Песня Кахунши - Анош Ирани

– Но теперь все переменится.

Миссис Садык поднимает голову, но веселее ее слова от этого не становятся.

– Три месяца назад я получила письмо. От попечителей… от начальников нашего приюта. К ним пришел человек, который сумел доказать, что он – внук леди Камы.

Миссис Садык снова опускает голову и потирает локти.

– Попечители вынуждены передать ему этот дом. Он собирается построить на его месте новое здание. Я умоляла попечителей предоставить нам другое помещение, где угодно, пусть даже маленькое. Сегодня в три часа дня мне дали окончательный ответ.

Пушпа раскрывает «Чандамаму» и перелистывает страницы. Разглядывает картинку: мальчик держит в руках гору и собирается ее съесть. Пушпа смотрит на Чамди, показывает на раскрытый рот мальчика и хихикает. Но Чамди не до нее – он слушает миссис Садык.

– Дело в том, что попечители просили нас выехать. У нас есть месяц. Наш приют снесут и построят многоэтажный дом.

Чамди сердится на миссис Садык, ведь она узнала об этом три месяца назад! И ничего ему не сказала! Только все больше замыкалась в себе, а ведь молчанием делу не поможешь. И что за люди эти попечители? Как же они о детях не подумали?

– Скажите им, что мы никуда не поедем, – говорит он.

– У нас нет выбора, Чамди.

– Но это наш дом.

– Они – хозяева. Ничего не поделаешь. Такое случается в жизни. Нам и так повезло, мы ведь столько лет здесь прожили. А многие несчастные живут на улицах.

– Вы и нас туда же выгоняете.

– Никуда я вас не выгоняю. Не я принимаю решения. Но я стараюсь найти для нас другое место.

– Где?

– В Пуне.

– Где это?

– Отсюда три часа поездом. Я знаю одного священника. Его зовут отец Браганца. Он тоже содержит приют для детей. Я написала ему письмо.

– Значит, из Бомбея мы уедем?

– Я пыталась найти место в Бомбее, но ничего не вышло. К тому же от города сейчас лучше держаться подальше, там опасно. Время сейчас неспокойное. Вы же помните, что было в декабре. Многие считают, что грабежи и поджоги еще долго не закончатся.

Зачем она так говорит? У самой жизнь не сложилась, значит, пусть и у них не сложится? Не видел Чамди никаких беспорядков. Сколько раз он представлял себе Бомбей! Это чудесный город.

– А что, если отец Браганца нас не примет? – спрашивает Чамди.

– Примет, – отвечает миссис Садык. – Послушай, сейчас нет смысла об этом говорить. Мы найдем другое место. А пока остается только молиться.

Миссис Садык поправляет седые волосы и ведет детей в молельную. Пушпа и Чамди входят в молельную последними. Журнал остается лежать на полу.

Чамди видит, как напугана миссис Садык. Обычно перед молитвой она становится у ног Иисуса и беседует с детьми. Сегодня не так. Сегодня она вместе с ними опускается на колени и говорит:

– Расскажите Иисусу обо всем.

Тишина. Чамди не знает, как долго длится молитва, но чувствует, что все чуть-чуть сблизились.

Миссис Садык поднимается первой. Дети проходят мимо нее. Все молчат. Пушпа берет миссис Садык за руку, будто не хочет идти одна. Но миссис Садык не двигается с места. Чамди идет позади всех. Он наблюдает за воспитательницей. Миссис Садык отправляет Пушпу в соседнюю комнату.

Чамди сердится, потому что узнал правду. Раз миссис Садык так легко все им рассказала, значит, скажет и то, что много лет от него скрывала.

– Скажите мне правду, – начинает он.

– Это правда. У нас больше нет дома.

– Не про дом. Про меня.

– Чамди, ну сколько можно? Я ничего не знаю.

– Вы врете.

– Я ничего не знаю. Честное слово.

– Поклянитесь именем Иисуса.

– Я тебе уже клялась. И не раз.

– Положите на него руку и скажите.

Чамди знает, что раньше миссис Садык его обманывала. Да, она клялась именем Иисуса, говорила, что ничего не знает о родителях Чамди. Но руку на статую не клала. А если положит, то не сможет соврать.

Миссис Садык касается стоп Иисуса.

– Я ничего не знаю о твоих родителях, – говорит она.

– Вы опять врете.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что вы отвели руку, когда говорили!

– Чамди… Хватит!

– Тогда я спрошу про другое.

– Так-то лучше.

– Помните, вы меня спросили, пинал ли я койбоя, когда он спал?

– Помню.

– И что я ответил?

– Сказал, что пнул ногой одного из них.

– А знаете, почему я сознался? Потому что я не умею врать. И вы не умеете. Пожалуйста, скажите мне правду. Ну пожалуйста, миссис Садык, я должен знать хоть что-то о родителях!

– Почему именно сейчас?

– Я тогда перестану о них думать. Знаете, я по ночам лежу и переживаю: а вдруг они меня потеряли и до сих пор ищут?

– Чамди, нельзя жить в мечтах.

– Тогда скажите правду.

Миссис Садык долго молчит. Сейчас она в сотый раз скажет, что ничего не знает о его родителях.

– Чамди…

– Я знаю, почему вы отсылаете нас в Пуну.

– Ты что говоришь?

– Вы больше не хотите с нами возиться!

Он смотрит ей прямо в глаза. Она поражена.

Чамди никогда раньше не позволял себе такого.

– Чамди… Ну что я могу сделать? Это же не от меня зависит. Все решают попечители. Честное слово, это правда.

– Тогда скажите мне правду и про моих родителей.

– Она тебе может не понравиться.

– Все равно скажите.

– Подумай хорошенько. Ты точно этого хочешь?

Да он всю жизнь об этом только и думает! Иногда по ночам он стоит у окна и умоляет родителей прийти и забрать его из приюта. Он выбирает ветреные ночи, потому что только ветер сможет донести его просьбу до мамы с папой. А иногда он смотрит в зеркало и пытается понять, что же в его лице так не понравилось родителям. Много раз Чамди хочется, чтобы миссис Садык узнала, зачем он целыми днями торчит во дворе. Чамди снилось, как он стоит в приютском саду, а к нему идут мужчина и женщина. Он бросается навстречу, потому что сердцем узнал их. Они обнимают его, и весь двор счастлив, особенно бугенвиллеи…

– Твой отец принес тебя сюда, Чамди, – жестко говорит миссис Садык, – он не вернется. Я думала, что лучше тебе не знать.

Чамди поражен ее тоном. Миссис Садык подходит к окну и смотрит во двор, на колодец. Она снимает очки, прячет руки за спиной и продолжает:

– Я видела твоего отца. Я видела его в тот день, когда он оставил тебя. Я только-только успела пообедать. У нас тогда была собака, Рани. Она уже умерла. Ласковая такая. А тут она вдруг залаяла, будто увидела, что кто-то бежит. Рани почему-то не любила, когда люди бегают. И сама никогда не бегала. Собаки ведь любят поноситься, погоняться за кем-нибудь. Рани у меня никогда не бегала, она ступала степенно, как королева.

– И что вы видели?

– Действительно, мимо окна бежал человек. Перелез через забор и исчез. У меня сжалось сердце. Так всегда бывает, когда в приют подбрасывают детей. Никогда мне к этому не привыкнуть.

– Какой он был, миссис Садык?

– Я только взглянула на него, а потом повернулась к Рани. Она стояла у колодца, около белого свертка, и лаяла. В свертке был ты.

– Как он выглядел, тот человек?

Да что же она тянет?!

– Он был чем-то напуган. Лица его я не видела, только спину, но даже спина у него была испуганная.

– Это был мой отец? 

– Да.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, потому что видела, как он бежал.

– Я не понимаю.

– Он бежал, Чамди. Может, он очень любил тебя и ему трудно было оставить ребенка здесь и спокойно уйти. А может, боялся, что его поймают. Бежал, а почему – это тебе решать.

– Вы видели его лицо?

– Нет.

– Уверены?

– Нет.

– То есть видели все-таки?

– Понимаешь… я так ясно вижу его спину… До сих пор вижу. И с годами понемногу начала видеть и лицо. Такое, как у всех мужчин на свете. Лицо моего мужа или продавца овощей на углу. Они все одинаковые.

– Я не понимаю, миссис Садык!

– Я не видела его лица. Прости.

Почему же она лица не разглядела? Самого важного и не увидела.

– Но я сохранила белую ткань, в которую ты был завернут. Хочешь, я тебе ее отдам?

– Белую ткань?

– Пусть она будет у тебя. И покончим с этим. Подожди, я сейчас принесу.

Чамди ждет. Гладит ноги Иисуса, всматривается в его лицо. Ведь Иисус должен быть живой, а это мертвая статуя.

Миссис Садык возвращается с белой тряпкой. Обыкновенная тряпка, думает Чамди. Белая мятая тряпка в руках старухи.

– Ты был в нее завернут.

– Почему вы ее сохранили?

– Потому что на ней кровь.

Миссис Садык протягивает лоскут, Чамди в глаза она не глядит.

Он разворачивает ткань, на ней три бурых пятна. Как будто эту кровь специально для него сохранили.

– Что это? – удивленно спрашивает Чамди.

– Не знаю. Я столько лет об этом думала и не знаю.

– Это моя кровь?

– Нет, на тебе крови не было.

– Значит, это кровь отца?

– Если он твой отец. Я поэтому и сберегла.

Чамди слушает, как она дышит. Сейчас он слышит любой, даже самый тихий звук.

– Сколько лет тебе, Чамди? – мягко спрашивает миссис Садык.

– Десять.