Русский след Трампа. Директор ФБР свидетельствует - Джеймс Коми

остановилась. Мы распахнули входную дверь и побежали прямо к офицеру, я был босиком и держал в руке большой мясницкий нож. Офицер поспешно сделал шаг от своего автомобиля, и его рука метнулась к оружию. Я крикнул «нет, нет!», — и указал на дом Мюрреев. — «Он направился туда. У него пистолет!» — грабитель выскочил из входной двери Мюрреев и пустился наутек в сторону соседнего леса.

Когда на нашу маленькую улицу стеклись полицейские автомобили многочисленных юрисдикций, я босиком вскочил на свой десятискоростной Schwinn и четверть мили крутил педали до церкви, где мои родители брали уроки бальных танцев. Я спрыгнул с велосипеда, уронив его, рывком распахнул дверь церкви и что есть сил завопил «Папа!». Все остановились, и толпа двинулась ко мне, во главе с моими матерью и отцом. Увидев мое лицо, мама заплакала.

Полиция не нашла Насильника Рамси той ночью. Подозреваемый был арестован много дней спустя, но дело так и не открыли, и его отпустили. Но той ночью длинная череда ограблений и сексуального насилия прекратилась.

Моя встреча с Насильником Рамси принесла мне годы боли. Я как минимум на протяжении пяти лет каждую ночь думал о нем — не большинство ночей, каждую ночь — и гораздо дольше спал с ножом под рукой. В то время я не понимал этого, но этот страшный опыт явился, по-своему, невероятным подарком. Вера — понимание разумом — что скоро умру, а затем выживание, сделало мою жизнь чем-то вроде драгоценного, хрупкого чуда. Будучи старшеклассником, я начал наблюдать закаты, смотреть на почки на деревьях, и обращать внимание на красоту нашего мира. Это ощущение сохраняется до настоящего времени, хотя иногда оно проявляется способом, который может показаться банальностью для людей, которым посчастливилось никогда не измерять секундами оставшееся им на этой земле время.

Насильник Рамси с ранних лет научил меня, что многие вещи, которые мы считаем ценными, таковыми не являются. Когда я беседую с молодежью, то предлагаю сделать им нечто, что может показаться несколько странным: «Закройте глаза», — говорю я. — «Сядьте и представьте, что вы в конце своей жизни. С этого наблюдательного пункта дым стремления к признанию и богатству рассеивается. Дома, автомобили, награды на стене? Кому это нужно? Вы на пороге смерти. Кем бы вы хотели быть?» — Я говорю им, что надеюсь, что некоторые из них решат быть людьми, использующими свои способности, чтобы помогать тем, кто нуждается в них — слабым, находящимся в бедственном положении, напуганным и запуганным. Что-либо отстаивающими. Небезразличными. Вот в чем истинное богатство.

* * *

Насильник Рамси не направил меня в правоохранительные органы каким-либо сознательным образом, по крайней мере, не сразу. Я все еще думал, что хочу быть врачом, и стал слушателем подготовительных курсов со специализацией в химии в колледже Уильяма-и-Мэри. Но однажды я направлялся в химическую лабораторию и заметил слово «СМЕРТЬ» на доске объявлений. Я остановился. Это было объявление о наборе в класс кафедры религии, делившей здание с кафедрой химии. Я записался на курс, и все изменилось. Тот класс позволил мне изучить вызывавший у меня большой интерес предмет и увидеть, как мировые религии рассматривают тему смерти. Я добавил религию в качестве второй основной специализации.

Кафедра религии познакомила меня с философом и богословом Рейнгольдом Нибуром, чья работа произвела на меня глубокое впечатление. Нибур видел зло в мире, понимал, что людская ограниченность делает невозможным любому из нас по-настоящему полюбить другого как себя, но тем не менее нарисовал захватывающую картину нашего долга стараться добиваться справедливости в неидеальном мире. Он никогда не слышал песню кантри-певца Билли Каррингтона «Бог — велик, пиво — хорошее, а люди — сумасшедшие», но оценил бы текст, и, хотя это и не сделало бы песню хитом, скорее всего, добавил бы: «А ты по-прежнему должен стараться достичь в какой-то мере справедливости в нашем несовершенном мире». А справедливости, считал Нибур, проще всего достигнуть с помощью инструментов правительственной власти. Постепенно до меня дошло, что в конце концов я не собирался быть доктором. Юристы намного больше напрямую принимают участие в поисках справедливости. Этот путь, думал я, может быть лучшим способом что-то изменить.

Глава 2

Наше дело

В Соединенных Штатах есть 94 федеральных округа, в каждом из которых председательствует окружной прокурор Соединенных Штатов, назначаемый президентом и утверждаемый Сенатом. Эти отделения сильно различаются размером и размахом. Южный округ Нью-Йорка, находящийся на Манхэттене один из крупнейших и обладает высокой репутацией. Он славится энергичностью и повышенным чувством собственной способности доводить дела до суда. Этот округ долгое время обвиняли в том, что он рассматривал лишь один вопрос в отношении претензий на юрисдикцию: «Это случилось на земле?»

Я приступил к работе в офисе окружного прокурора Соединенных Штатов на Манхэттене в 1987 году. Это было работой моей мечты. Я буду работать на человека, который уже становился легендарным: Руди Джулиани.

* * *

Когда я в 1985 году окончил юридический факультет Чикагского университета, я все еще не знал точно, в какой области юриспруденции хочу работать. После второго курса я подал заявление на должность секретаря федерального суда, одно- или двухлетнее обучение работе помощника федерального судьи первой инстанции. На последнем курсе юридического факультета я наконец получил ее — у нового федерального судьи на Манхэттене.

Судья, Джон М. Уолкер-младший, поощрял нас присутствовать в зале суда и наблюдать, если слушалось интересное дело. Весной 1986 года правительство попыталось использовать новый федеральный закон для ареста обвиняемого без возможности освобождения под залог на основании того, что он был опасен для общества. Это был не просто какой-то обвиняемый, а Энтони «Толстый Тони» Салерно, босс криминальной семьи Дженовезе, одной из пяти банд итальянской мафии в Нью-Йорке.

Толстый Тони был прямо из фильмов про мафию. Он был с избыточным весом, лысый, ходил с тростью и держал во рту незажженную сигару даже в суде. У него был скрипучий голос, которым он громко выкрикивал в суде, чтобы добавить что-то к сказанному его адвокату. — «Это возмутительно, хочу сказать», — извергал он со своего места. Его соответчик Винсент «Рыба» Кафаро с узким лицом и темными глазами действительно в моих двадцатипятилетних глазах был похож на рыбу. Чтобы доказать, что Салерно был опасен для общества, и в залоге следовало отказать, федеральные обвинители предложили пленки с записями разговоров, сделанных с помощью жучка, помещенного ФБР под стол в общественном клубе Толстого Тони, «Палма Бойз», расположенном в итальянском анклаве в Восточном Гарлеме. Было слышно, как Салерно