История телохранителя - Сюхэй Фудзисава

— Ах, вот как…

Похоже, здесь не собираются платить только за охрану собаки.

— Еще он спрашивал, не сможете ли вы какое-то время оставаться здесь ночевать.

— Я не возражаю. Живу я один, так что, если вы позволите у вас столоваться, буду безмерно благодарен.

— Спасибо. Вот только что подумает мой господин, когда узнает, что нам прислали такого ладного самурая. Не иначе ревновать начнет, по стариковской-то привычке… — О-Тоё снова мельком показала язык и, втянув голову в плечи, игриво рассмеялась.

Матахатиро лежал на татами и маялся от скуки. О-Тоё дала ему почитать занятные, как она сказала, старые повести «В Ёсивара голышом» и «Семь монахинь», а также канадзоси[9] некоего Сайкаку Ихара,[10] известного сочинителя хайку[11] из Осаки, под названием «История любовных похождений одинокого мужчины». Матахатиро бегло пробежал эти книги глазами, но ничего занятного в них не нашел. Сложив книги у изголовья, он перевернулся на спину и уже в который раз подумал, как же он опустился за прошедшие три месяца.

Прошло уже семь дней с тех пор, как он поселился в доме у наложницы купца Такурая, но никаких событий за это время не произошло. Ежедневно утром и вечером Матахатиро брал собачку и отправлялся на прогулку в храм Эко-ин. Собственно в этом пока и состояла вся его работа.

Эко-ин занимал обширный участок земли площадью в пять тысяч и сто один цубо.[12] На большую поминальную службу в седьмой день седьмой луны и в те дни, когда ковчеги с изображениями будд выставляли на храмовом дворе для поклонения, сюда приходили толпы народа, но в остальное время на огромной территории храма стояла полная тишина. Обычно Матахатиро с собачкой шли от гигантской бронзовой статуи сидящего Будды к главному святилищу, огибали его и мимо Зала Трех Будд выходили к камфарному дереву, растущему на краю лотосового пруда. Обойдя пруд по кругу, они возвращались домой. Ни одного подозрительного человека им пока не попалось.

За это время Матахатиро успел познакомиться с Токубэем Такураей, хозяином О-Тоё. Тот тоже упрашивал его как можно внимательнее следить за собакой. Тем не менее, с течением времени, не отмеченного никакими происшествиями, Матахатиро стал испытывать что-то вроде угрызений совести за вынужденное безделье, которому он целыми днями предавался в своей комнате, даром получая пищу и крышу над головой.

В один из таких дней О-Тоё вместе со своей служанкой О-Ёси отправилась в баню, и Матахатиро остался один в пустом доме. Он уже знал, что О-Тоё всегда посещала баню, если вечером ее собирался навестить Такурая. В бане женщины проводили не менее двух часов и возвращались оттуда раскрасневшиеся и в приподнятом настроении.

Мару вела себя тихо. Не иначе снова дремала, по обыкновению положив мордочку на передние лапы. Когда солнце перемещалось, и тень от дома наползала на собаку, та нехотя вставала, переходила на освещенное место, там неторопливо укладывалась и засыпала в той же самой позе. По собственной воле это создание передвигалось только для поиска местечка потеплее или ради кормежки.

На прогулках Матахатиро нарочно выпускал Мару в таких местах, где она могла бы вволю побегать, но та, будто чего-то стесняясь, никогда не бросалась резвиться, подобно другим собакам. Ее лень превосходила все мыслимые границы. «И что они все в ней нашли», — часто думал Матахатиро. Однако покуда эта псина оставалась его единственным источником дохода, вслух он, разумеется, ничего такого не произносил.

Размышляя о собаке, Матахатиро сам не заметил, как задремал. Погода на улице стояла умиротворяющая: ни жарко, ни холодно. В такое время любое не обремененное заботами живое существо, будь то собака или человек, непременно тянет в сон. И тут, когда Матахатиро в полусне подумал, что все-таки нехорошо смеяться над убогой тварью, его подопечная вдруг залилась громким лаем.

Мгновенно схватив меч, Матахатиро вскочил на ноги и выбежал во двор. Собака лежала, прижавшись к земле, возле калитки. Матахатиро тут же заметил, что на шее у нее болтается кусок грубой веревки, а калитка слегка приоткрыта. Это значило, что пока он прохлаждался, во дворе кто-то побывал. Матахатиро подбежал к собаке и сорвал с нее веревку, а затем осторожно просунул голову между калиткой и забором и оглядел улицу. Дорога была пуста, и только унылый предзакатный свет возвещал о наступающих сумерках. Вероятно, злоумышленник проследил, как женщины отправились в баню, и, думая, что дома никого не осталось, пробрался за ограду. Заслышав бегущего Матахатиро, он, похоже, страшно перепугался и обратился в бегство. Вот когда собачке пригодился охранник.

— Все в порядке? — Матахатиро потрепал по загривку Мару, которая с беспомощным видом жалась к его ноге. В ответ на это, словно очнувшись, собака тявкнула несколько раз, будто закашлялась. Никаких видимых повреждений на ней не было, и чувствовала она себя неплохо. Только одна улика неопровержимо указывала на то, что собаку действительно пытались убить.

Веревка была завязана петлей, так чтобы ее концы можно было легко стянуть. Матахатиро заметил, что преступник успел трижды обвить веревку вокруг собачьей шеи.

«Какой проворный!»

Матахатиро подвел собаку к порогу, а сам присел на ближайший камень и, скрестив руки, попытался обдумать то, что произошло. Кто же был этот таинственный злоумышленник? Когда Матахатиро выглянул на улицу, того уже и след простыл.

Матахатиро посмотрел на Мару, а она на него. Вот ведь, такая ленивая собака, а когда надо, свое дело знает. Глядя на Матахатиро, Мару еле слышно урчала, будто ластилась к своему спасителю.

В этот момент калитка с шумом распахнулась, и во двор влетел Такурая. Это был мужчина пятидесяти с небольшим лет, наполовину седой, приземистый и слегка располневший.

— Господин Аоэ! Вы уже слышали новость? — с трудом переводя дыхание, закричал Такурая, едва завидев Матахатиро, который при появлении торговца поднялся со своего места.

Видно было, что Такурая очень спешил. Весь его вид говорил о том, что ему довелось узнать нечто из ряда вон выходящее.

— Какую новость?

— Как, вы еще не слышали?! Ужасное событие произошло сегодня!

Матахатиро был весь внимание.

— Его светлость Кира, придворный сановник с Гофукубаси, был ранен в схватке на мечах прямо в замке сёгуна!

— Да ну! — откликнулся Матахатиро, хотя на самом деле не имел ни малейшего представления о том, кто такой этот Кира.

— А сражался он с князем Асано, — продолжал Такурая, — вроде бы из клана Ако в провинции Бансю.[13] Обнажить мечи в замке его высочества — виданое ли дело! Теперь город полнится слухами, что виновными в ссоре объявят их обоих, и обоих приговорят к сэппуку.[14] Там, — Такурая махнул рукой в сторону забора, — люди собираются, все только об этом и шумят. Не желаете ли пойти взглянуть?

Матахатиро, все еще далекого от эдоской суеты, эти разговоры не очень интересовали, по крайней мере, не приводили в такое возбуждение, как Такураю. Он только подумал про себя, что подобная стычка, да еще и случившаяся в сёгунском замке, и впрямь может иметь ужасные последствия.

Но в настоящий момент его больше волновала судьба вверенной ему собаки.

— Видите ли, господин Такурая, дело в том, что здесь только что побывал человек, который покушается на вашу собаку.

— То есть, как это побывал? — Такурая сердито уставился на Матахатиро. — И что вы сделали? Вы схватили его?

Матахатиро подробно изложил все обстоятельства произошедшего. Конечно, ему было очень неловко, что преступник остался не пойманным, но Такурае следовало внушить, что Матахатиро не только ест и спит за его счет, но и бдительно охраняет собачонку. Слушая его, торговец на глазах становился все мрачнее и мрачнее.

— Точно, это он. Этот мерзавец Ивамия. Задумал меня вконец извести, — сказал Такурая и со злобой посмотрел на собаку. — Сколько неприятностей от этой твари! И зачем только О-Тоё взяла в дом эту дворнягу… От нее ведь и толку-то никакого.

Выходит, что Такурая тоже не слишком жаловал Мару. Словно почуяв, что именно она является причиной недовольства хозяина, собака пугливо озиралась то на Матахатиро, то на Такураю.

— У вас есть какие-то доказательства того, что это может быть делом рук Ивамии? Он ведь тоже торговец сандалиями, верно?

— Нет у меня никаких доказательств. Только я нутром чую, что это он. Другого человека, который мог бы замыслить столь мерзостное дело, я не знаю, — с нескрываемым возмущением ответил Такурая. — Да будет тебе, то есть вам, известно, господин Аоэ, что этот Ивамия готов пойти на что угодно, лишь бы разрушить мое дело. Я как-то решил использовать для тесемок в гэтта узорчатую ткань. Заказал ее у лучших мастеров, товар пошел нарасхват. И что бы вы думали — месяца не прошло, как он уже украл у меня эту идею. А стоило мне начать продавать гэтта с зауженной к носку подошвой — тот же результат.