Непокорные - Эмилия Харт

– где поженились ее родители? Была ли у ее матери фата или венок невесты (она представляла белые звездочки боярышника, так подходящие к нежному кружевному платью)? И смахнул ли Отец слезу, когда обещал быть вместе, пока смерть не разлучит их?

В отсутствии реальных фактов, Вайолет цеплялась за этот образ, пока не убедила себя, что все именно так и было. Да, Отец отчаянно любил ее маму, и смерть разлучила их (у Вайолет брезжила мысль, что ее мама умерла, рожая Грэма). Вот почему ему было невыносимо говорить об этом.

Но время от времени этот образ в ее голове размывался – будто поверхность пруда подергивалась рябью.

Как-то вечером – тогда ей было двенадцать – она залезла в кладовую, чтобы поживиться хлебом с вареньем, и тут на кухню зашли няня Меткалф и миссис Киркби, а с ними недавно принятая на работу мисс Пул.

Вайолет услышала, как стулья проскребли по полу, как громко скрипнул древний кухонный стол, когда они уселись за него, затем последовали хлопок и звяканье – это миссис Киркби открыла бутылку хереса и разлила вино по стаканам. Вайолет застыла с недожеванным куском хлеба во рту.

– Ну и как тебе тут, дорогая? – спросила няня Меткалф у мисс Пул.

– Ну… Господь свидетель, я прилагаю все усилия, но с этим дитем до того трудно, – ответила мисс Пул. – Я полдня гоняюсь за ней по парку, ее одежда вся в пятнах от травы. И она… она…

Тут мисс Пул тихонько, но глубоко вздохнула:

– Она разговаривает с животными! Даже с насекомыми!

Повисла пауза.

– Наверное, вы думаете, что я несу чепуху, – сказала мисс Пул.

– Нет-нет, дорогая, – сказала миссис Киркби. – Мы и сами могли бы сказать тебе, что этот ребенок отличается от других. Она у нас… как ты говоришь, Рут?

– Со странностями, – сказала няня Меткалф.

– И это неудивительно, – продолжила миссис Киркби, – учитывая, какая у нее мать.

– Мать? – спросила мисс Пул. – Она ведь умерла?

– Да. Жуткое дело, – сказала няня Меткалф. – Я только прибыла сюда. Так что у меня не было возможности с ней по-настоящему познакомиться.

– Она была простая деревенская девушка, из Кроус-Бек, – сказала миссис Киркби. – Родители хозяина были бы в ярости… но они скончались за месяц до свадьбы. И его старший брат тоже. Несчастный случай с каретой. Так внезапно.

Мисс Пул резко выдохнула.

– И… и они все равно поженились? Леди Эйрс была… в положении?

Послышался нечленораздельный звук, затем миссис Киркби снова заговорила:

– Скажу только, что он был очень привязан к ней. Во всяком случае, сначала. Она была редкая красавица. И так похожа на молодую леди, не только внешне.

– Что вы имеете в виду?

Еще одна пауза.

– Ну, она была… как сказала Рут. Со странностями. Чуднáя.

3

Альта

Меня вывели из тюрьмы и повели через главную площадь деревни. Я попыталась вывернуться, спрятать лицо, но один из них сцепил мне руки за спиной и толкнул меня вперед. Волосы, распущенные и грязные, как у шлюхи, упали мне на лицо.

Я уставилась в землю, чтобы не встретиться взглядом с деревенскими. Я чувствовала их взгляды на своем теле, будто это были не взгляды, а руки. Мои щеки полыхали от стыда.

Желудок скрутило от запаха хлеба, и я поняла, что мы идем мимо пекарни. Я гадала, наблюдают ли за нами пекари, Динсдейлы. Как раз минувшей зимой я выходила их дочь после лихорадки. Я гадала, кто еще был свидетелем, кто еще был счастлив предоставить меня такой судьбе. Я гадала, была ли среди них Грейс, или она уже в Ланкастере.

Меня забросили в повозку так легко, будто я ничего не весила. Мул – бедное животное – на вид почти так же изголодался, как и я; его ребра выпирали из-под тусклой шерсти. Мне хотелось дотронуться до него, почувствовать пульсацию крови под кожей, но я не рискнула.

Мы отправились в путь, и один из сопровождающих дал мне глоток воды и краюху черствого хлеба. Я раскрошила его и сунула в рот, но почти сразу пришлось перегнуться через край телеги – меня стошнило. Тот, что был пониже ростом, рассмеялся, его зловонное дыхание обдало мое лицо. Я откинулась на спину и устроила голову так, чтобы можно было видеть проплывающую мимо местность.

Мы ехали по дороге вдоль ручья. Мои глаза все еще плохо видели, и ручей был лишь размытым пятном солнца и воды. Но я могла слышать его музыку и вдыхать его чистый, железистый запах.

Тот самый ручей, что поблескивает, изгибаясь, вокруг моего дома. Там моя мать показывала мне гольянов, выпрыгивающих из-под камушков, тугие бутоны дягиля, растущего по берегам.

Надо мной промелькнула тень, и мне показалось, что я слышу хлопанье крыльев. Этот звук напомнил мне о вороне моей матери. И о той ночи под дубом.

Воспоминание вонзилось в меня острым ножом.

Но прежде чем я погрузилась в темноту, мне подумалось, что я рада, что Дженнет Вейворд не дожила до сего дня и не видит свою дочь в таком положении.

К тому времени, как мы добрались до Ланкастера, я уже потеряла счет количеству раз, когда солнце всходило на небо и снова заходило. Мне не доводилось бывать в подобном месте; я даже никогда не покидала нашу долину. Запах тысячи людей и животных был настолько сильным, что я даже сощурила глаза, чтобы проверить, не смогу ли увидеть, как он витает в воздухе. И гул. Такой громкий, что мне не удавалось уловить ни единой ноты пения птиц.

Я села, чтобы оглядеться вокруг. Людей было так много: мужчины, женщины и дети заполнили улицы, женщины задирали юбки, перешагивая через кучи конского навоза. Какой-то мужчина готовил на огне каштаны: от запаха их золотистой мякоти у меня закружилась голова. Был яркий полдень, но меня била дрожь. Я посмотрела на свои ногти – они были синие.

Мы остановись возле огромного каменного строения. Даже спрашивать было не нужно, я и так поняла, что это замок, где проводятся ассизы. Он выглядел как место, где взвешивают жизни.

Меня вытащили из повозки и ввели внутрь, закрыв за мной двери, – будто проглотили целиком.

Солнце в зале суда ярко вспыхивало в окнах, освещая каменные колонны; они напомнили мне деревья, стремящиеся в небо. Я никогда не видела ничего похожего. Но эта красота нисколько не умерила мой страх.

Двое судей сидели на высокой скамье, будто были небесными существами, а не из мяса