А будет ли удача - Александр Барков

Конечно, Гмелин человек далеко не светский. Однако беседы с ним меня поражают. В них всегда виден острый ум, а вместе с тем душа чувствительная и нежная.

Не скрою, Наденька, я рассказал ему все о нашей любви. Гмелин с чувством пожал мне руку. Вот уж, признаться, никогда не думал, что где-то в далекой Персии встречу родственную мне душу и сердце.

Помните немецкого дипломата графа С.? Как тогда в гостиной Вашего батюшки он говорил о Персии? Райские птицы, райские сады, венчающие горы.

Смею Вас уверить, ничего подобного здесь нет. Горы большею частью голы. Кое-где по ним, как гнезда ласточек, лепятся дома, по-восточному сакли. Снизу сакли похожи на лестницы, и по сему поводу казаки наши шутят: персы живут под лестницами. Выше саклей на горах снег. Снегу много, и его следует опасаться. Однажды на наших глазах был обвал. Персидскую повозку вместе с возницей накрыло снегом, она несколько раз перевернулась и с превеликим шумом сверглась вниз. Спасти ямщика, безусловно, никто не смог.

Да, кстати, о здешних повозках и ямщиках! Ямщики, как правило, попрошайки. Экипажи тоже оставляют желать лучшего. Они скрипят так, что, право, нет никакой возможности в них долго ездить.

Теперь мы большей частью передвигаемся верхом. Я в том трудности никакой не испытываю, зато моему начальнику сие занятие кажется не из приятных. Во всяком случае, в первый день Гмелин так и не мог сам слезть с лошади. Тем не менее, несмотря на многие неудобства нашего путешествия, мы продолжаем идти вперед. Сегодня поднимемся в гору, а завтра будем спускаться вниз.

По ночам я иной раз просыпаюсь, долго не могу заснуть и прислушиваюсь к звукам. На протяжении часа-другого они сменяются один за другим. Порою поднимут отчаянный гвалт потревоженные кабаном стада гусей и казарок. Почуяв лакомую добычу, с воем отправляются на промысел стаи волков, то внезапно заревет выпь. Далеко по камышам летит этот страшный крик в ночи. Не на шутку перепуганный криками и свистом птичьих крыльев, отрывисто мекнет козел, сорвется с места, поскачет и каменным истуканом застынет где-нибудь на краю пропасти. Легонько тявкнет лисица, смекнув, что лебеди опустились на ближнюю поляну. Плутовка прижмется брюхом к земле и, хоронясь кустами, поползет охотиться за гордой и сторожкой птицей.

Ближе к рассвету громко перекликаются фазаны. Стряхивают с крыльев ночную дрему, выбегают на тропы. Молодые петухи воинственно выгибают хвосты, шеи и наскакивают друг на друга. Происходят подлинные фазаньи дуэли.

Однажды я видел, как персы охотятся за кабанами. Они ходят по рынку, по рыбным и мясным рядам, и громким свистом созывают голодных, бездомных дворняжек. Собаки сбиваются в стаю и направляются за охотниками в чащу. Всю дорогу персы гремят, свистят, улюлюкают... Затем, подняв зверя где-нибудь в густых камышах, псы облаивают его.

На клыкастого, обезумевшего от страха секача набрасываются разом десятка три злющих псов. Дворняги гонят его на лаз, где заранее схоронились в засаде охотники. А те уж со взведенными ружьями, затаив дыхание, давно поджидают страшного зверя. Далее все зависит от меткости и проворства стрелка. А не то раненый, обезумевший от боли и гнева секач может броситься на охотника. Тут уж подлинная беда! Кабан сбивает его с ног, рвет клыками и начинает в гневе топтать. Словом, впечатлений хоть отбавляй!

Друг мой, раньше я думал, что в строении своем горы разницы большой не имеют. Вижу теперь, что не прав. Они весьма отличны и чудны. Две недели назад мы поднимались в гору, кою называют Биш-Бармак, то есть "пять пальцев". Гора эта и в самом деле вполне соответствует своему имени. Пять вершин, будто пять больших корявых пальцев, уткнулись в небо. Разные легенды рассказывают здесь о сем чуде...

Жил когда-то в давние времена великий, мудрый и богатый шах. Богатство и мудрость его были так велики, что люди его страны поклонялись ему равно как богу.

Но великий шах скучал.

- О аллах! - воскликнул он. - Меня окружают глупцы. Несовершенны их суждения и речь. Да будет милосердно имя твое, аллах, но мне трудно являть им свой глас.

Долго молил он небо. И тогда смилостивился и ответил всевышний:

- Пусть будет по-твоему. Ступай в пустыню, гордый человек, и воздень длани свои.

И пошел шах в пустыню и воздел длани. С той поры шаха не стало. Гордая скала высится в пустыне - каменные ее руки воздеты к небу. Знойные ветры из дальних стран сушили ее, жгучим песком нещадно било в лицо. В непогоду больно секли ливень и град. Но скала горда и молчалива в вечном своем одиночестве. Гордость, покой и одиночество - для нее высшее счастье.

И вот однажды, когда в пустыню пришла весна, проснулись травы и зацвели цветы, к одинокой скале прилетели ласточки. В каменной длани они свили гнезда. И все лето потом пели и щебетали.

Человек! Пусть бог наградил тебя каменным сердцем, но если ты услышишь голоса птиц весной, ты непременно очнешься! И очнулся, ожил гордый шах! Он радовался весне, солнцу и птицам. Но осенью ласточки взвились в небо, улетели. Лишь пустые глиняные гнезда - остаток некогда райской жизни - держал он в своей каменной руке. И впервые шах заплакал. Слезы упали на землю, и пыль пустыни запорошила их.

Верно, Наденька, прекрасная легенда?!

Впрочем, она и вправду имеет глубокий смысл. Поутру я видел у подножия скалы капли росы. Скала плакала...

Гаснет свеча. Завтра мы будем в Баку.

До свиданья, друг мой!

Преданный Вам  Е в г е н и й.

Глава IV. ГОРНЫЕ ТРОПЫ

Баку издавна славился развалинами старого дворца Ширван-шаха, Девичьей башней, соленой землей, водой и сильными ветрами.

Нестерпимо жжет солнце. На пыльную дорогу ложатся густые тени. Большая разлапистая тень - дерево; квадратная - дом. И еще какая-то смешная, забавная - тень ослика. Ослик прядет ушами, машет хвостом.

- Ишь ты? - удивляется казак. - Тоже лошадь! Спаси и помилуй... И как персиянцы на них ездют.

- А ты, Иван, спробуй... - советует ему другой. - Спытай. Глядишь, и тебе приглянется.

- Тьфу ты! - Иван Ряднов, серьезный и обстоятельный казак, грозит насмешнику здоровенным кулаком.

Рябой рыжий казачок прыгает прямо под ноги здоровенному казаку.

- Федька! - строго приказывает Ряднов. - Осла кормить будешь. Вишь какой он тощий. Понял?

- Понял... - Казачок не спеша подходит к ослу.

Нещадно палит солнце.

- Как в сухой бане, - жалуется кто-то и вздыхает: - Ну и жисть, братцы! Когда же домой-то?

- Домой ищо рано. Не все дела ищо сделали... - поясняет обстоятельный Ряднов.

- А чего осталось?! - возмущается длинный, всегда чем-то недовольный Матвей Суслов. - Голь одна кругом.

- Тебе голь. А их благородию виднее. Прошлый раз хинное дерево нашли. Слыхал?

- Ну и што?

- Коль у тебя лихоманка какая случится, лечить станут... Понятие иметь надо!

- Одно и есть, что хина, - не унимается Матвей. - А цветья зачем берем?

- Цветья? - размышляет Ряднов. - Зачем, в самом деле, их благородие всякие цветочки, словно девка, подбирает? - И тут смекает: - Цветья тоже, значит, от хворобы!

- Дядя Ваня! - вступает в разговор Федька. - А я надысь ввечеру персианского черта видел. Величеством больше льва. Шерсть коротка. Глаза уголья. Голос велик и страшен. А сам хвостатый и весь, весь в пятнах.

- Дурак ты, Федька, - спокойно отвечает Ряднов. - То большая персианская кошка. Пардус - по-ихнему.

- Чудно как-то... - тянет Федька. - Кошка, а зовут - пардус.

- Ну как есть дурак, - вздыхает Ряднов. - Для них, поди, тоже чудно, что вот тебя Федором величают.

- И ничего чудного тут нет, - серчает Федька. - А их дербентского хана, слышь, тоже так кличут: Фет Али Федор...

- Ух, - утирает глаза киснущий от смеха Ряднов. - Ну и скоморох же ты, Федька. А теперь скажи мне: если дербентский хан твой тезка, почему он лошадей тебе пожалел?

Федька разевает рот, чтобы все объяснить. Не он, мол, виноват, а их благородие: не захотел резать ханскую щеку, вот хан и не дал лошадей. Но казачок тут же спохватывается: как бы опять не попасть впросак. Чуть что, казаки над ним до упаду хохочут. А как смеялись они в караван-сарае! Федьке до сих пор вспомнить тошно.

Спустились они тогда с горы Биш-Бармак и решили в том сарае ночевать. Казачок притомился за день и сразу уснул. Спит спокойно, ничего не чует. А гнусу всякого в том караване - хоть метлой мети, хоть лопатой греби. Наутро глаза и нос у Федьки распухли. Казаки хохочут:

- Смотри, нос-то у тебя - слива переспелая.

- Федька! - зовет Ряднов. - Снеси письмо хану. Да поживей ворачивайся...

По жарким, пестрым улицам Баку плетется маленький казачок. Вопиют муэдзины, созывая верующих. Стонут нищие. Ругаются, стараясь перекричать друг друга, нарядные персы, возвращаясь с базара.

И сквозь этот невообразимый шум, гвалт, крики идет маленький казачок.

- Ибн алла, - каркает кто-то над самым ухом.

- Ибн алла, - гневно сверкнув глазами, проносится быстрый всадник, едва не задев Федьку лошадью.