На гуме - Глеб Берг

на лектора, просидели до самого конца. Когда вопросы абитуриентов иссякли, а вещавший с кафедры профессор пожелал всем удачи и удалился, Муслим повернулся к нам и произнес сакральное:

– Салам алейкум, пацаны.

Это был первый в моей жизни салам алейкум, положивший начало целой плеяде последующих – тех, что мне еще только предстояло услышать и произнести. Веха своего рода – почти как девственность потерять.

Собрав пожитки, мы вместе вышли из корпуса и закурили.

– Ну, чо, стремно перед экзаменом? – улыбаясь одними глазами, спросил Муслим.

– Ну, так, – ответил Изя с видом человека, осведомленного лучше других, но наш собеседник, казалось, не заметил этих ноток.

– Главное – намаз делай, братан, и все ровно будет, – посоветовал Муслим, и на всякий случай уточнил, – делаешь намаз?

Изя замялся и не ответил. Он просто стоял как истукан, уставившись на невзрачный фасад первого гума, составленный из огромных немытых окон и серых, потрепанных временем и непогодой, панелей. Изя почему-то не спешил объяснять Муслиму, что евреи не делают намаз – не знаю, может, не хотел разочаровывать.

– Ааа, не делаешь! – с лукавой улыбкой погрозил ему пальцем Муслим. – Вы, кстати, сами откуда, пацаны?

– Я из Дагестана, – оживился Изя, родившийся, впрочем, в Одинцово и в Дагестане бывавший всего пару раз.

– А я отсюда, – кивнул я в сторону Ленинского и почти застеснялся того, что, как и родители, родился и вырос в Москве.

– Я с Нальчика, – отрекомендовался Муслим и, со значительным видом подняв палец, продолжил, обращаясь к Изе, – делай намаз, братан! Если в течение дня не успеваешь, вечером сразу за весь день делай – от перемены мест слагаемых, сумма не меняется.

Часы пробили два и воздух, как слюда, дрожал на палящем солнце. Я взглянул на Изю. От жары его грузное тело разбухло еще сильнее. Он весь покрылся испариной, а крупная капля пота, уже с минуту разраставшаяся у него на лбу, сорвалась, наконец, с места и лавиной обрушилась вниз – через висок и щеку, лавируя между толстыми смоляными волосками его редкой щетины – пока, словно в лунку, не скатилась в уголок рта. Молниеносным движением, словно хамелеон, Изя выкатил язык и слизнул ее.

– Ладно, рад был познакомиться, – потушив сигарету, прервал я неловкую паузу и протянул Муслиму руку, – на экзамене увидимся.

Мы распрощались и разошлись – Муслим побрел обратно в корпус, а мы – в сторону метро. Всю дорогу мы с Изей шли молча.

«Мощный человек, – думал я про нового знакомого, – никогда еще не видел, чтобы люди так вживались». В этом худом узкоплечем парне чувствовалась несгибаемая сила духа и готовность покорять своей воле всякого.

Меня нервически передернуло.

– Этот Муслим много внимания привлекает, – с деловитым видом заключил Изя, доедая купленную у метро шаурму, – когда поступим, можно будет с ним общаться, а сейчас лучше не надо.

Я не стал возражать.

Полакомившись шаурмой, мы поехали покупать мне костюм и туфли для экзаменов. Нужно было выглядеть шикарно.

4

Не знаю, делал ли Изя намаз, но за сочинение он получил 3/2 или что-то в этом роде, срезавшись таким образом на первом же экзамене. Зато Муслим и я успешно преодолели этот рубеж и снова столкнулись на гуме перед консультацией по обществознанию.

– Как ты, братское сердце? – улыбнулся он, завидев меня в коридоре первого этажа.

– Нормально. Ты как?

– Со дня на день, – ответил он, подразумевая под этим что-то типа «потихоньку», и неопределенно покрутил ладонью, – а даг где?

– Сочинение не сдал.

– Не вывез тему? – серьезное выражение лица Муслима сделалось почти сочувственным.

– Типа того.

– Бывает, чо поделать.

– Ну да.

Мимо нас, через просторный, отделанный серым мрамором холл, вереницей тянулись абитуриенты. «Как со смены на заводе» – подумал я, но промолчал. Муслим смотрел на меня все тем же сочувственным взглядом. Я не знал, что тут еще сказать.

– Ладно, братан, увидимся еще, – он похлопал меня по плечу и продолжил свой путь к мировому господству.

Высидев консультацию, я поджидал телочку из моей группы с занятий по обществознанию и праву, обещавшую отксерить для меня недостающие конспекты. Не желая тухнуть в душном корпусе, я вышел на крыльцо большого сачка – как в университете называли восточный вестибюль первого гума – тот, что со стороны проспекта Вернадского. Стоя под козырьком и опершись о колонну, я курил свой легкий Парламент и наблюдал за красивой блондинкой с томными голубыми глазами и незажженной сигаретой во рту. Она увлеченно рылась в дебрях собственной сумочки – очевидно, в поисках зажигалки. Сессия даже у самых нерадивых студентов давно закончилась, и можно было сделать вывод, что эта крошка была абитуриенткой. Вся вылощено-пастельная, как Хизер Локлир в Династии, для своих семнадцати она выглядела неприлично шикарно. Легкий средиземноморский загар, шмотки и украшения, как со страниц глянцевых журналов, укладка – все выдавало в ней маленькую мажорку. Умиленно глядя на нее, я на какое-то мгновенье даже задумался над тем, что стою на пороге первого пятилетнего этапа новой взрослой жизни и, кто знает, быть может, именно эта красотка с надменным фэйсом – моя будущая жена – черт знает, чего ждать от этого МГУ. Тем временем, отчаявшись отыскать зажигалку, красотка бросила на меня беспомощный взгляд. Не считав послания, я продолжал тупо смотреть на нее довольно отрешенным, надо полагать, взором – я слишком много курил, чтобы додуматься предложить ей огня.

– У тебя нет зажигалки? – сдавшись, попросила она.

С равнодушным видом я сделал несколько шагов ей навстречу и молча дал прикурить. Со стороны это вряд ли было заметно, но она произвела на меня впечатление.

Тем сильнее стал мой облом, когда на следующий день я завалил экзамен по праву. Не зная порядочно ни одного билета, я, тем не менее, был уверен в конечном успехе предприятия. Оказавшись в аудитории, я сел за парту, перечитал доставшиеся мне вопросы и стал судорожно вспоминать хоть что-нибудь – и что-то даже вспомнил, но ответ мой, не смотря на это, оказался не слишком внятным. По десятибалльной шкале его оценили только на пять.

– Хотите, могу один поставить, – съехидничал младший экзаменатор, когда я начал вполголоса нервно плести что-то о секретных списках.

Такие и правда существовали и, более того, по договоренности с одной влиятельной университетской матроной, я должен был в них числиться. За поступление на юрфак она объявила нам двадцать тысяч долларов – и, насколько мне известно, эта цена была