Новые приключения Гулливера - Даниэль Мусеевич Клугер

оторванные от низа сорочки. Сейчас я зажег светильник и при его неярком, но вполне достаточном свете приступил к делу.

Поначалу я хотел пробить небольшое окошко в самом верху стены, обращенной к городским воротам. Но, поразмыслив немного, я отбросил эту идею. Крохотное окошко под крышей тесного жилища вряд ли способствовало бы притоку свежего воздуха.

Тщательнейшим образом осмотрев здание, я в конце концов решил пробить окно напротив входной двери. Благодаря наличию рядом с ней двух окошек даже при закрытой двери в этом случае обеспечивалась бы неплохая вентиляция моего жилища.

Я приготовил нож, встал на четвереньки и, переползая с места на место, принялся простукивать стену бывшего храма, обращенную к морскому побережью (читатель, я надеюсь, помнит, что входная дверь находилась как раз напротив городских ворот Мильдендо). Плиты, из которых она была сложена, имели размер примерно 6–7 дюймов в длину и 2 в ширину. Простукивая их, я не переставал удивляться мастерству и ловкости строителей, которые сложили из этих исполинских для здешних обитателей камней стену поистине головокружительной высоты в четыре фута.

В одном месте звук показался мне чуть звонче. Я ногтем указательного пальца аккуратно счистил тонкий слой штукатурки, а затем острием ножа процарапал границу отмеченного каменного прямоугольника. Осторожно ударил рукояткой ножа — для пробы, но каменная плита неожиданно выпала. Ударившись об пол, она раскололась на две неравные части. Я поднес один из осколков к глазам и с удивлением убедился, что плита оказалась много тоньше, чем я предполагал заранее.

Выпав из кладки, плита открыла моим глазам нишу размером примерно 6,5 на 2 дюйма. Я протянул руку, чтобы проверить ее глубину. Внутри ниши мой палец наткнулся на что-то, первоначально показавшееся мне кучкой пыли и колючего мусора. Приблизив светильник, я убедился, что ниша и в самом деле не была пуста. Примерно на треть ее заполнял небольшой холм, увенчанный каким-то светлым шариком, который поначалу я принял за крупную бусинку. Бусинка лежала сверху, на укрывавшем холмик куске ткани. Я осторожно смахнул этот, как мне показалось, мусор. От моего движения ткань сдвинулась в сторону и осталась в нише; прочее же высыпалось на пол.

Лишь спустя мгновение я понял, что передо мной на полу лежат миниатюрные кости; желтоватая же бусинка оказалась не чем иным, как крохотным черепом.

Иными словами, вскрытая мною ниша в стене содержала останки какого-то лилипута. Связки, соединявшие кости, давно истлели, и потому похороненный здесь человечек обратился в бесформенную груду костей. Что же до куска ткани, свешивавшегося из ниши, то это, возможно, было посмертное одеяние покойника или даже саван. Я извлек ткань наружу, повертел ее перед глазами, но не заметил ничего любопытного. Спрятав ткань в карман с намерением позже еще раз обратиться к ней и рассмотреть повнимательнее, я вернулся к кучке костей, лежавших на полу. К стыду своему признаюсь, что я не испытал ни малейшего трепета, сходного с тем, какое всегда ощущал, наткнувшись на человеческие останки — даже если то были останки незнакомого мне человека. Стоя на четвереньках и рассматривая то, что некогда было человеком, но двенадцатикратно меньшим, нежели обычные люди, я чувствовал лишь отстраненное любопытство — и даже не чрезмерное. И любопытство это в большей степени питалось тем, что я в тот момент подумал: вот она, причина заброшенности храма, о которой мне поведал кормолап Гурго. По всей видимости, я нашел останки того несчастного, чей жизненный путь был пресечен в стенах храма рукой неизвестного мне злодея.

Тем не менее, я решил сохранить найденные кости до утра, с тем чтобы передать их Гурго или кому-нибудь из помощников кормолапа. Я аккуратно завернул неожиданную находку в носовой платок и положил сверток в дальний угол. Деятельность по проделыванию окон я решил приостановить, хотя это и вынудит меня еще одну ночь провести в духоте: прежде Гурго, по моему разумению, должен будет осмотреть образовавшуюся нишу. Осторожно водворив на место обе части разбившейся плиты, я закрыл нишу от посторонних глаз, после чего загасил светильник, чтобы лишний раз не расходовать дорогое масло, и растянулся на матрасе. Матрас был изготовлен по личному указу императора. На него пошли ровно шестьсот обычных лилипутских матрасов; тем не менее, он казался мне слишком тонким. К счастью, неровности пола, которые, возможно, представляли бы серьезное неудобство для лилипутов, были для меня совершенно неощутимы.

3

Значительную часть пространства моего жилища занимали собственноручно сделанные мною стол и табурет. Когда я беседовал с кем-то из посетителей, прочие, как правило, прогуливались по столу (а кое-кто катался по нему в карете или верхом), дожидаясь своей очереди. При этом некоторые признавались, что поверхность столешницы менее гладкая и ровная, чем, например, поверхность мощенной камнем дороги, ведущей от столицы к морскому побережью. Меня несколько уязвляли подобные заявления, ибо я гордился добротностью и тщательностью своей работы. Но я был вынужден признать: многие детали, прекрасно замечавшиеся маленькими человечками, были недоступны моему восприятию. Точно так же и поверхность, казавшаяся мне и внешне, и на ощупь идеально отполированной, воспринималась ими как весьма бугристая.

Так или иначе, по утрам меня обычно навещали не менее десятка знатных особ, главным образом придворных дам (что послужило однажды вполне смехотворным основанием поистине невероятных подозрений на мой счет; но об этом я рассказываю в другом месте). Иные из них являлись ни свет ни заря и терпеливо дожидались моего пробуждения. В сущности, меня не оставляли в одиночестве ни на мгновенье. Исключение составляло время завтрака. Великан, поглощающий пищу, вызывал отвращение у лилипутов. Впоследствии мне довелось убедиться в естественности такой реакции. Пока же я наслаждался покоем, поедая регулярно поставляемые к моему столу нежнейшие окорока и цельные говяжьи туши, запивая их восхитительным на вкус лилипутским вином. За завтраком я выпивал не менее двух бочек; впрочем, это составляло чуть менее нашей пинты.

Покончив с завтраком, я попросил одного из двадцати четырех слуг, убиравших остатки трапезы, передать ожидавшим меня посетителям, что не смогу уделить им должное время вследствие легкого недомогания, ставшего следствием вчерашнего холодного ветра с моря. Я объяснил, что мои чиханье и кашель способны причинить вред здоровью уважаемых особ, и потому предложил им перенести общение со мною на два-три дня.

Слуга быстро спустился со стола с помощью веревочной лестницы; через четверть часа он вернулся и сообщил о выполнении моего распоряжения. Вслед за тем, от имени остальной челяди, он попросил разрешения оставить меня па сегодня, ибо, как он выразился, их состояние здоровья является необходимым