Птаха - Кортни Коллинз

монах. И разве накануне того дня, когда тебя продали, как мешок ячменя, ты не ждала Теши достаточно долго? Может, он не простил тебя, а может, и никогда не простит.

Ты идешь обратно по крутой дорожке, на ходу отломив ветку можжевельника и сказав себе, что, если увидишь монаха, то ударишь первой, и даже козы тебя испугаются.

4

Дарвин, наши дни

Когда ты просыпаешься, на тумбе у кровати стоит тарелка с едой. Кусок чего-то серо-оранжевого в подливе. Ты не можешь заставить себя это съесть.

Возле бедра обнаруживаешь пульт управления, изменяющий угол наклона кровати, и жмешь на него до тех пор, пока не усаживаешься прямо. К здоровой руке еще присоединена канюля, через которую поступает обезболивающее. Другая по-прежнему в петле. Ты опять разглядываешь смазанные чернила буквы т и думаешь, делала ли ты татуировку сама, и если да, то тогда ты левша.

Ты долго смотришь на т, как будто хочешь взломать память.

И она взламывается, но только когда ты опять закрываешь глаза.

Появляется рука. Она держит твое запястье, а в другой руке швейная игла. Твой друг, Т. Он макает иглу в чернила, а потом вонзает ее тебе в запястье, выводя первую букву своего имени.

Руки у Т теплые. Ты сидишь у него в фургоне. Он выводит татуировку, но ты спокойна. Никакой музыки. Только звук его голоса. Ты большой художник, говорит он тебе. Вокруг множество твоих рисунков. Они покрывают все стены. Пока Т работает, ты не отрываешь взгляда от его лица и решаешь, что тебе нравится в нем все. Правда, Т перебарщивает с дезодорантом. Вспомнив это, ты чихаешь.

Тут Т перебарщивает с чернилами, и идеальный хвостик т раздваивается. Он пытается убрать ненужное детскими салфетками. Но чернила уже попали под кожу. Т недоволен собой.

Брось, успокаиваешь его ты. Здорово. Отличная буква.

Что бы ни случилось, вздыхает Т, даже когда мы по-настоящему состаримся, ты будешь помнить, как я ее делал.

Ты открываешь глаза и опять видишь вчерашнюю медсестру, она стоит слишком близко к кровати, прижимая к груди зеленую хозяйственную сумку.

Проснулась, говорит она, поворачивая к тебе столик. Открывает три контейнера и сдирает с них пленку.

Вы купили мне еды? – смущенно спрашиваешь ты.

Нет, отвечает она. Приготовила нечто настоящее. Ты ведь не ешь. Это не упрек. Здешняя еда тебя убьет.

Ожидая ответа, она нервничает. Ты пытаешься вспомнить, как ее зовут.

Марджи, да?

Верно. Она широко улыбается. Не такая уж плохая память после всего, что случилось.

Медсестра сделала роллы в рисовой бумаге. Сквозь нее просвечивают листики базилика. В другом контейнере на подушке красного риса, сваренного в кокосовом молоке, веером, как расцветший цветок, уложены ломтики жаренного на гриле банана. И еще маленький контейнер с соусом.

Сладкий чили и лайм, говорит она. Но не очень остро.

Это все мне?

Да. Ешь. Пока у меня не начались неприятности.

Ты смотришь, как Марджи идет к выходу. Слово формируется у тебя во рту, но слишком поздно, она не услышит.

Спасибо, говоришь ты.

Ролл прохладный, недавно из холодильника, прилипает к пальцам. Кто эта женщина, медсестра Марджи? Она чего-то от тебя хочет? В животе у тебя странные ощущения, но ты понимаешь, что обязана есть, хотя бы ради того, чем она рисковала.

Ролл лопается и скрипит во рту. Мягкий, упругий. Ты чувствуешь вкус базилика и манго. Сочетание сладкого и пряного прочищает рот. Во время еды приходит аппетит. Ты пробуешь жареный банан. Маслянистый, теплый. Ты кладешь в рот сваренный на кокосовом молоке рис и хочешь, чтобы тебя навсегда оставили сомнения в человеческой доброте.

Скоро Марджи возвращается. Ты всматриваешься в бейджик, приколотый к карману. Медсестра Марджи Шапиро.

Марджи Шапиро, говоришь ты, было правда вкусно.

Она со счастливым видом укладывает контейнеры в зеленую сумку.

Наверно, проголодалась. Все съела.

Теперь, подкрепившись едой и воспоминаниями о Т, ты совсем проснулась.

Вы могли бы открыть ресторан, размышляешь ты.

Тогда мне пришлось бы общаться с посетителями. А я не умею.

Сегодня Марджи выглядит лучше. К ней, как сказала бы твоя бабушка, вернулся цвет лица. Ты на секунду вспоминаешь бабушку и ради нее надеешься, что ограбление заправки – неправда.

Как вы думаете, я могла бы принять ванну?

Сколько ты готова заплатить? – строго спрашивает Марджи, и ты догадываешься о том, что это шутка, только когда она подмигивает. Ванна у меня в списке. Давай-ка поскорее, пока меня не припахали.

Марджи отсоединяет канюлю, и ты спускаешь ноги с кровати. Пытаешься встать, но тебя шатает. Марджи предлагает тебе руку. Ты хочешь сама. Она опять пытается тебя поддержать.

Я справлюсь, огрызаешься ты и видишь ее обиженное лицо. Лучше бы не видела.

Ты медленно идешь к двери и вдруг чувствуешь на себе памперсы.

Неудобно. Ты пытаешься поправить халат. Задница торчит?

Все нормально, смеется Марджи. Я прикрыла.

Прямо за дверью охранник, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, говорит по телефону. Марджи сердито смотрит на него, и он убирает ноги, чтобы вы прошли.

Я ее помою, объясняет ему Марджи. Можете с нами спуститься, но, разумеется, в ванную я вас не пущу.

Охранник кивает, с кряхтеньем поднимаясь со стула.

По-моему, его выудили с пенсии, шепчет Марджи.

Ты смеешься, но это причиняет боль. Идти трудно, ты шаркаешь, плечо пульсирует – ходьба требует полной сосредоточенности. Прямо за тобой скрипят ботинки охранника. Ты прижимаешь руку к ребрам, так меньше болит. Слева замечаешь кухонный уголок. Дальше четыре палаты, потом лифт, несколько закрытых дверей и выход. В коридоре пахнет какой-то подливой.

Тебя поместили в геронтологическое крыло, сообщает Марджи.

Ну спасибо.

Отсюда лучший вид во всей больнице.

В ванной два унитаза, две душевые кабинки и одна с ванной. Боль раздирает живот, но в туалете ничего не происходит. Ты бросаешь памперс в большое ведро, постаравшись в него не заглянуть.

Все обезболивающие вызывают запор. Марджи будто предугадала твой вопрос. Она в кабинке, наливает воду в ванну. Я потом дам тебе слабительное.

Пока Марджи наполняет ванну, ты чистишь зубы. Выплевываешь синюю пену в раковину и смываешь ее. Смотришь на себя в зеркало. Интересно, кто-нибудь в четырнадцать лет и девять месяцев чувствовал себя таким старым?

Марджи выходит из кабинки розовая от пара.

Вы верите в реинкарнацию? – спрашиваешь ты.

О, да ты у нас по большим вопросам, причем с ходу. Если честно, я никогда толком об этом не думала.

А как вы считаете, если