Не рой мне могилу - Роберт Говард

- Мне не хватило мужества справиться с этим жутким делом в одиночку, прошептал он, - я рад, что ты здесь.

Мы стали подниматься по лестнице дома, сам воздух в котором, казалось, вибрировал в безмолвном ужасе. В тяжелых бархатных портьерах прошелестел невесть откуда взявшийся легкий ветерок. Воображение услужливо нарисовало картинку из-за раздвинутых когтистыми пальцами штор на нас неотрывно смотрят злобные красные глазки. И тут же мне почудился где-то над нами звук тяжеловесных шагов, но оказалось, что это глухим барабаном стучит мое сердце.

Ступени привели в широкий темный коридор. Слабое пламя свечи выхватывало наши бледные лица, похожие на скорбные маски в окружающем нас мире теней. Добравшись до массивной двери библиотеки, Конрад остановился. Настраивая себя физически и морально на решительные действия, он несколько раз глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух через приоткрытые губы. У меня кулаки были стиснуты с такой силой, что ногти больно впились в ладонь. Конрад решительным толчком распахнул дверь и ошеломленно застыл. Онемевшие пальцы выпустили свечу, и пламя ее погасло. Но надобности в ней, как оказалось, уже не было. Помещение библиотеки было заполнено ярким светом, хотя остальной дом оставался погруженным в темноту. Вокруг громоздкого резного стола равномерно размещались семь черных свечей, струящих ослепительный свет. Я собрался с силами, прежде чем решился взглянуть на лежащее на столе тело. Джон Гримлен не вызывал особой симпатии при жизни, а в смерти стал вызывать просто ужас. Да, ужас, несмотря на то что лицо его милосердно прикрывал край шелковистой мантии, расшитой дивным узором из многоцветных птиц. Она же покрывала все его тело, оставляя открытыми лишь скрюченные, похожие на когтистые лапы руки и иссохшие обнаженные ступни.

- Бог мой! - растерянно шепнул Конрад. - Что здесь происходит? Ведь я перенес тело на стол и установил свечи, но не зажигал их! И я не знаю, откуда взялась эта мантия. И я точно помню, когда уходил, - на ногах оставались домашние шлепанцы!

Он замолчал, вдруг заметив, что мы были не одни в комнате, где царила смерть. Мы не заметили его сразу, он практически сливался с тенями, отбрасываемыми старинными гобеленами на глубокую нишу где незнакомец удобно расположился в огромном кресле с подлокотниками. Наши взоры встретились с немигающим взглядом раскосых янтарных глаз. Состояние мое стало крайне нервозным, ощущение тошнотворной тяжести появилось в желудке. Взгляд этого человека завораживал... Наконец он поднялся и грациозно поклонился в манере, свойственной жителям Востока. Теперь я никак не могу воскресить в памяти его четкий облик, мне совершенно не удается представить черты его лица. Но взгляд пронзительных золотистых глаз и причудливую желтую мантию я запомнил навсегда.

Иногда тело действует абсолютно автоматически, и мы машинально поклонились в ответ, на мгновение забыв о странности ситуации. И услышали мягкий отчетливый голос:

- Рад приветствовать вас, господа. Прошу простить, но я позволил себе зажечь свечи, ожидая вас. Полагаю, нам необходимо продолжить церемонию в честь нашего общего друга.

Изящным движением он указал на распростертое тело. Конрад в ответ молча кивнул. Видимо, этому человеку в свое время Гримлен тоже вручил запечатанный конверт, одновременно подумали мы. Оставалось неясным, как ему удалось прибыть в дом Гримлена так быстро. И потом, мы полагали, что о кончине Старого Джона знали только мы, ведь он умер не более двух часов назад. Да и дом был заперт и закрыт на засов, как же получилось, что незнакомец сюда проник? Представляю, насколько гротескной и нереальной казалась эта сцена. Нам даже не пришло в голову, что мы не спросили имени незнакомца и не отрекомендовались сами. А он уверенно стал распоряжаться, отдавая приказания негромким, уважительным тоном. Мы невольно подчинились, двигаясь как во сне под впечатлением фантастичности и ирреальности происходящего. Мне было велено встать по левую сторону стола, отягощенного ужасной ношей. Напротив находился Конрад, пытавшийся за напускным спокойствием скрыть свои истинные чувства. Со свойственной восточным людям бесстрастностью неизвестный стал со скрещенными на груди руками во главе стола. Он стал на место, предназначенное в письме Конраду, но у нас не возникло сомнения, что он имеет на это неоспоримое право. Я не мог отвести взгляда от черной шелковой вышивки на груди необычного облачения пришельца с Востока. Диковинная эмблема напоминала не то фазана, не то летучую мышь, не то расправившего крылья дракона. Присмотревшись, я с непонятным испугом заметил, что не разноцветные птицы, а подобные же фигуры украшают мантию, наброшенную на труп.

В комнате с наглухо занавешенными окнами и плотно запертой дверью приторно пахло благовониями. Дрожащей рукой Конрад открыл внутренний конверт и расправил хрустнувшие листы пергамента, хранившиеся в нем. Судя по виду пергамента, он был изготовлен и исписан значительно раньше, чем тот, что содержал указания Конраду. Мой спутник приступил к чтению, произнося слова в монотонной манере, невольно погружающей слушателей в гипнотическое состояние. Пламя свечей временами тускнело у меня на глазах и спивалось в расплывчатое серое марево, я впал в состояние между сном и обмороком.

Время, пространство, люди рядом со мной потеряли свои очертания и законченность. Я не различал слов, произносимых Конрадом, и воспринимал их как какую-то тарабарщину, но самый звук и архаика речи внушали мне неодолимую тревогу и беспокойство.

"Именем Безымянного, я, Джон Гримлен, добровольно приношу клятву выполнить условия сего договора. Порукой тому отныне моя кровь, коей пишу слова, изреченные мне в зловещей палате Безмолвия мертвого города Кот, куда попередь меня не вступал ни один смертный. Над телом моим в назначенный час оные слова да прочтутся, дабы исполнилась моя часть договора, в чем и подписуюсь по доброй воле и будучи в здравом рассудке. 1б80 год от Рождества Христова".

Ниже шел текст собственно заклинания:

"Упреждая человека, явлены Старейшины, владыка оных бысть и поныне середь теней, в кои шагнув единожды, не обретет пути назад ни един смертный".

Слова перешли в дикую бессмыслицу, чужой варварский язык с трудом давался Конраду, и он постоянно запинался, читая письмена, отдаленно напоминающие финикийские диалекты, но с оттенком столь древним, что вряд ли существовала возможность определить принадлежность к одному из современных наречий.

Мигнула и погасла одна из черных свечей. Я решил зажечь ее, но властный жест пришельца с Востока буквально приковал меня к месту. Он на мгновение отвел взгляд горящих глаз от распростертого тела и опять отрешенно застыл.