Воскресенье - Эрмис Лафазановский

Я сторонник лозунга «назад к сказанному», хотя в наше время везде слышится не только «вперед к написанному», но и «вперед к оцифрованному». Но в чем преимущества устного высказывания перед высказыванием, зафиксированным письменно? Преимущество в подрывной деятельности. Если кто-то хочет нанести вред, лучше всего, если он выразит то, что думает, устно. И вот почему. Кто-нибудь скажет, что ведь и написанное может быть подрывным, вот, например, этому или другому писателю или журналисту угрожали расправой, потому что он написал что-то там вредоносное. Верно, но тем самым нивелируется подрывная суть его дальнейшей деятельности. Письменному, то есть написанному, свойственно, что его автор обычно известен, хотя он часто скрывается под разными псевдонимами. Особенность устного высказывания — в невозможности определить авторство, по этой причине творцом устного произведения часто считается народ. Но что такое народ? В конце концов, разве это не человеческая масса, состоящая из отдельных индивидуумов? Но они все неразличимы и скрывают свою личность за общей категорией народа.

Если знать автора написанного, его можно легко посадить или убить, но первоисточник устного высказывания навсегда останется недоступным. Именно в этом его преимущество. О том, что это правда, свидетельствует тот факт, что все политики в мире и каждое правительство в мире делят свои концепции и замыслы на две части: письменную и устную.

Письменные отчеты, законы, предложения, брошюры, пропагандистские материалы, цели, задачи, приказы, нормы и так далее… их всегда подстраивают под общественный вкус, с их помощью власти стремятся показать, что они на стороне абстрактной категории, именуемой народом. С другой стороны, каждое правительство, все политики, крупные экономические объединения, корпорации и тому подобное руководствуются своими собственными передаваемыми устно соображениями, служащими только для внутреннего использования и обычно гораздо более значимыми, чем письменные. Их преимущество в том, что никто никогда не страдает от разглашения их содержания, каким бы оно ни было.

Письменные и устные указания никогда не передаются вместе, даже если они поступают из одного и того же источника: правителя или парламента, союза, совета, съезда и так далее. Письменные документы становятся достоянием общественности, а устные циркулируют между людьми, которые их составили. Именно они называются «неписаными законами».

Но неписаные законы работают не только в верхних эшелонах власти, они также существуют и внизу, в народе. Именно их больше всего боится вся мировая власть. Вот почему у всех мировых правительств есть программы по обучению неграмотных. Когда последние станут грамотными, их подрывные мысли начнут публиковаться в виде политических брошюр и статей в ежедневных газетах. И тогда раз! и у властей есть полная информация о том, кто в этой стране ведет подрывную деятельность, как его зовут, где он живет и с кем ссорится.

Если же неграмотные останутся неграмотными и продолжат общаться друг с другом устно, то высокоразвитая цивилизация не будет о них ничего знать: ни как они мыслят, ни о чем они думают, ни о том, какие у них намерения, и начнет их бояться. Незнание образа мыслей определенной группы людей, клана или племени представляет собой потенциальную опасность для цивилизации, ведь чего больше всего боится цивилизованный человек? — неизвестности!

По словам моих друзей и единомышленников, человек, который думает таким образом, является в первую очередь гуманистом, филантропом и космополитом, но главное — критиком современной цивилизации. Такой человек, даже если бы он захотел, не мог бы стать соучастником обычного уголовного преступления, поэтому они, мои друзья, посоветовали бы мне немедленно покинуть место перед магазином, пойти домой или еще куда-нибудь и продолжить облагораживать человечество своими устными эссе. Тем самым моя дилемма была бы решена.

Следуя приведенным выше доводам, как и моим принципам, изложенным в устных эссе, я разрешил дилемму, приняв решение, соответствующее моему хорошему воспитанию, заветам всех теоретиков социализма и демократии, канонам мировых религий, моим непоколебимым моральным и этическим устоям, своему призванию устного критика общества, а именно: немедленно и без колебаний покинуть место, где я нахожусь, и продолжить бродить по улицам города, пока не пройдет моя нервозность, и я снова не вернусь к Марте.

Может, на этот раз она никуда не уйдет, как только приду я?

5.

Не помню, как я оказался внутри. Вот честно!

Помню, что как только я вошел, позади меня сразу послышался звук автоматически закрывающейся двери. Внутри царил полумрак. Маленькие стеклянные полки отражали тусклый свет от нескольких слабых лампочек, вроде габаритных огней, оставленных включенными, чтобы в магазине был хоть какой-то свет на случай кражи. Я быстро оглядел помещение, надеясь понять, где я нахожусь.

Лично я не разбираюсь в предметах роскоши. И тем более не могу судить, какой бренд хороший, а какой плохой, не говоря уже о том, чтобы определить, подделка это или оригинал. Тот крошечный опыт, который у меня есть в этой области, получен от одних моих шапочных знакомых, снобов, которые существуют, убеждая народные массы, что разбираются в предметах роскоши, параллельно занимаясь поисками жертв, которые дали бы им денег в долг, который они почти никогда не возвращают. Можно было просто заслушаться, когда они восхваляли металл и стекло, ткани и кожу, приписывая им почти человеческие характеристики. От них я слышал истории о различиях в качестве между Гуччи и Прада, о разложении спектра ароматических ощущений духов от Ива Сен-Лорана, о ненавязчивой элегантности и очаровании благородного аристократизма, предлагаемого Тиссо, барочной изысканности Версаче, иногда переходящей в высокомерие, о стиле настоящего мачо Армани, в любой момент готовом превратиться в символ нежности и чувствительности, о звездном ренессансе на грани китча в кристаллах Сваровски. И так далее.

По географическому положению моего места жительства и в результате общения с представителями самых разных общественных слоев на рынках, я хорошо разбирался только в турецком золоте. Но и его я давно не видел, и еще вопрос, являюсь ли я наиболее подходящим человеком для его надежного опознания.

В темноте я ничего толком не разобрал, ничего знакомого не увидел, и тем не менее у меня вдруг сперло дыхание, и я автоматически, сам не понимая почему, упал на колени. Внезапно я полностью осознал ситуацию, в которой оказался, и в испуге проклял момент, когда решил мировую дилемму худшим из возможных