Иисус. Надежда постмодернистского мира - Том Райт

Я убежден, что среди множества задач, которые Церковь призвана решать в наши дни, одной из наиболее важных остается поиск ответа на вопрос просветителей: «Кем был Иисус, и в чем заключался его подвиг?» Более того, я уверен, что при ответе на этот вопрос все же можно избежать простого манипулирования понятиями, которыми оперировали просветители. Современное поколение христиан тоже способно к зрелости в своих размышлениях, в молитвах и во всех прочих составляющих духовной жизни. Эта зрелость достигается многими средствами, в частности, через поиск новых, творческих решений вопроса об историческом Иисусе.

Все вышесказанное побуждает меня углубиться в изучение общественного, исторического, культурного и политического контекста евангельского повествования об Иисусе. Ортодоксальным христианам не следует воспринимать это как угрозу, Действительно, современная традиция консервативного христианства, унаследованная как мной, так и многими из моих читателей, родилась в условиях модернистского и секулярного редукционизма. В таком окружении особое значение приобретало утверждение богодухновенности Писания, божественной природы Иисуса и тому подобного. Именно этим регулярно занимались верующие христиане на протяжении последних двух столетий. Однако наши более древние предшественники осознавали и существование других заблуждений, ведущих в обратном направлении: такого образа мыслей и поведения, которые представляли Иисуса в виде некоего мифического полубога, лишенного всего человеческого, Это героическое божество, решительно шагавшее по жизни, не предавалось мучительным размышлениям о призвании. Оно не ощущало себя частью этого мира и видело свою цель в том, чтобы помочь людям избежать царящего в нем зла и обрести вечный приют в иных приделах, Подобное мировоззрение стало благодатной почвой для появления гностицизма. Эта сложная система философских и религиозных убеждений провозглашает существование тайного знания (гнозиса), достижение которого должно помочь людям вернуть утраченное представление о самих себе и таким образом уйти от мира сего и обрести блаженство в совершенно иных сферах бытия.

Гностицизм в той или иной форме переживает в наши дни новое поведение. Иногда это проявляется явно: например, в философии движения «Нью эйдж» и подобных ему духовных учениях. Однако не менее широкое распространение получил несколько иной вариант гностицизма, проповедуемый представителями так называемой традиционной ортодоксии. Многие из них уверовали в Иисуса, который лишь казался человечным. Они читают Библию, которая только кожется написанной людьми, и ищут спасения, в котором сотворенный Богом порядок вещей теряет всякий смысл, а само спасение рассматривается в свете чистого дуализма. Горе нам, если наше стремление выиграть вчерашнюю битву со сторонниками редукционизма в христианстве помешает нам вступить в битву завтрашнего дня, которая может оказаться совершенно иной.

Новые направления поисков

Почему же мы вправе считать, что об Иисусе до сих пор сказано еще не все) Мне часто задают этот вопрос как журналисты, так и христиане, чувствующие себя неуютно в университетских стенах. Правильный ответ является одновременно утвердительным и отрицательным. Простая погоня за новизной почти неминуемо окажется ложной. Так, если вы попытаетесь доказать, будто Иисус не проповедовал Царства Божьего, или назовете его философом ХХ века, опередившим свое время, ваши слова будут справедливо отвергнуты. Но что именно подразумевал Иисус под Царством Божьим Этот и тысячи других подобных вопросов гораздо сложнее, чем могут вначале показаться. А новые ответы на них следует искать в историческом окружении Иисуса и его современников, в иудаизме первого века нашей эры во всей его глубине, как бы ни были слабы наши попытки восстановить его в первозданном виде.

Конечно же, в нашем распоряжении имеется множество средств, облегчающих эту задачу. У нас есть свитки Мертвого моря, ставшие, наконец, доступными широкому читателю. Увидели свет прекрасные издания десятки редких иудейских документов, а также связанная с ними вспомогательная литература. Нельзя забывать и о разнообразных археологических находках, как бы сложна ни была их обработка. Разумеется, всегда существует опасность как чрезмерного упрощения, так и чрезмерного усложнения. Наши источники не позволяют нам полностью воспроизвести схему общественного устройства Галилеи и Иудеи времен Иисуса. Тем не менее, мы знаем достаточно, чтобы рассуждать об интересах, преследуемых фарисеями, а также об ожиданиях и надеждах, бережно сохраняемых в так называемой апокалиптической литературе. Многое известно нам и о римских интересах в Палестине, об устремлениях первосвященников, а также о династии Ирода, непрерывно боровшейся за свою неустойчивую власть, Иными словами, мы располагаем достаточными знаниями контекста, необходимого для понимания личности Иисуса.

Немало нам известно и о галилейском крестьянстве, хотя не так много, как полагают некоторые богословы, По мнению некоторых людей, крестьянство древнего Средиземноморья оказывало преобладающее воздействие на галилейское общество времен Иисуса, причем значение апокалиптической окраски иудейской культуры явно умаляется. Таким образом, слова Иисуса о наступлении Царства Божьего связываются не столько с характерными для иудеев надеждами и чаяниями, сколько с социальным протестом, возможным в любом обществе.' Мне бы хотелось подчеркнуть как несомненную ошибочность подобного предположения, так и то, что признать его ошибочным еще не значит пренебречь элементом общественного протеста, присутствующего в гораздо более разносторонней и обоснованной с богословской точки зрения проповеди Царства, справедливо приписываемой Иисусу. Кроме того, следует отметить, что одной из известных нам особенностей современного Иисусу крестьянства является его стойкая приверженность устной традиции, в том числе традиции спонтанного повествования. Правильное понимание этого поможет нам легко избежать крайнего редукционизма, характерного для участников так называемого «Семинара Иисуса» с его попытками опровергнуть подлинность многих рассказов об Иисусе на том основании, что люди запоминали лишь отдельные высказывания, а не законченные истории.' В общем, однако, я хотел сказать следующее: многие исторические моменты и события еще ждут своих исследователей, а мы с вами располагаем более чем достаточным набором средств для решения этой задачи. Если мы действительно верим в воплощение Слова, нам следует серьезно воспринимать плоть, принятого этим Словом. И поскольку она принадлежала иудею первого века нашей эры, нас должен радовать каждый маленький шаг вперед в понимании иудейской культуры той эпохи, позволяющий нам по–новому взглянуть на Евангелия.

Нашей целью при этом совершенно определенно не является желание подорвать авторитет Евангелий или подменить их содержание собственными домыслами. Напротив, мы стремимся как можно глубже понять заложенный в них смысл. Типичным аргументом против исторического исследования личности Христа стало напоминание о том, что Евангелия даны нам Богом, и мы не вправе трактовать их по собственному усмотрению. Однако утверждающие это искажают суть поставленной задачи. Именно тот факт, что на протяжении двух тысячелетий люди читают и проповедуют Евангелия как священное Писание, объясняет появление такого обилия ошибок в их толковании, постепенно закрепившихся в церковной традиции. Заключения историков чаще всего состоят не в том, что Евангелия следует отвергнуть или переписать, а в том, что их авторы вкладывали в свои творения совершенно иной смысл, нежели тот, который приписывает им более поздняя христианская традиция.

Приведу очевидный пример, который, возможно, покажется особенно интересным в ходе наших дальнейших рассуждений. Мартин Лютер справедливо критиковал средневековый перевод слова «metanoeite» выражением «paenitentiam agete» («подвергнуться епитимии»). Он настаивал на том, что его первоначальным значением является покаяние, происходящее в глубине человеческого сердца, а не внешние действия, назначаемые грешнику в качестве наказания. Лютер не мог знать, что его трактовка, в свою очередь, послужит доказательством в пользу фанатичного индивидуалистического прочтения Иисусовой заповеди покаяния, которое отнюдь не способно отразить истинное первоначальное значение этого слова. Иисус призывал своих слушателей отказаться от своего прежнего образа жизни, пожертвовать своими национальными и общественными интересами и воспринять иные цели и устремления. Разумеется, это предполагало внутренние изменения, но отнюдь не ограничивалось их рамками.

Все это подтверждает мысль, которую можно повторять бесконечное число раз: историческое исследование, как я неоднократно пытался доказать, никоим образом не побуждает нас отказаться от Евангелий и заменить собственными сочинениями. Оно скорее напоминает нам о том, что привычное для нас прочтение евангельских сюжетов, возможно, следует подвергнуть серьезному переосмыслению, так что даже наши любимые отрывки зазвучат совершенно по–новому. Поскольку такую цель можно считать истинно протестантской, истинно католической, истинно евангельской, истинно либеральной, а возможно, и истинно харизматической, каждое из Церковных течений должно воспринять ее как свою собственную. Несомненно, новое прочтение знакомых текстов требует мужества. Однако все усилия будут непременно вознаграждены по достоинству. Все, что вы потеряете с привычной трактовкой Писания, померкнет в сравнении с тем, что вы приобретете.