Объединяй и властвуй! - Алим Онербекович Тыналин

записки, цветы и сладости, но все было бесполезно. Мы отстали только тогда, когда она пригрозила пойти с жалобой к военному магистру, моему отцу.

Впрочем, признаться честно, у меня уже тогда появилась Валерия. Из всех девушек, чьи кандидатуру я рассматривал, Валерия находилась на одном из самых последних мест. У нее ведь уже был жених, который оказался вовсе неплохим парнем и отдал свою жизнь, чтобы спасти меня во время бегства от восставшей толпы от амфитеатра. Как я мог трогать его девушку после такого?

Одной из самых первых я рассчитывал на помощь Лаэлии. Создательница отряда Неистовых Амазонок и в самом деле с радостью согласилась снова встать на мою сторону, но пока что она находилась под непрерывным наблюдением шпиков моего отца Ореста.

Она не могла и шагу ступить в сторону. Все это произошло из-за того, что Лаэлия наотрез отказывалась признать власть отца. Он оставил ее на должности дукса Неистовых Амазонок, но наблюдал за каждым ее движением.

Я распорядился через Парсания, чтобы она формально немедленно раскаялась и призналась моему отцу в том, что переходит на его сторону. Сначала упрямая Лаэлия упорствовала и не желала склоняться перед моим отцом. Этот противоречило ее честной и несгибаемой натуре.

Но Парсаний убедил ее, что это нужно для пользы дела. И тогда Лаэлия вынуждена была сдаться и пойти на поклон к отцу. Орест не сразу поверил ей и все равно оставил шпионов, чтобы наблюдать, как за подозрительной военачальницей. Поэтому Лаэлия не могла посещать меня постоянно, а только иногда, пару раз в неделю. Сегодня был не ее день.

Валерия узнала о моем выздоровлении случайно. Она пришла навестить меня вместе со своим отцом судьей Драко. Отец тогда разрешил посетить меня, а сам остался болтать с магистром об юридических вопросах.

Валерия зашла в мою комнату, подошла к моему ложу и начала целовать и обнимать меня, шепча: «Милый Ромул, как же я страдала и плакала, когда узнала, что тебя чуть не убили». Я в то время лежал без сознания, но быстро очнулся и ответил:

— А если бы ты знала, сколько я плакал, то наверняка пришла бы поскорее.

Долго пообниматься нам не дали, потому что за дверью бдительно стояли охранники, но зато сияющие глаза Валерии были мне самой главной наградой за все последние дни. Уходя, она тайком послала мне воздушный поцелуй.

Следующим, кто согласился быть на моей стороне, был Атальф. Парсаний пришел к нему и долго намекал на то, что хочет оказать мне помощь, а старый воин, которого мой отец понизил в должности, погладил усы и сказал:

— Что ты мельтешишь, щенок? Говори по делу. Ты насчет того, чтобы помочь Момиллусу? Так я за это двумя ногами и руками. И можешь не бояться, я не донесу на тебя людям этого недоумка Ореста, его отца. Он для меня вовсе не правитель. Мой император — это Момиллус и больше никто, так и передай ему.

В итоге, после нескольких тайных встреч, мы решили, что Атальф начнет подпольную агитацию среди военных для перехода армии на мою сторону. Что же, сразу же первые переговоры показали, что солдаты, даже те, что пришли с моим отцом, не прочь сменить властителя, потому что мой папаша имел глупость задолжать им с оплатой.

Кроме того, многим своим воинам он обещал римское гражданство и земельные наделы близ Равенны, а то и в самом городе. Ладно бы так, но он не собирался сдерживать свое обещание в самое ближайшее время и этим вызвал сильное раздражение у солдат.

Именно об этом инциденте говорил, кстати, Одоакр, когда посещал меня вместе с отцом. Мой отец уперся, как осел и не желал идти на поводу у возмущенных солдат. Глупо, очень глупо. Парсаний и Атальф тут же начали обещать солдатам, что если я приду к власти, то обязательно выполню обещания отца и они получат гражданство и земли.

Вслед за тем мы обратились к Залмоксису, который оставил военную службу и на сбережения, что накопил во время работы со мной, открыл школу подпольных бойцов. Он готовил их, а затем продавал различным бойцовским клубам для дальнейшего участия в боях.

Дальше уже все зависело от самих бойцов. Они могли сделать головокружительную карьеру и разбогатеть, а могли сложить голову в первом же поединке. Впрочем, воины, которых готовил Залмоксис, славились своими боевыми навыками и чаще выигрывали бои, чем проигрывали. Короче говоря, мой бывший телохранитель был вполне доволен жизнью.

— Если Ромул станет императором, я приду по первому его зову, — сказал он Парсанию. — А пока что от меня мало толку. Приходите, когда у вас будет что-нибудь конкретное и интересное. Мы с моими парнями с удовольствием поучаствуем в перевороте.

Обращаться к факционариям партий мы не стали. Как ни удивительно, но Орест и тут поддержал мои реформы и отменил все партии на территории всей империи, оставив только партии «золотых» и «серебряных». В Равенне их главами остались Ората и Фальк соответственно.

В других городах лидеры партий отказались подчиниться добровольно и начали собирать союзников для того, чтобы пойти в справедливый поход на магистра и наказать его за своеволие. Но нет, после недавних столкновений и проигрышей желающих нашлось мало.

Сенаторы послали людей искать наемников в варварских королевствах на севере, но пока что не нашли никого. Короче говоря, в регионах, особенно в Риме ситуация с партиями оставалась напряженной и я не мог понять, почему мой отец не решает немедленно эту проблему, а целыми днями забавляется с Адрианой и другими девушками в термах на четвертом этаже дворца. Кажется, победа надо мной и абсолютная власть немного вскружили ему голову.

Кстати, насчет Адрианы. Она, также как и Вирсания, остались целиком на моей стороне. Благодаря девушке я знал о намерениях моего отца и на самом деле контролировал его намного больше, чем он мог даже подумать.

Кто еще остался? Филоник, также, как и Атальф остался служить, но его отец тоже не тронул, так и оставил командовать стрелками. Даже не оставил наблюдателей, разве что только в первое время. Когда Парсаний спросил, чью сторону он выбирает, Филоник буркнул:

— Конечно, сторону Ромула, — и отправился дальше со своими арбалетчиками на тренировочное поле.

Когда Парсаний догнал его и спросил, пойдут ли за ним его солдаты, Филоник просто кивнул и все. В верности своих стрелков он не сомневался и был уверен, что они сделают все, что он прикажет им.

Кто еще остался?