Жрец Тарима - Джей Болтон

— Что ж ты теперь собираешься делать? — спросила принцесса по-зуагирски.

Конан жалел только, что не успел поймать ее взгляд.

— Я видел — у вас много свободных лошадей. Продайте мне пару и немного зерна, — напрямик предложил киммериец, вызвав оживление среди хауранцев и, не зная как истолковать набежавшую на лица шемитов тень.

— Обсудим позже этот вопрос, — ушел от ответа Варух.

— Это значит — нет? — Конан гордо вскинул голову и обвел присутствующих вопросительным взглядом.

— Если бы я сказал нет, у тебя бы не было причин повторять свой вопрос, Конан из Киммерии, — в голосе шемита варвар почувствовал железные нотки. — Ты хорошо знаешь местность?

— Я знаю пустыню на сто лиг вокруг, — Правдиво ответил киммериец.

— Тогда мы вернемся к этому разговору, — пообещал Варух, смягчившись. — Где, по-твоему, сейчас могут быть те туранцы, что напали на вас?

— Они гнались за мной, но потеряли. Думаю, их отряд где-то недалеко отсюда. В дневном переходе к западу есть оазис Азмавет, оттуда начинается караванный путь в Замбулу. Не сомневаюсь — они сейчас там.

— Их много?

— Было сотни две, — просто ответил варвар. Когда Варух перевел слова Конана хауранцам, меж караванщиками завязался оживленный разговор, и по тону проводников киммериец почувствовал их недовольство.

— Почтенный Варух, — отбросив церемонии, встрял Конан в их беседу. — Ты задал свои вопросы, позволь и мне тебя спросить.

Шемит смерил киммерийца долгим пристальным взглядом и согласно кивнул головой.

— Ты ведешь большой караван. Могу ли я узнать, откуда и куда вы идете?

— Мы вышли из Эрука и следуем в Замбулу с грузом соли, — коротко ответил шемит.

— Хороший товар. — Конан одобрительно покачал головой. — Сейчас, когда Туран готовится к войне, вендийцы запретили купцам ввозить соль в страну. Вас ждет богатая прибыль. Но ответь мне еще на один вопрос — кто напал на вас по дороге?

— Ты наблюдательный человек, Конан, — с плохо скрываемым раздражением отметил Варух, — и задаешь слишком прямые вопросы.

— Если здесь есть какой-то секрет, то прошу меня извинить. Но мудрецы говорят, что умные люди не обижаются на слова, если они идут от разума или от сердца, — с вызовом парировал киммериец.

Варух побледнел, и тяжело задышал. Даже без перевода хауранцы догадались, что происходит что-то неладное. В шатре повисло напряженное молчание.

И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в разговор не вмешалась принцесса:

— Варух, наш гость прав. Прости нас, Конан. Какие тут еще секреты: на нас напали разбойники, и как ни грустно — они были нашими соплеменниками, шемитами. Я удовлетворила твое любопытство? — сухо спросила Мерова.

Принцесса повернулась к киммерийцу, и варвар невольно залюбовался ею.

Смуглая кожа казалась нежнее шелка, словно солнце и ветер щадили ее, живые карие глаза алмазным блеском сверкали из-под тонких дуг бровей, очерченные линии девичьих алых губ и совершенная форма высокой груди зажгли огонь в душе киммерийца.

Конан почтительно поклонился.

— Варух, я хочу, чтобы ты немедленно извинился перед гостем за свою вспыльчивость,—

строго потребовала она.

Не слишком довольный шемит, что-то неразборчиво промычал себе под нос и в знак примирения протянул киммерийцу руку. Конан пожал сухую крепкую ладонь воина.

«Очень необычно — здесь всем командует женщина! Теперь понятно, почему она в этом шатре.»

Он с самого начала не воспринимал принцессу всерьез. Ну, везут девушку, наверняка, богатую невесту, чтобы выдать за какого-нибудь заморского принца — дело житейское. Но походы и войны — занятие мужчин, тем более у жителей пустыни.

— Если у тебя нет больше вопросов, Конан из Киммерии, — продолжала принцесса, — то могу ли я просить тебя рассказать нам о твоей далекой стране?

— С удовольствие, госпожа, — с готовность откликнулся варвар. — Только накинь на себя что-нибудь потеплее.

— Это зачем? — девушка удивленно вскинула длинные ресницы. И все присутствующие с вытянутыми физиономиями застыли в ожидании ответа варвара.

— Просто, когда речь заходит о моей родине, где зимы продолжительны и суровы, а лето так скоротечно, что его почти не замечаешь, о глубоких снегах и не тающих высокогорных ледниках — людям часто становится холодно, — с учтивым поклоном пояснил киммериец.

Принцесса смущенно улыбнулась и отвела взгляд в сторону.

— Такой гость — честь хозяину, — добродушно посмеиваясь, вступил в беседу слепой жрец. — Ты нас заворожил своим предисловием — каков же тогда будет рассказ?

И Конан рассказал, сам удивляясь своему красноречию, заставив слушателей с открытыми ртами ловить каждое его слово.

Так пролетел этот день, в конце которого Конан со своими нехитрыми пожитками, перебрался в шатер Варуха и стал его гостем на все время отдыха каравана.

Прошло три дня. Люди отдохнули, повеселели. Конан все еще ждал своих зуагиров, но с каждым днем надежды его таяли и таяли. Он бездельничал, досыта ел и не тяготился положением гостя. Вечерние беседы в шатре Варуха всегда собирали известное по первой встрече общество и скрашивали его скуку.

Он ладил с караванщиками, заводил с ними разговоры, пытался расспрашивать, но на большинство его вопросов шемиты и хауранцы лишь виновато улыбались и вежливо уклонялись от ответов.

Немало времени Конан проводил со слепым жрецом и принцессой, и с момента первого знакомства даже усилил их впечатление о себе.

Мерова нравилась киммерийцу — смуглая, чернокосая, с огромными карими глазами дикой серны, стройная с изящной походкой, что даже мужской костюм не мог скрыть всех ее женских прелестей. Живая, умная и любознательная — хотя на людях всегда строгая и рассудительная. Ее тянуло к киммерийцу, но девушка боялась открыто показывать свои чувства.

Лишь одно казалось Конану необычным — фанатичная набожность караванщиков. Каждый день начинался с молитвы и ей же заканчивался. Шемиты собирались все вместе, падали на колени и Товий своим густым сочным голосом распевал гимны над их непокрытыми головами, благословляя на дневные труды. А каждый вечер в честь неизвестного божества — Конану не удалось выяснить, кому поклоняются эти люди, — приносились жертвы на ритуальном костре и пелись благодарственные гимны за еще один подаренный день.

Как-то Конан выразил свое желание присутствовать на утренней службе, но Товий строго воспротивился, объяснив, что их бог запрещает посвящать в таинство обряда иноверцев.

Солнце уже клонилось к закату. Киммериец сидел на берегу озера и пытался соскоблить щетину отточенным, как бритва, лезвием меча.