Меттерних. Кучер Европы – лекарь Революции - Петер Берглар

Когда в 1803 году Меттерних перебрался из Дрездена в Берлин, где молодая королевская чета, Фридрих Вильгельм III и Луиза, пробудили у многих патриотов надежду на обновление государства, он в прекрасной резиденции на Эльбе сделал важное приобретение: знакомство с Фридрихом Генцем, которое произошло в 1802 году, переросло в дружбу на всю жизнь, в которой до самой смерти гениального публициста оба в равной мере и давали, и получали друг от друга; они были близки духовно, политически, а также по стилю частной амурной и роскошной жизни, несмотря на некоторые различия. Генц (1764-1832 гг.) в последующие годы стал одним из главнейших советников Меттерниха; “переход в другую веру”, вызванный знакомством с сочинением Эдмунда Берка (“Reflection on the Revolution in France”), превратившим его из сторонника революции в ее противника, сделал его одним из отцов немецкого консерватизма. Обоснованная именно им взаимосвязь между “консерватизмом” и “реставрацией”, которая стала судьбой немцев, еще и по сей день не решена до конца.

На те три года, которые Меттерних провел в Берлине, приходится главное решение имперской депутации (1803 год), которое упразднило церковные территории и тем самым разрушило структуру империи, выбило основу из-под ног императора и окончательно превратило светские германские сословные владения в автономные территориальные государства. Из этого факта, а также из продолжающегося почти десятилетия отпадения Пруссии от империи и, наконец, перед лицом предстоящего провозглашения “empire”, Франц II, римско-германский император, сделал вывод: с 1804 года он стал императором Австрии Францем I. Уже этот шаг, а не декларация Рейнского союза, был шагом к распаду империи. 6 августа 1806 года, после того как шестнадцать немецких государств объявили о своем выходе из империи и объединились в Рейнский союз под протекторатом Наполеона, Франц сложил с себя корону германского императора, которая восемь с половиной столетий была символическим центром Запада.

В это же время, в первые дни августа, в Париж прибыл новый посол Австрийской империи. Он прибыл как представитель побежденной державы ко двору победоносного, все более смело выступающего императора. Наголову разбитая 20 ноября (2 декабря) 1805 года под Аустерлицем Австрия вынуждена была заключить Пресбургский мир, который стоил ей пятой части территории – завоеванных только в 1797 году венецианских территорий, Форарльберга, Тироля, всех переднеавстрийских владений; она была также вынуждена признать новое великое герцогство Баденское и превратившиеся в королевства, увеличившие свою территорию Баварию и Вюртемберг; кроме того, она должна была выплатить в виде контрибуций 40 миллионов флоринов. Таким образом, положение было отнюдь не блестящим, когда 10 августа 1806 года Меттерних впервые предстал перед Наполеоном: тем великолепнее была обстановка в Сен-Клу, где император принял его с соблюдением всех церемоний. Инструкция, которую новый австрийский министр иностранных дел граф Иоганн Филипп Штадион (1763-1824 гг.) дал своему парижскому посланнику, была нацелена на установление дружеского согласия между двумя державами; впрочем, при этом Вена понимала основные положения “взаимности” как отношения равных, в то время как Наполеон требовал открытого присоединения к его политике, направленной в тот момент против России и Пруссии.

Парижские годы (1806-1809) являют нам колеблющегося, неуверенного в политических суждениях, даже заблуждающегося Меттерниха, но вместе с тем популярного в обществе дипломата с широко разветвленными связями, природным достоинством, непоколебимым хладнокровием во всех, даже тяжелейших ситуациях. Именно последнее качество, которое его никогда не покидало, составляло его особую силу, и это объединяло его с французским коллегой Талейраном: он, который с 1807 года постепенно перешел в лагерь оппозиции, а с 1808 года становился все более опасным скрытым врагом Наполеона, несет свою долю вины за ошибочные политические выводы Меттерниха. Если после третьей проигранной союзниками войны Меттерних был исполнен мрачного пессимизма и видел для габсбургского государства единственный шанс выжить в тесном примыкании к Франции, подозрительно напоминавшем вассальные отношения, то мало-помалу, не в последнюю очередь из-за ошибочного впечатления, что во Франции существует влиятельная оппозиция, которая может серьезно воспрепятствовать императору-выскочке или даже угрожать ему, а также переоценивая “второй фронт” в Испании, он постепенно перешел в лагерь “реваншистов” и даже стал одним из столпов венской партии войны. Нужно просто принять как факт, что во главе австрийской внешней политики стоял уже зрелый Меттерних, способный на реалистическую оценку соотношения сил, на глубокий анализ европейской ситуации после 1809 года, после неоднократных горьких поражений своей страны, вина за которые в какой-то степени лежит и на нем. Впрочем, заблуждения соседствовали у посла со здравыми суждениями: что русско-французское единение в Тильзите будет недолговечно; что Наполеон в своей борьбе против Англии будет вынужден в военных целях овладеть всем континентом, то есть включить в свою систему и Россию; что она не сможет надолго включиться в континентальную блокаду без ущерба для себя – все это было верно и означало надежду для Австрии. В 1808 году Наполеон казался на вершине своей власти. В Эрфурте, бок о бок с царем, с которым он обращался как с младшим партнером и одновременно обволакивал лестью, он провел смотр войск вассалов. Тальма играл перед “партером королей”. Однако эрфуртская встреча “большой двойки” стала не только демонстрацией императорского блеска, но и часом рождения предательства. Талейран начал здесь свою двойную игру: он предостерег Александра I, воодушевил его на сопротивление новому “корсиканскому другу”, даже довел до его сведения стремление Франции к мирному возвращению в “естественные границы”, заставил его поверить в пресыщенность войнами и захватами и уже тогда помог укрепиться в нем ростку русско-французского конфликта 1812 года и более того: непоколебимости России. То, что Александр затем в 1812 году не использовал возможности сохранения мира, не пошел на мирные предложения Наполеона, дошел с войной до Парижа и довел ее до свержения соперника, в значительной степени основывалось на том представлении о Бонапарте, которое внушил ему Талейран. Царь всея Руси, неустойчивый и поддающийся влияниям – что не исключало мистически-экзальтированного упрямства, – постоянно поддавался влиянию более сильных – Талейрана, Каподистрия, фрау фон Крюденер, временами также и Меттерниха. Последний вместе с Фуше участвовал в интриге, с помощью которой князь Беневентский пытался завлечь своего владыку, которому он до 1807 года служил в качестве министра иностранных дел, подобно мухе, в сеть, из которой не было спасения. Все это также питало его надежды на помощь русских против Наполеона, которые были жестоко разбиты в 1809 году, когда Австрия, полностью изолированная, на глазах боязливо сторонящейся Европы одна выступила против Наполеона.