Через костры и пытки - Анатолий Белов

Разъяренная толпа, подстрекаемая Феофилом, ворвалась в храм. Словно во время военных сражений, были разбиты таранными орудиями ворота. Потерявшие голову фанатики крушили и жгли все, что попадало под руку. Они рвали в клочья бесценные рукописи. Их пытались образумить ученые, которые стремились остановить безумцев. Но все было тщетно. Один за другим падали сраженные защитники Серапиума, пылали разведенные на его плитах костры, а в них — труды Платона и Аристотеля, Гомера и Софокла, все лучшее, что было создано разумом человека. Ведь они были творениями язычников, которые следовало уничтожить безвозвратно…

Клавдий Турон смотрел в окно, туда, куда указывала Гипатия. Он не видел развалин Серапиума, но мысленно представлял их и чувствовал, как каждая мысль Гипатии становится его собственной мыслью.

Поразительной силой убеждения обладала эта женщина, унаследовавшая логику умозаключений мудрейших философов Греции и Рима.

Впоследствии греческий поэт сложит в ее честь стихи:

Когда ты предо мной и слышу речь твою,Благоговейно взор в обитель чистых звездЯ возношу — так все в тебе, Гипатия,Небесно — и дела, и красота речей,И чистый, как звезда, науки мудрый свет…

Если бы Клавдий Турон умел слагать стихи, то, может быть, еще раньше выразил бы в них свое восхищение этой женщиной. Но он, увы, не был поэтом. Он был всего лишь восхищенным учеником несравненной Гипатии и жадно внимал каждому ее слову, ибо в речах ее была сосредоточена для него непостижимая мудрость лежащего вокруг мира.

Епископ Кирилл был в дурном расположении духа.

Только что, проезжая по улицам Александрии, он обратил внимание на толпу у здания городского музея и понял, что это Гипатия читает свою лекцию. Ее выступления всегда собирали много народу.

Он ничего не сказал, но густые брови сошлись на переносице. Епископ решил про себя, что надо наконец перейти к решительным мерам.

Уже четыре столетия существовало христианство. Прошло время, когда последователей этой религии власти Римской империи преследовали, жестоко карали, ибо опасались, что чернь, среди которой возникла вера в Христа, посягнет на их устои. Но нет, скоро они убедились, что христианство не угрожает власть имущим. И император Константин разрешил свободное исповедание христианской веры. Более того, объявил ее государственной религией, поставив на службу империи.

Казалось, христианство прочно укрепилось. Но это только казалось. Перед христианской церковью, стремившейся распространить свое влияние, встала задача одолеть языческие культы, которые не желали уходить с исторической арены. Люди продолжали молиться старым богам, принося жертвы в храмах Юпитера и Юноны, поклоняясь богине мудрости Минерве, прося покровительства у владыки морских стихий Посейдона.

Епископ Кирилл вот уже четвертый год возглавлял епископат в Александрии, сменив своего дядю Феофила. Он видел, с каким рвением вел его предшественник борьбу с иноверцами, стараясь добиться безраздельного господства христиан. Жестокий, коварный, не гнушавшийся никакими средствами для достижения своих целей, Феофил натравливал христиан на язычников, провоцировал столкновения различных группировок в христианстве, подстрекал своих приверженцев к расправам над теми, кто не принял учения Христа. Он был убежден, что для утверждения христианства надо уничтожить все языческие святыни, и обращался с прошениями к императору позволить сровнять их с землей. Не будет храмов — почитатели старых богов вынуждены будут обратиться к Христу. Именно по наущению Феофила христианские фанатики разгромили Серапиум.

Кирилл унаследовал не только идеи своего дяди, но и те методы, которые тот применял. Он поклялся умиравшему Феофилу, что продолжит его дело. В борьбе за епископский престол он применил силу, принудив своего противника архиепископа Тимофея отказаться от притязаний на духовную власть в Александрии. Кирилл сколотил вооруженные отряды из бедняков, готовых на все за те подачки, которыми он их одаривал. Расправляясь со своими противниками, он накапливал награбленные у них богатства. Объявив иудеев злейшими врагами христианской веры, он устроил жестокое побоище, добившись изгнания почитателей бога Яхве из Александрии. Разумеется, все имущество изгнанников попало в его руки.

Дело дошло до того, что возмущенный префект города Орест написал жалобу на самоуправство епископа. Святая наивность! Что стоила его жалоба, если Кирилл направил в Константинополь богатые подарки тем, в чьи руки она попала. А для того чтобы префект наконец-то понял, что ему не следует ссориться с епископом, Кирилл натравил на него монахов, напавших на колесницу, в которой ехал Орест. Лишь чудом тому удалось спастись.

Да, на стороне Кирилла была сила. Но как ни пытался он вытравить из сознания масс языческую веру, она продолжала существовать. И это распаляло властолюбивого епископа. Потому-то и вывела его из равновесия толпа у здания музея, где выступала Гипатия. Он почувствовал свое бессилие перед популярностью этой женщины.

Он было пытался найти с ней общий язык. Пытался вести с ней душеспасительные беседы, стараясь убедить в истинности христианской религии и в ложности всех других. Тщетно!

Кирилл вспомнил, что еще епископ Феофил говорил ему о том, что было бы неплохо обратить Гипатию в христианство. Ее авторитет, популярность, ораторский дар можно было бы использовать для распространения веры христовой. Феофилу это не удалось. Не удалось и Кириллу.

Занимаясь науками, Гипатия старалась держаться подальше от политических конфликтов, от междоусобных распрей. Она понимала, что только сдержанность и невозмутимость могут быть для нее защитой в смутные эти времена. Она продолжала читать лекции, заниматься математическими вычислениями, наблюдениями звездного неба, демонстративно не обращая внимания на все то, что происходило вокруг.

Это отрешение от мирской суеты было чисто внешним. Гипатия глубоко переживала, когда слышала о бесчинствах «святого воинства» епископа Кирилла. Она не могла забыть разгрома Серапиума, не могла смириться с тем, как невежественные фанатики жгли костры, бросая в них ценнейшие книги величайших мыслителей древности. Но она знала и то, что за ее спиной плетутся интриги и достаточно было дать малейший повод, чтобы Кирилл воспользовался им для расправы над нею.

Она была удивительно мудра и прозорлива. Епископ Кирилл все чаще повторял ее имя. Имя язычницы, смущающей умы и не желающей покориться его воле. Что проку в ее учености, если она не сообразуется с христианскими идеями. Нет, не такая ученость нужна христианству. Гипатию следовало приструнить. Надо было, чтобы все видели, что никакой авторитет не может устоять перед авторитетом христианской веры, никакая мудрость не может соперничать с мудростью Христа. Но как это сделать?

Кирилла бесило то, что он вынужден был при встречах с Гипатией улыбаться ей, проявлять учтивость и вежливость. Он понимал, что откровенная недоброжелательность могла обернуться против него самого. При всем своем желании он не мог вступить с ней в открытую борьбу.

Ему доносили, что в своих лекциях Гипатия очень тонко и умно опровергала высказанные им в проповедях суждения о Платоне. Она не упоминала Кирилла, но нетрудно было догадаться, что речь идет о нем. Он был не только проповедником, но и богословом, выдвигал свои доводы против Платона, которые и становились объектом строго логичных умозаключений Гипатии. Он молча выслушивал доносы, думая про себя, что придет час рассчитаться с нею за все.

Кирилл верил в свою миссию довести до конца борьбу с язычниками в Александрии, увидеть торжество христианства. Он дал слово Феофилу, когда тот лежал на смертном одре, и готов был сделать все, чтобы сдержать его.

Он медленно ходил по мраморному полу из угла в угол, обдумывая решение. Он всегда обдумывал все тщательно, чтобы не сделать неверного шага. Наконец остановился, размашисто перекрестился и прошептал: «Прости меня, господи, все во славу твою». Потом кликнул слугу…

Когда в покои епископа ввели чтеца Петра, он осмотрел его с головы до пят, словно впервые увидел. Кирилл кривил душой перед самим собой. Он давно знал этого монаха, который прислуживал еще Феофилу. Когда Кирилл задумал расправиться с префектом, то поручил это именно Петру, отправив его к монахам, жившим в скитах, расположенных в Нитрийских горах близ Александрии. И Петр привел их в город, дав сигнал к нападению на колесницу Ореста. Петр принимал участие в расправе над иудеями, в разгроме христианских сект по приказу епископа александрийского.

Кирилл медлил, разглядывая чтеца. Блуждающие глаза фанатика, низкий, изборожденный морщинами лоб, сильные жилистые руки и преданный, как у собаки, взгляд — весь внешний вид его убеждал в том, что этот не задумается над высокими материями, когда речь зайдет о выполнении христианского долга. В конце концов, для него, как для каждого христианина, главное — заслужить спасение в царстве христовом. А это епископ мог обещать со спокойной совестью.