Клин клином - Елена Рахманова

Но Надежда миновала эту дверь и по скрипучей лестнице поднялась на второй этаж, в комнату, в которой всегда останавливалась, когда гостила у тетки. Она уже не удивлялась царящему здесь порядку. Места в доме всегда было предостаточно, а тетка любила доподлинно знать, где что лежит. Поэтому и племянница могла ориентироваться здесь с закрытыми глазами.

Между двух окон находился темный комод с парой высоких узких ваз на нем. В них по осени всегда красовались гладиолусы из теткиного сада. Посередине, на кружевной салфетке, под мутноватым зеркалом в резной раме стоял туалетный набор из двухслойного прозрачного с темно-бордовым граненого стекла: две лодочки для расчесок и заколок, два флакона, две пудреницы. На пудреницах – по крохотной фарфоровой собачке.

Слева от комода у стены располагалась полутораспальная кровать с деревянными спинками. Напротив – трехстворчатый шкаф с завитушками поверху. А прямо против окон, около круглого столика на одинокой витой ножке, стояли два старинных кресла с вытершейся и вылинявшей обивкой. Над столиком висел портрет дамы. И хотя Надежда никогда не сомневалась, что это ее тетка в молодости, все равно про себя называла изображенную на нем женщину дамой. У тетки на портрете были высоко взбитые волосы странного пепельно-серого оттенка, глубоко декольтированное, тоже серое платье с рукавами, широкими сверху и сужающимися книзу, и длинная нитка жемчуга на шее. В одной руке, манерно оттопырив мизинец, тетка держала медальон с переплетенными инициалами Н. И. и К. С., в другой, опущенной, – блекло-розовую розу, полузавядшую, с осыпающимися лепестками.

Тетка была намного старше Надежды, и молодой ее она не помнила. И хотя многое на портрете вызывало удивление, расспросить, в честь чего он написан и почему, например, нельзя было нарисовать нормальную красивую розу, она так и не удосужилась. Размытое какое-то изображение, плохо различимые детали – не в пример четким, ярким современным цифровым фотографиям – не позволяли Надежде относиться к полотну как к чему-то по-настоящему стоящему. Но сейчас она улыбнулась ему, как давнишнему знакомому, нет, скорее как старому другу.

– Привет, – кивнула Надежда молодой женщине на портрете. – С тобой мне не будет здесь так одиноко.

Тут она впервые подумала, каково это – остаться одной ночью в пустом доме, и мурашки пробежали по ее коже. В Москве вокруг соседи, за каждой стеной, за каждой дверью, и телефон под рукой. Здесь же Надежда оказалась словно отрезанной от всего остального мира. Перед домом пустошка, с двух сторон деревья, а с третьей, метрах в пятидесяти, крутой обрыв к Волге. Окна ее комнаты выходили на пустое, заросшее травой место, дальше был виден только черный остов полуразобранного, обугленного строения.

– Но ведь тетя жила же тут одна и никогда не жаловалась, что ей страшно, – вслух сказала Надежда, желая звуком собственного голоса развеять ставшую вдруг тревожной тишину. – Буду смотреть телевизор, пока не сморит сон, – решила она и немного успокоилась.

В теткину комнату внизу она пока заходить не стала, оставила это на потом. А пока разложила привезенные с собой вещи и достала из шкафа постельное белье. Сняв накрытые кружевной накидкой две подушки и гобеленовое покрывало, Надежда потянула на себя простыню и вдруг подумала, что могла бы этого и не делать. Белье выглядело совершенно свежим. И действительно, тетка всегда перестилала постель после ее отъезда, так что она спала на нем только пару раз, когда приезжала на похороны и после, на поминки.

«Если ты, детонька, неожиданно нагрянешь на ночь глядя, не придется суетиться, – объясняла тетя. – Все уже будет готово».

Тетки Нилы не было на свете уже полгода, но она как бы продолжала заботиться о своей племяннице.

– Как же я могла забыть об этом, – вздохнула Надежда, руками разглаживая полусдернутую простыню. —

Ах, тетя Нила, так и кажется, что ты незримо присутствуешь здесь.

Тетка умерла не дома, так что с ним не были связаны тягостные воспоминания. Неонила Порфирьевна Ивановская – так звалась Надеждина родственница – скончалась в местной больнице. Однажды пасмурным ноябрьским днем отправилась навестить прихворнувшую бывшую одноклассницу, и прямо на пороге ее дома старую женщину хватил удар. Она упала, потеряв сознание. Внук приятельницы по сотовому вызвал скорую, и Неонилу Порфирьевну увезли в больницу. Однако, несмотря на старания знакомых врача и сестер, к утру ее не стало.

– Праведница. Жила хорошо, никому зла не делала и в мир иной отошла легко, без мучений, – вынесла свой вердикт много чего повидавшая на своем веку санитарка баба Даша.

Под влиянием нахлынувших воспоминаний Надежда спустилась вниз, в кухню, и отыскала спрятанную в глубине шкафчика бутылку водки. Это был неприкосновенный теткин запас на случай непредвиденных поломок в доме, справиться с которыми ей самой было не под силу. В суете похорон и поминок Надежда забыла про нее, а сейчас вдруг вспомнила. Сделав себе из привезенных продуктов два бутерброда, аккуратно нарезав огурчик с помидорчиком, присовокупив к ним два лафитничка, она поставила все это на поднос – тетка не любила неряшливости ни в чем – и поднялась в свою комнату.

Там Надежда наполнила две граненые рюмки водкой и одну поставила на столик под портретом, накрыв кусочком черного хлеба. Для этого пришлось сдвинуть в сторону старинную, а может, просто старую керосиновую лампу под расписанным цветами стеклянным абажуром. Взяв вторую рюмку, она села на стул возле кровати так, чтобы видеть изображение молодой женщины, и произнесла, обращаясь к нему:

– Вечная тебе память, тетя Нила, и царствие небесное. Ты была очень хорошим человеком, и я всегда буду тебя помнить и любить. Обещаю.

Она выпила водку залпом и невольно поморщилась. Затем откинулась на спинку стула и задумалась. Пока солнце не зашло, Надежда пребывала в каком-то оцепенении, не столько погрузившись в воспоминания, сколько впав в состояние, когда перед мысленным взором мелькают картинки из прошлого, путаясь с фантастическими вымыслами и реальными фактами.

То она, как наяву, видела тетку, зажигающую керосиновую лампу, чтобы маленькой Наденьке было не страшно засыпать по ночам. Только на тетке почему-то было надето длинное серое платье. То вдруг женщина с портрета, но в теткиной шали на плечах застывала в дверях комнаты с букетом гладиолусов в руках…

Когда совсем стемнело, Надежда словно очнулась от забытья и решила, что пора укладываться спать по-настоящему. А то выпавшие на ее долю в последнее время переживания, бессонные ночи в Москве и выпитая здесь без закуски рюмка водки могли сыграть с ней злую шутку. Ей явно было не по себе. Голова гудела, мысли путались, взгляд бездумно перескакивал с одного предмета на другой, ни на чем не задерживаясь, а по спине беспричинно пробегал холодок.