Дамы и господа - Людмила Третьякова

Чтобы не расстраиваться попусту, Владимир Ивано­вич взял привычку ежедневно, в любую погоду совершать долгие прогулки верхом. Компанию ему обычно составляла Мари, тоже старавшаяся выбраться из-под докучливой опеки тетушки.

Барятинский, к своему удивлению, обнаружил в Мари великолепную наездницу. Он поинтересовался, как ей уда­лось так хорошо выучиться этому непростому делу. Ока­залось, что в Ницце, где они последнее время по причине дешевизны обитали с бабушкой, рядом с их жильем имелась великолепная конюшня. Мари приохотилась ходить туда. Наблюдать за лошадьми, иногда даже кормить их было главным развлечением ее скучной жизни. В конце концов лошади сделались настоящей страстью девушки. В конюшне появились любимцы, которые отвечали ей трогательной привязанностью.

Мари подружилась и с хромым берейтором, дневавшим и ночевавшим в конюшне. Он-то и выучил ее ездить. Два одиноких человека, они привязались друг к другу, скрашивая свою жизнь теплом, сочувствием и пониманием.

Мари призналась князю, как горько плакала, когда за ней приехали, чтобы увезти в Россию.

…Любовь Мари к верховой езде встретила полное одобрение Елизаветы Александровны. Она даже подарила девушке одну из своих амазонок.

Сама прекрасная наездница, Бетси в то лето была занята хозяйственными хлопотами и почти не садилась на лошадь. Дождавшись к обеду мужа и Мари, она расспрашивала, куда они ездили, сетовала на невозможность отлучиться из дому, поскольку поставила себе целью навести здесь к осени порядок, чтобы достойно принять царя с царицей. По ее сведениям, они имели намерение посетить Курскую губернию.

— А вам, моя милая, я пришлю огуречную воду. Проти­райте ею лицо — вы сделались совершенной чернавкой, — глядя на Мари, говорила за столом Бетси. — Это непри­лично!

Князь, по обыкновению, старался сгладить резкий тон жены:

— Неужели, Бетси? Мне, напротив, кажется, что Мари здесь, на свежем воздухе и солнце, поздоровела и выглядит отлично.

Вечером в комнату Мари постучала горничная. Войдя, она сняла с маленького подноса флакон со светло-зеленой жидкостью и поставила его на туалетный столик. Сказала: «Барыня велели принесть», — и удалилась.

Мари распахнула окно. Ветер с полей дул в сторону дома. В комнату ворвался запах цветущих трав. Ей вспомнился сегодняшний день, теплый и солнечный, пыльная дорога, по которой они неслись с князем.

Вытащив из флакона тяжелую пробку, Мари опустила руку за подоконник и вылила огуречную воду.

2

Вспоминая свое прошлое, госпожа Демидова должна была признать: ее превращение из безвестной финской про­винциалки в одну из первых дам Российской империи — чудо невероятное и неповторимое.

Во многом Аврора была обязана счастливому стечению обстоятельств: присутствию в Петербурге «золотого жени­ха» России Павла Демидова, своей ослепительной красоте и тому участию, которое приняли в судьбе прекрасной бес­приданницы царь с царицей.

Дочь Николая I, Ольга, писала по этому поводу:

«Поль Демидов, богатый, но некрасивый человек, хотел на ней жениться. Дважды она отказывала ему, но это его не смущало, и он продолжал добиваться ее руки. Лишь после того, как маман с ней поговорила, она сдалась».

Осенью 1836 года состоялась свадьба, затмившая все, что видела «столица императоров», которую, кажется, не­возможно было ничем удивить.

К восторгам присутствовавших на бракосочетании примешивались, однако, слова сочувствия невесте. У жениха было такое обострение болезни, что его при­шлось везти вокруг аналоя в кресле. Все желали Авроре терпения: за Демидовым закрепилась слава человека крайне вздорного и отменного чудака. Говорили, что, боясь чем-нибудь заразиться, он даже в собственном доме не снимает перчаток. Похоже, с таким здоровьем он долго не протянет и вдовушке быстро достанутся не­считанные миллионы.

Огромное богатство Демидова, предмет зависти мно­гих, скрывало для современников личность поистине ис­торическую. Нет, вовсе не за «денежный мешок» вышла замуж Аврора. И вся биография Павла Николаевича тому свидетельство.

Четырнадцатилетним подростком юнкер Павел Демидов участвовал в Бородинском сражении, за проявленную храб­рость был повышен в звании, прошел военными дорогами Европы и участвовал во взятии Парижа.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что владельцам колоссальной сибирской горнодобывающей промышленности, людям фантастически богатым, а потому могущественным, и в голову не пришло спрятать единствен­ного наследника где-нибудь в безопасном местечке, чтобы уберечь от возможной гибели!

В демидовском клане мужал человек, приученный свято блюсти обязанности гражданина. С того, у кого много денег, был и особый спрос. Возглавив курское гу­бернаторство, Демидов прославился спасением жителей города от эпидемии холеры. Его видели всюду, где беда явилась в страшном обличье, и он не боялся заразиться. На его деньги быстро строили госпитали, выписывали из-за границы наисовременнейшие лекарства, способ­ные сократить количество жертв. В город, пораженный эпидемией, в срочном порядке, а не под занавес, как это часто бывает, приехали врачи.

Безотлагательные и продуманные действия Демидова в крайне напряженной ситуации отмечали в нем человека крепкого закала, а не вздорного сибарита и чудака, каким его обычно рисуют. Эти черты характера стали присущи Демидову, когда болезнь страшно и бесповоротно овладела им, совсем еще молодым человеком.

Впрочем, без некой экстравагантности поступков не обходилось никогда — это же был Демидов! Чтобы отучить чиновников от лихоимства и взяток, он, например, во время губернаторства доплачивал им из своего кармана. Понятно, что подобные благие порывы потерпели полное фиаско.

…Имя Павла Николаевича Демидова навсегда осталось в истории культуры, науки и просвещения России. Он уч­редил знаменитые Демидовские премии, которые снискали ему признательность интеллектуальной элиты страны. Подобная награда присуждалась за лучшие отечественные труды в области науки, техники, искусства и считалась самой престижной.

Сам Демидов относился к своему начинанию крайне деловито и продуманно. Ежегодно в кассу Академии наук им вносились две суммы: двадцать тысяч рублей на поощ­рение выдающихся открытий и пять на популяризацию их и издание монографий, с которыми мог познакомиться любой желающий. Причем Павел Николаевич сделал распоряже­ние: после его ухода из жизни деньги будут поступать на счет Российской академии в течение двадцати пяти лет. Что и было исполнено.