать пять лет, он успел переболеть гепатитом В, сейчас в его крови метались антитела гепатита С. Он уже давно перестал «доить» родителей, в квартире пусто, все, что мог, продал. Леня сидел на «капитальных» наркотиках, год назад сам был на месте Барышникова. Брал на реализацию по десять грамм героина, восемь продавал, два оставлял себе. Но однажды не отдал денег в срок. Пришли два человека, сели напротив. Сейчас, говорят, ты должен две штуки «зелени», завтра — три, послезавтра — пять. Через неделю твой долг вырастет до стоимости твоей квартиры. Понял?

Да, он все понял. Поняли и родители. Наскребли по родственникам и знакомым три тысячи, и Леня Ложкин отдал долг.

Все еще сомневаясь, он вопросительно посмотрел на друга.

— Ну что, Развей, рискнем?

— Я от тебя ответа жду. — Игорь Развеев был постарше товарища и не таким «хлипким», ломку переносил стойко.

— Да не сомневайтесь, — продолжал уговаривать Барышников. Он решил использовать последнее средство. У него были полномочия от хозяина нового препарата относительно пробной дозе — к двум ампулам за деньги одна давалась бесплатно. С одной стороны, было рискованно предлагать дополнительную ампулу с синими буквами на стекле. Глюкоза «вмазывала» хорошо и была намного дешевле героина. Очень скоро она станет самым популярным наркотиком и цены на нее резко возрастут. А пока страждущие, распробовав наркотик, могли засылать к продавцам третьих лиц, имея на этом лишнюю дозу. А вот ее-то как раз мог поиметь сам продавец наркотиков Вадим Барышников.

Но это только одна сторона дела. Другая — у Вадима с появлением нового наркотика стало два хозяина: один поставлял только глюкозу, второй, у которого за спиной два, три босса, давал на реализацию героин, анашу. Если последний узнает, что Вадим стал работать на двух хозяев, в лучшем случае он перестанет получать товар на реализацию. И другой вариант: Барышников забудет не только про героин, но и про пакованчики с маковой соломкой. Причем навсегда.

Но на продавца глюкозы работать было спокойнее, Вадим только месяц назад познакомился с ним, и вот новый наркотик уже начал завоевывать популярность, — тот же Развей слышал о нем.

Вадим достал из кухонного шкафа упаковку глюкозы и протянул три ампулы гостям.

— Одна призовая, — пояснил он.

— А почему не две? — живо отозвался Ложкин, поспешно, с жадностью наркомана забирая ампулы.

— К двум — одну, — снова растолковал Барышников. Все же ему пришлось сообщить условия продажи нового наркотика.

Развеев прочитал надпись на ампуле и покачал головой:

— Первый раз вижу глюкозу в такой упаковке — всего два кубика. Обычно глюкоза идет в больших ампулах, по десять кубов.

Ложкин уже снял куртку, засучил рукав рубашки, продезинфицировал район локтевой вены слюной и ждал, когда Развеев закачает препарат в шприц. Вены на руке спрятались, почти не были видны, Ложкин пережал мышцу, сжимая и разжимая кулак.

Развей точным движением ввел иглу.

— Давай быстрее, — поторопил его Леня, — с ветерком.

В голове прокатилась волна долгожданного кайфа, Леня откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Через несколько секунд подрагивающими губами он произнес:

— Действительно, хочется почесать пятку~

— Ну а я что говорил? — Вадим хлопнул Ложкина по плечу и ответил на телефонный звонок:

— Кто это?~ Есть, — коротко сообщил он и повесил трубку.

Леня еще пару минут приходил в себя. Потом сделал укол товарищу.

Губы Развеева так же онемели на некоторое время. "Неплохая штучка, — подумал он. — «Въезжает» не хуже «геры».

— Так не поможете с аппаратурой? — уже безо всякой надежды в голосе спросил Барышников.

— Извини, земляк, настроение уже другое. Ты когда закрываешь лавочку?

— Работаю круглосуточно, как всегда. Но прежде позвони.

— А у тебя еще есть глюкоза? — поинтересовался Ложкин. — Или последнюю отдал?

— Пока есть. Не будет — достанем. — И хвастливо добавил: — Вещь, которая вам понравилась, есть только у меня.

Приятели попрощались с хозяином и вышли из квартиры.

— Куда пойдем? — спросил Развеев.

— Помнишь, я говорил тебе про гомика? Идем к нему.

Он всегда помнил ту мразь, которая изнасиловала его в четырнадцать лет и под угрозой все рассказать его родственникам и одноклассникам на протяжении еще полугода продолжала измываться над ним. С тех пор прошло три года; как ни странно, но он стал прощать своего тягостного партнера, однако помнил боль, унижение и до сей поры бледнел при воспоминании об извращениях, которым он подвергся.

Воспоминания эти крепко жили в нем, и он боялся за девушку, которую полюбил, — ему казалось, что он вдруг сделает ей больно, сорвется, и вместо ласковых слов обрушит на нее поток сквернословия, до крови будет рвать ее тело.

Нет, лучше об этом не думать.

Он вспомнил свой первый опыт с девчонкой: та же боязнь непонимания, страх. Но ничего этого не произошло, слово «бисексуал», которое долго терзало его, растаяло вместе с запахом женщины при первой близости.

Но он все еще страшился того, что вдруг повстречает его — на улице, в баре, клубе. Как он поведет себя? Ответит на пренебрежительное приветствие, опустит глаза и, может быть, примет приглашение провести вечер вдвоем?

И это произойдет где-нибудь в темном подъезде или за гаражами. И он не будет противиться, пойдет за ним. Почему? Ответить на этот вопрос ему было очень сложно. Тот человек обладал какой-то, может быть, первичной властью над ним. Да, да, именно первичной, первородной, что ли. И она была способна лишить его сил, которые помогли бы ему отказаться от грубого совокупления.

Он понимал, что новой встречи скорее всего не будет, но он подвергся насилию в момент полового созревания, когда природа держала наготове клише~ И он влез в него, и оказался изодранным и психологически сломленным.

И напрасными были аутотренинги, когда он, закрывая глаза, тихо шептал: «Я сильный~ Я смогу отказаться~»

Одно время, еще до первой близости с женщиной, он пытался сравнить себя со слабым полом — глупо, смешно, стыдно перед самим собой, однако, как и большинство женщин, он не выносил сквернословия и любил порядок в своем доме.

Значит, сходства были, они не давали ему покоя, постоянно твердили о его ненормальности, двоякой ориентации.

Он постарался забыть все грубые слова, которые знал, но одно — мразь — очень часто срывалось с его губ. Он называл мразью того, кто изнасиловал его, и себя — за слабоволие, женственность.

И он все же увидел его. Но не в баре или клубе, как ему представлялось, а на пороге своей квартиры.

Стас отпрянул от двери, когда увидел перед собой Леню Ложкина.

— Ты один дома? — спросил Ложкин, слегка покачиваясь. Он выпустил струю дыма в лицо парня. — Оглох, тварь?! Я тебя спрашиваю!

— Я?~ Нет~ То есть да. Проходи. Проходите, — быстро добавил он, только сейчас обратив внимание на спутника Лени.

Ложкин грубо ткнул пальцем в грудь Стаса.

— Это о нем я тебе говорил, — сказал он Развееву, не спуская глаз с хозяина квартиры. — Ну, чего ты задрожал, лапа? Иди опростайся. — Он похлопал его по щеке, больно ущипнул.

Стас задрожал. Он готов был опуститься на колени перед своим бывшим партнером, просить его не делать этого, отпустить. Просить прощения — за все и ни за что. На его глаза навернулись слезы.