Девятая квартира в антресолях II - Инга Кондратьева

– Это ничего не значит, дружочек. Я могу подозревать сколько угодно, но пока ты не дашь подтверждений, это ничего не стоит.

– А, не зная, а лишь предполагая, ты не можешь его ненавидеть? – первый раз за время разговора на лице Лизы появилось подобие улыбки.

– Я могу его презирать, – поставила точку Нина.

Лиза посидела еще немного молча, потом вытащила из-под подушки листок бумаги и протянула Нине.

– Прочти. Я разрешаю.

Нина развернула чуть измятое письмо и прочла: «На краю непреодолимой пропасти я прошу Вас простить мне порыв, который унес меня так внезапно. Чтобы Страсть не победила Разум, находиться рядом с Вами более было для меня невыносимо. Во имя всего, что я чувствовал к Вам, и, возможно, Вы чувствовали ко мне молю об одном – никому не называть моего имени и постараться забыть его навсегда. Счастье меж нами невозможно.

Рвётся в небо, ночь встречая,

Крепко сжатая телами,

Птица с синими крылами,

Ран в груди не замечая.

Плотный ряд, подобный стае,

Справа, слева стиснул птицу.

Не упасть, и не разбиться,

Не взлететь, изнемогая.

Растерявши перья, рвётся,

К небу устремляясь взором,

Под недремлющим надзором,

И на месте остаётся.

Замирая, к ветке жмётся,

Провожая взглядом быстрым

Две рубиновые искры,

И вот-вот сама сорвётся.

И, ударившись о землю,

Обретёт иную бытность,

Прославляя беззащитность,

Слову разума не внемля,

Воспаряя в неизвестность,

Разрывая связи с древом,

Торжествующим напевом

Оглашая всю окрестность.

Переливы, перекаты

Песни укрощенной муки,

В облаках наполнят звуки

Пламенеющим закатом.

Птица с синим опереньем

И пурпуровым отливом

Вечно мечется, пугливо,

Между славой и забвеньем.

Но, сорвётся в упоенье,

Птица, заглушая ропот,

Издававших только клёкот,

Испытавших лишь сомнения.

Прощайте! Вечный странник».

– «Пурпуровые птицы». Боже, что за образы! – презрительно прокомментировала Нина. – Позволь спросить. А что это за «непреодолимая пропасть»?

Лиза снова тихо заплакала.

– Нина, я ничего не понимаю! У меня все в голове перемешалось. Все было хорошо и тут… Последнее, что он мне сказал: «Лиза, да Вы – бесприданница!». Это она, пропасть?

Нина вскочила с кресла и отвернулась к окну, но Лиза, даже по спине, видела в какой она ярости. Чуть успокоившись, но еще сквозь зубы, Нина четко произнесла:

– Полетаева! Иногда лучший способ поступить – это следовать чужим просьбам. Какое презрение? Забвение – вот то, чего он достоин. Действительно – забудь даже имя! Давай теперь думать только о тебе. Какие могут быть последствия?

– Последствия? – снова не поняла ее Лиза. – Моего разбитого сердца тебе мало?

– Лиза, я очень переживаю за тебя, и твои родные тоже, и очень хорошо, что хотя бы не было того, чего они боятся больше всего, насилия. Но что-то было? – и Нина развернулась лицом к подруге.

– Насилия? – Лиза совсем потерялась.

– Лиза. Пурпуровые птицы пали о земь? Изменили сущность?

Лиза непонимающе молчала, лишь хлопая ресницами.

– О, Господи! – Нина вздохнула. – Вы были близки?

– Не знаю, можно ли говорить об этом, – Лиза смутилась, хотя такие подробности из романов еще в Институте обсуждались между старшеклассницами, но крайне редко и только иносказательно, – ну да, мы были очень близко. Он даже… целовал меня, обнимал.

– И это все?

– Все. Хотя был момент. Он попытался меня… ласкать, но…

– Чего ты смеешься? – спросила изумленная Нина.

– Это так стыдно, Ниночка! – Лиза схватила маленькую подушечку и зарылась в нее лицом. – Но тебе скажу. У меня вчера одна резинка от корсета оторвалась, и пришлось пришить другого цвета. – Лиза положила подушку на колени и теперь, водя по ней пальчиком, повторяла узоры на кружевах. – Я так боялась, что кто-нибудь заметит, что не давала дотронуться до своих юбок никому. Ни ему, ни потом Наталье Гавриловне, которая хотела снять с меня мокрое. Я ее, эту резинку, теперь ненавижу!

– Глупая ты моя дурочка! – тоже рассмеялась Нина. – Да ты ее на стенку в рамочку должна повесить. Может быть, это она тебя уберегла. Он ни на чем большем не настаивал?

– Настаивал, – снова потупилась и покрылась румянцем Лиза. – Как раз около усадьбы настаивал, но я сказала, что это невозможно. Что он меня обижает. И еще пришлось ему сказать, что дом заперт и нам уже не принадлежит. Тогда он просто взял и уехал.

– И ты, поэтому пошла топиться?

– Топиться? Кто? Я?! – Лиза узнавала о себе все больше подробностей. – С чего ты взяла?

– Прости, но я поняла так, что местные мужики нашли тебя в реке или у реки?

– Нина! Была такая жара! Я хотела просто умыться. Вы что, с ума сошли?

– Мы с ума сошли? – Нина сделалась вдруг очень жесткой. – Позволь, я теперь не буду тебя щадить? Ты, значит, лежишь тут молча. Ни на чьи вопросы отвечать не желаешь. Упиваешься своими страданиями. А что происходит с другими, тебя не касается? Ладно, моя мама вынуждена была одна отправиться в дальнюю поездку, а князь Чиатурия сидит сейчас как простой извозчик на улице и ждет меня! Да от твоей Егоровны осталась только половина! У этой женщины, Натальи Гавриловны, глаза как у побитой собаки, а твой отец умирает в соседней комнате! И все это из-за твоей неудачной загородной прогулки? Это ты, Лиза Полетаева, сошла с ума.

– Папа! Что с ним?! – Лиза вскочила на ноги и хотела бежать к отцу.

– Стой! – Нина была жестока и настойчива. – Мы не договорили.

– Нина! Не надо так со мной. Я сейчас сгорю со стыда! – и она снова обессиленно села на смятую постель.

– Хорошо, Лизонька. Давай теперь поговорим спокойно, чтобы хуже не наделать, – Нина села к Лизе на кровать, и они обнялись, как бывало раньше в Институте. – Значит, все, что ты мне доверила сейчас – останется между нами. Сам он вряд ли посмеет упомянуть твое имя, раз пишет такое. Давай так? Своих надо щадить. Поэтому ты ехала с богомольцами, как все об этом и думают, просто посмотреть на родные места, соскучилась. Все остальное – как есть. Пошла умываться, тебя не поняли. Про него ни слова.

«У тебя есть тот, кто защитит твою честь, пока я жив!» – вспомнила Лиза слова отца, сказанные всего пару дней назад. «Пока я жив…» Нина такая мудрая, с ней так все сразу понятно. Конечно, нельзя, чтобы отец узнал, ведь тогда он будет вынужден, как говорит та же Нина «что-то с этим делать».

– Господи! – вздохнула Лиза. – Неужели это мы, Нина? Неужели месяц… да, всего месяц назад мы чуть не поссорились из-за того, достойно ли принимать подсказку на экзамене или нет?!

– А теперь я сижу и учу тебя, как утаить правду от родных? – Нина горестно усмехнулась. – Да, Лиза, все меняется так быстро. И мы меняемся.

– Да, и мне даже не верится, что именно ты мне все это говоришь! Ты, Нина! – Лиза смотрела на подругу с удивлением, – Так просто и легко ты приняла бы эти возможные… изменения со мной? Ты?

– Я. Я сейчас стояла тут у твоего окна и думала… – Нина опустила голову. – Нет, прости, не могу произнести вслух. Я тебе потом, в письме напишу, хорошо? Это не о тебе, это обо мне. Помнишь только, тогда, когда я злилась на вас за ту подсказку, ты сказала, что я имею на это право, потому что от себя требую большего? Так вот… – Нина замолчала, не договорив.

– Помню. Ах! Возможно, та подсказка вообще была последней в жизни, – вздохнула Лиза. – Но что, Нина, что? Мы всегда говорим обо мне, а я хоть раз хочу дослушать и тебя. Что ты хотела сказать?

– Да ничего особенного, мой дружочек. Просто, оказалось, у меня нет ответа, как бы я повела себя в подобной ситуации.

– Ниночка, что ты говоришь! – ужаснулась Лиза спокойствию, с каким это было сказано. – Ты что, не можешь убедить родителей, что для тебя это замужество – мука? Неужели они не поймут? Если ты так говоришь, что согласна с первым встречным, лишь бы… Боже, Нина!

– Ты совсем не поняла меня, подружка, – Нина вытерла с лица Лизы остатки слез. – Я ничего не говорила про первого встречного, ты сама придумала. Это все сказки и легенды. Романтика. Ты неисправима, моя Лиза! И еще… – Нина вспомнила о чем-то, поняла, что встретит сейчас новую волну сопротивления и, совсем другим, бодрым тоном, заправляя подруге выбившийся локон за ухо, сказала: – Позволь осмотреть тебя врачу.

– Зачем? – отстранилась Лиза. – Это унизительно! Ты что, не веришь мне на слово?

– Верю, Лиза, – Нина прямо смотрела на подругу. – Это, чтобы успокоить твоего отца. Как бы он ни доверял тебе, сомнения будут мучить его, разжигая чувство вины. Помоги ему.

– Нет. Это противно! – вспылила Лиза.

– Лизонька, – Нина уговаривала ее как ребенка, – ведь как на это посмотреть. Или ты перетерпишь, и врач придет к тебе всего один только разочек, или он станет ходить к твоему отцу, у которого слабое сердце, но уже постоянно.