Воскресенье - Эрмис Лафазановский

во второй половине двадцатого века было гарантировано государством, плюс мою благоприобретенную тягу к назидательным сентенциям и интерес ко всему вокруг, унаследованный от родителей, то можно с уверенностью сказать, что я среднестатистический представитель среднего класса, чей императив — безгрешность.

Теперь кто-нибудь наверняка скажет, что, мол, кто не согрешил хотя бы раз в реальности и много раз в мыслях? В моем случае то, что я остановился перед распахнутыми дверями магазина, совсем не означало, что для меня настал момент хотя бы раз в жизни согрешить — войти, а, скорее, знаменовало собой внутреннюю борьбу между христианской традицией и новым этическим мировоззрением, сформировавшимся на принципах, основанных на нашем собственном опыте, на том, что мы видим вокруг себя и определяем как успех в этом мире, в котором на пьедестале находятся тяга к вещам и любовь к нашему собственному телу.

Учитывая мое образование и воспитание, полученные в конце двадцатого века, вполне естественно ожидать, что я буду продолжать в том же духе и в первые пятьдесят лет двадцать первого века — то есть следовать по пути моей праведной и безгрешной жизни.

С другой стороны, какой толк в этой моральной безупречности, если Марта больше не разговаривает со мной?

Таким образом пофилософствовав, я вернулся к конкретной ситуации и принялся рассматривать все возможные и доступные для меня варианты.

Что случится, если я войду? Я не смог придумать ничего, за исключением того, что понял: такое действие будет признано противозаконным, учитывая позднее время, когда магазины уже не работают. Да, я на самом деле обстоятельно обдумал, какими могут быть последствия, если я все же войду, подчеркиваю — незаконно войду, и буду застигнут на месте.

Так вот, дилемма сводилась к следующему: забраться внутрь и рискнуть быть обнаруженным властями или пройти мимо, как будто ничего не произошло. А потом, неизвестно откуда, из какого уголка моей души, совершенно неожиданно и без всякого предупреждения возникла мысль о том, что можно ведь войти и при этом не быть обнаруженным. Эта мысль была аморальной, я это понимал, но она принадлежала, скорее, не мне, а являлась результатом работы средств массовой информации, которые непрестанно делают свое дело.

Я был очень удивлен, когда заметил, что эта нечистая мысль потянула за собой и другие, типа: хорошо, если меня обнаружат, пока я еще ничего не сделаю? А откуда мне знать и как я могу быть уверенным, что я ничего не сделаю? А что я могу сделать? Допустим, может быть… нет!

Ну, значит, так… Если меня случайно обнаружат, и представители власти начнут сомневаться в моей моральной чистоте, то я, зная, что и они подвержены влиянию средств массовой информации, построю свою защиту на том, к чему призывают СМИ — на своей заботе как честного гражданина о сохранении общественного и частного имущества страны. Короче говоря, я скажу им, что я вошел в магазин с намерением позвонить владельцу или, не знаю, в какую-нибудь службу, чтобы предупредить о ситуации с оставленной открытой дверью.

Мне казалось, что это прозвучит правдоподобно и этически безупречно.

Но что делать, если я все-таки зайду и не позвоню хозяину? Тогда я могу… нет… об этом я не должен даже думать. Для меня даже помыслить об этом — грех, поэтому я сразу же попытался направить свои мысли в другую сторону. Я знаю, что если бы на моем месте был другой представитель исчезающего среднего класса, он бы не стал долго колебаться и раздумывать о том, что надо сделать, и, кроме того, он, вероятно, обеспечил бы себе алиби или нанял бы хорошего адвоката, и дело в шляпе. У меня, кстати, есть несколько друзей, у которых есть знакомые, чьи родственники бывали в подобных ситуациях. Некоторые из них ездят на шикарных машинах и живут в роскошных домах. Кое-кто из них — представители высшего среднего класса.

Но я не такой. Хотя для многих я обычный человек, который никогда не поднимался над уровнем посредственности и не обладал смелостью сделать что-нибудь, выходящее за рамки общепринятого, — они ошибаются, особенно те, кто меня не знает. Я, может быть, и на самом деле средний, но теоретически я точно знаю, как должен выглядеть человек выше среднего, и я часто пытаюсь применить эти теоретические знания на практике, сочиняя устные эссе. Именно такие устные сочинения показывают, что в жизни я не раз сталкивался с неразрешимыми дилеммами. Одно из них касается дилеммы человеческой посредственности и незаурядности, а другое относится к дилемме письменного и устного. Я думаю, что эти размышления прекрасно подходят к ситуации с открытой дверью и необходимости выбора — входить или нет. Вот кое-что об этом:

О посредственности

Ты можешь быть среднестатистическим в любое время, всегда и везде. Ты можешь быть доволен, если ты средний локально. О том, чтобы быть всемирно средним, речь не идет. Некоторые люди бьются за то, чтобы из местной посредственности подняться до посредственности международной. Ты можешь быть насколько угодно средним, но дело в том, чтобы стать выше среднего. Это не означает, что ты должен быть умнее других, но ты должен быть смышленее других. Я думаю, что одна из дефиниций человека выше среднего уровня, то есть умного человека, заключается в том, что это не тот, кто знает ответы на все возможные вопросы в мире, а тот, кто знает, где найти эти ответы. Каждый знает, что ему нужно, но редко кто знает, где и как найти или получить то, что ему нужно. Вот почему мир тонет в посредственности. С другой стороны, можно быть средним, но оригинальным. То есть оригинально жить своей среднестатистической жизнью. В этом смысл моего класса, смысл его существования. Но и тут редко кто бывает оригинальным. Потому что оригинальность требует некоторой толики безумия. А никто из средних людей не хочет быть сумасшедшим. Каждый думает, что лучше прожить свою жизнь как обычный человек, справляясь с повседневными экзистенциальными потребностями.

Я обсуждал это с одним моим другом, и он полностью согласен с моей позицией.

О подрывной сути устного сочинения

Хотя я люблю читать, я никогда не любил писать. Я предпочитал сочинять произведения, которые не записываются, а передаются из уст в уста и из поколения в поколение.

Хотя кажется, что