Девятая квартира в антресолях II - Инга Кондратьева

– Господи! – Лиза снова обняла подругу. – Неужели я действительно такая эгоистка?

– Ты моя самая любимая девочка. Всё? Начинаем жить? – с улыбкой спросила Нина.

– Да! – твердо ответила Лиза. – Ты не представляешь, как я счастлива, что ты у меня есть.

***

Клим сегодня сопровождал до пристани одного докторишку, что отправлялся в Рыбинск на новое место службы, по оказии сопровождая еще и немалый груз медикаментов и иных принадлежностей. Неволин должен был еще днем отследить погрузку фрахта на товарной пристани, что и было им проделано со всей добросовестностью. Представитель лекарского сословия, отличавшийся ленцой и безалаберностью, как успел заметить Клим за время их делового сотрудничества, назначил быть с докладом перед самым его отплытием. Явившись на пристань пассажирскую, Клим гадал, не за те ли самые качества, эскулап нынче и удостоился смены начальства, и что делать, если он по своей беспечности не явится совсем – куда девать сопроводительные бумаги? Но тот явился, хотя и в явном подпитии, с Климом по договоренности расплатился и на палубу взошел.

Клим решил подождать отхода судна – и вечер уж близился, и особых дел у него не предвиделось, и хотелось удостовериться, что подопечный субъект не отстанет в последний момент от борта, вдруг захотев «добавить» на берегу. Хотя это Клима вовсе уже не касалось. Но день оказался удачным, дело сделанным, а вечер обещал быть теплым. Почему бы не побездельничать в свое удовольствие? Клим сел на одну из чугунных чушек и наблюдал знакомую картину проводов. Отправление задерживали. Зная по документам, кому принадлежит данный пароходик, Неволин теперь вглядывался в пассажиров на верхней палубе, пытаясь разгадать, что служит причиной задержки. Это можно было позже обсудить за столом у хозяйки, если все закончится курьезно или благополучно, и, наоборот, утаить от нее, чтобы не расстраивать, если что-то пойдет не так. И тут он заметил ее саму.

Теперь уйти нельзя стало из любопытства. Клим никуда не торопился, поэтому просмотрел все сцены спектакля – и препирательства с капитаном, и прибытие небезызвестного гостя, и поспешное: «Отдать швартовы!» после его восхождения на борт. Ситуацию можно было оценить как пикантную, так как путешествие ожидалось с ночными переходами и не в один день. Но так как сплетником, в прямом понимании этого слова, Клим никогда себя не считал, да и не был, положа руку на сердце, то он глубоко задумался. С одной стороны – это, по сути, повод отчитаться перед доверившимся ему Леврецким. С другой – не пойман, не вор. Ну и что, что отплыли на пару? Проверить в одной ли каюте разместились гость и хозяйка возможности нет, а Корней Степанович, видать, тут действительный сердечный интерес имеет, так как бы не напортить раньше времени. Да еще в любой момент мог появиться и второй соискатель – Офиногенов. Но, хотя его-то щадить у Клима не было никаких внутренних позывов, а все ж едино – что знает один, то надо бы знать обоим. А то, что это он, понимаешь, за вершитель судеб получается! Вот задача-то!

Клим дошел до дому, так и не приняв решения. Войдя, он услышал голоса с кухни и был удивлен, так как они не были детскими. Кому бы это оказаться у них в такую пору? Он наскоро разулся в прихожей и пошел на разговор. Сказать, что он был удивлен – мало, потому что у него за столом потчевался чаем никто иной как, только что в мыслях им упоминаемый Леврецкий! Клим смешался. Стал суетливо здороваться, поглядывая то на разморенного гостя, то на Тасечку, что-то еще выкладывающую в тарелки, хотя лакомств было и так в достатке. При ней обсуждать тему Климова соглядатайства было немыслимо, так что это он зря заметался. Посидели, степенно поговорили. Тася была оживленной, как никогда – а то все одна, да одна. Мило провели вечер. Стаська заснула, Глеб подходил к новому гостю со своими поделками, тот не шпынял его, как большинство сторонних взрослых, а обстоятельно вникал в тонкости творений. Все были довольны.

Но Клим ждал момента, когда придется провожать гостя за порог. Тот обстоятельно прощался с домочадцами, благодарил хозяйку, Климу никаких тайных знаков не подавал. Но ведь приходил же за чем-то?! Ведь сидел – ждал Климова прихода! Клим вышел за гостем на крыльцо и дверку прикрыл за собой.

– Во-ооот.. – протянул он, так и не придумав, что же именно поведать доверителю.

– Вечер-то какой, Климушка! – втянув ноздрями аромат какого-то куста, что пах только по ночам, и блаженно улыбаясь, воскликнул умиротворенный гость. – Что так благоухает божественно рядом с твоим благословенным жилищем?

– Корней Степанович, да ты, никак, тоже в поэты подался? – хихикнул Клим на выспренность фразы. – То каприфоль, скорей всего. Жимолость по-простому.

– Благодать! – гость смотрел в небеса и ничего о деле не спрашивал. – Ну, прощай, Климушка. Пригрелся я у домашнего очага, душу мне порадовало твое семейство. Позволишь на досуге еще зайти?

– Да, Господи, да за ради Бога, всегда рады! – Клим пожал руку разомлевшему Леврецкому. – Только вот… Прости, друг. По твоему делу…

– Ах, да-да! Что по тому делу? Нет никаких новостей? – как-то даже вяло поинтересовался гость.

– Нет никаких новостей, – эхом отозвался Клим, развел руками и тут же принял решение, что отчитается, когда только на руках у него будет хоть один непререкаемый факт.

Так их конфиденциальные переговоры и ограничились этим вечером ботанической темой.

***

На палубе собирались обедать. Вернее, компания за капитанским столиком, меняясь в составе, формировалась здесь еще с завтрака, к которому дисциплинированно вышли всего двое – уговоренный вчера в последний момент на путешествие, упоминаемый уже, издатель и пассажир первого класса Модест Карлович Корндорф, барон. Теперь же, ожидая сбора гостей, за легким вином и неспешной беседой, сидели тут ненадолго оставивший на помощника свой пост капитан, великолепно выспавшийся Сергей и сама хозяйка.

Сергей был свеж, доволен и даже как-то жизнерадостно настроен. Вчерашние волнения остались далеко, речная волна делала их малозначимыми, а, даже временами докучливое, внимание Варвары не шло ни в какое сравнение с деспотизмом сестры или тетки. К тому же, оказалось, что, если лекарства запасено вдоволь, то одно знание этого снижает желание подлечиться, потому что потребности как таковой не ощущалось – Сергей сегодня чувствовал себя абсолютно здоровым. Вчера он увлекся пришедшими в голову рифмами, а после незаметно для себя уснул. А с утра он тоже не взял из ящика ни одного порошка – сначала привыкал к особенностям устройства корабельной жизни, умывался, чистился, приводил себя в порядок – не без помощи стюарда. А после гулял по палубе, знакомился с пассажирами и здоровался с редкими знакомыми.

Путешествие, определенно, начинало ему нравиться, и теперь он, надышавшись речным воздухом, сидел расслабленный, умиротворенный и в пол уха слушал болтовню счастливой Варвары. А окрыленная «муза», кажется, не замечала третьего собеседника вовсе, и порывалась рассказать Сергею всю свою судьбу разом. Уже пройдя период младенчества и потери родительницы, нескольких лет пансиона и скуки в отцовском доме, она дошла до периода взросления и определения жизненных склонностей.

– Вы знаете, Сергей Осипович, ведь мое нынешнее сближение с людьми искусства – это потаенная потребность юности. Я сама, мнилось мне, была исполнена стремлениями выразить свой внутренний взгляд на этот мир, средствами артистическими. Но потребностям не хватило возможностей, – она вздохнула. – Музыкальные способности у меня были самые средние, а когда я попробовала слагать нечто поэтическое, то папенька, назвав это «словоблудием», отбил у меня всякую охоту. Тогда я увлеклась рисованием. Просьба отдать меня на обучение живописи, почему-то показалась отцу крайне смешной, и больше мы к этому не возвращались. Я взяла по случаю несколько уроков у соседки по даче, но лето кончилось, не стало и наших занятий. Отец считал все мои порывы вздором, говоря, что это бессмысленная трата денег и времени, а главное для приличной девицы – это удачный брак.

– Но Ваш брак, действительно, был удачным, не так ли? – спросил Сергей, чтобы показать, что он участвует в беседе.

– Можно сказать и так, – задумчиво произнесла Варвара. – Во всяком случае, к тому времени он был для меня почти освобождением.

– Освобождением от чего, простите? – задал вопрос капитан, который слушал рассказ Варвары гораздо более внимательно, чем тот, кому он предназначался.

– От деспотизма отца, дорогой Константин Викторович. Он стал несносен к концу жизни, – по лицу Варвары проскользнула мимолетная гримаса то ли боли, то ли стыда. Видимо, вспомнив что-то нелицеприятное, она заметила вдруг, что раскрывается перед двумя молодыми и, в общем-то, посторонними мужчинами. Она стала тщательней подбирать слова. – Видите ли, он меня обвинял в том, что возраст, считающийся благоприятным для брака, был упущен.