Клин клином - Елена Рахманова

Мальвина подошла и выжидающе посмотрела на Надежду. К ним тут же присоединились Ладо и муж Мальвины Нико.

– Ну как, все в порядке? – спросил Ладо, обращаясь ко всем сразу, и Надежда поняла: он в курсе того, что ей придется сейчас уехать с чужими людьми неизвестно куда.

Значит, мама успела с ним переговорить и ее предложение не встретило у Ладоши возражения. Надежде стало обидно. Ведь можно было бы объявить всем, что она его невеста, тогда отпала бы нужда огород городить. Но может, она чего-то недопонимает?..

– Не расстраивайся. Мы все равно каждый день будем вместе, – шепнул ей на ухо Ладо, когда огорченная Надежда садилась в машину, где уже сидели Мальвина – на переднем сиденье, рядом с мужем, – и их дети-двойняшки – на заднем.

Пока ехали по городу, Надежда, чтобы прогнать из сердца чувство растерянности и тревоги, общалась с детьми. Девочка с огромным бантом и в пышном платье трещала без умолку. Ее брат вступал в беседу солидно и с чувством собственного достоинства, время от времени толкая болтушку сестру в бок, если считал, что та говорит лишнее. А вот их родители вели себя не так непосредственно. Очень вежливо, очень любезно, но при этом со странной внутренней напряженностью. Не будь в машине детей, Надежде было бы очень неуютно в их обществе.

Она украдкой посмотрела на женщину впереди себя. Имя, которое ей дали при рождении, можно было бы счесть насмешкой, если бы кто-то осмелился усомниться в родительских чувствах ее отца с матерью. Высокая, худощавая, с прямой спиной, Мальвина поражала какой-то солдатской выправкой и неженственностью движений. Черты ее смуглого лица были крупны и грубоваты, а усики, которые отнюдь не портили внешность ее матери, смотрелись у Мальвины как бутафорские, призванные подчеркнуть их несуразность на женском лице. Даже окрашенные в светлый цвет волосы не спасали ситуации. Жесткие и непослушные, они не желали лежать красиво, а предательская чернота у корней появлялась, вероятно, дней через пять после посещения парикмахера.

«А ведь родись Мальвина мальчиком, все недостатки внешности смотрелись бы достоинствами. И в ее взгляде не было бы тогда этого выражения покорности, чуть ли не раболепства, с каким она смотрит на Нико, – подумала Надежда. – Вот бы первым на свет появился Ладоша, а Мальвина второй…» Она представила своего суженого в виде девицы. Округленькая, кудрявая, с пухлыми влажными губами; глаза маслинами блестят на гладком, чистом лице. Да, девица получилась бы на загляденье. Парни бегали бы за ней толпой.

«Несправедливо как-то получается, – продолжала размышлять Надежда. – Как бы подошли к облику Мальвины размашистость жестов и резковатость черт лица, родись она мальчиком! Они наверняка смотрелись бы проявлением решительности и властности характера. А так она словно старалась выглядеть незаметнее, меньше, чем есть на самом деле, отчего еще больше выпячивались ее неуклюжесть и громоздкость…»

Серебристый «мерседес» затормозил на набережной, у дома с частично отлетевшей лепниной и фигурным чугунным козырьком над входом. Дети выскочили из машины, за ними следом вылезли взрослые.

Квартира сестры Ладо располагалась на третьем этаже, и из окон было видно море. Надежде отвели комнату рядом с ванной, лучшую в квартире, как она поняла чуть позже. Судя по всему, то, что она будет жить именно здесь, было решено заранее, еще до ее приезда. И Надежде опять стало обидно. Ну почему Ладоша не удосужился предупредить ее, тогда она совсем по-другому воспринимала бы свое поселение вдали от любимого. Неужели ему было наплевать на ее чувства?

Впрочем, разумнее всего было оставить этот вопрос без ответа и надеяться на то, что завтрашнее утро принесет с собой только радость, а все обиды развеются как дым, как предрассветный туман. Тогда в сердце Надежды появится твердая уверенность, что все идет как надо, просто она от усталости и избытка впечатлений нафантазировала себе невесть что.

Действительно, со следующего дня началась такая круговерть знакомств, обедов, ужинов, посещений местных достопримечательностей, где обязательно оказывался кто-то из друзей дома Ладо или близких родственников, что Надежде стало не до обид и уж тем более не до размышлений на тему, имеет ли кто-то что-то против нее или нет. Не успевали опуститься на землю сумерки, а она уже мечтала очутиться в постели и дать отдых усталым ногам и гудящей, как чугунный котел, голове. «Еще немного – и я не выдержу», – с тревогой думала Надежда каждый вечер, засыпая. А назавтра все повторялось сызнова.

Помогала держаться лишь мысль, что с ней недаром носятся как с писаной торбой. И она отчаянно пыталась запомнить, как зовут новых знакомых, от чистого сердца хвалила очередное восхитительное блюдо, опасаясь при этом, что больше в нее не влезет ни кусочка, и сожалела, что совсем не разбирается в винах. Надежда уже успела понять: то грузинское вино, что продается в Москве, зачастую является грузинским только по надписи на этикетке.

– Нэту у нас столько винограда, дарагая Надэнька, – пояснял ей очередной родственник Ладо, наливая в хрустальный бокал божественный напиток такого красивого гранатового оттенка, что им хотелось прежде налюбоваться, а потом уже выпить, – сколько у вас, в Масквэ, грузинского вина продается.

Надежда кивала и улыбалась. Затем опять кивала и снова улыбалась. Как можно было не полюбить всех этих милых людей, которые старались ей угодить. И еще она ждала, когда же Ладоша наконец произнесет во всеуслышание заветные слова. И кажется, дождалась.

Наступил десятый – последний – их день пребывания в Сочи. Самолет в Москву вылетал в половине седьмого вечера, и Надежда уже с утра упаковала свои вещи. Оставила лишь те, что могли ей понадобиться в первой половине дня.

Естественно, им предстоял торжественный прощальный обед в доме Ариадны Теймуразовны. За Надеждой заехал Ладо на знакомом «мерседесе». На этот раз в машине они оказались одни.

– А Нико с Мальвиной как же? – удивленно спросила Надежда.

– О них не беспокойся. Они приедут попозже, – ответил Ладо, со странной ласковостью поглаживая руль серебристого автомобиля. – А нам надо поговорить наедине. Я хочу предупредить тебя заранее…

Надежда замерла в радостном предчувствии – сейчас, сейчас свершится! – и не сразу поняла то, что сказал ей Ладоша:

– Я не лечу сегодня в Москву.

– Что? Как не летишь? А я?

– А ты полетишь, – ответил он и, притянув за плечи, чмокнул Надежду куда-то в висок. – Прости, так уж получилось. Возникли дела, которые без меня не разрешить. – И он усмехнулся каким-то своим мыслям.

– Но может быть, и мне тогда лучше остаться? – спросила она. – Я бы тебе помогла…