У аборигенов Океании - Януш Вольневич

машинки, телефоны. За письменными столами — смуглые служащие, мужчины и женщины. В Конедобу нас познакомили с многими людьми. Гэс тем временем развил бурную деятельность: звонил по телефону, радиотелефону, посылал телеграммы.

Задача была не из легких: ведь туда, куда мы отправлялись, зачастую не курсировали даже рейсовые самолеты. Приходилось заранее заказывать машины, принадлежащие миссиям, заботиться о ночлеге, питании и т. д. Причем все это касалось лишь общей схемы маршрута, на уровне округов. Более детальные планы также предстояло разработать па месте, поскольку от погоды здесь многое зависело, да и планы патрульных офицеров[9] могли почти все изменить.

Хотя Гэс и был очень занят, он постарался показать нам все, что можно было увидеть в самом Порт-Морсби. Более десяти часов ушло на осмотр фермы племенного скота, училища, где готовили полицейских, типографии, новых жилищ для аборигенов и т. п. Начальник образцового полицейского училища рассказал нам, что он потратил несколько лет, чтобы добиться отмены строгого запрета ввозить на остров овчарок. Ведь этот столь «экзотический» зверь, видите ли, «угрожал» местной фауне. Я похвалил начальника училища за усердие. Довольный, он продемонстрировал мне, как хорошо выдрессированы его собаки. Я надел защитный халат, собаки тут же набросились на меня, повалили наземь и чуть не искусали.

В типографии я ознакомился с букварем, отпечатанным на «полицейском моту»[10] и на «пиджин инглиш»[11]. Оказывается, «пиджин инглиш» — вовсе не искаженный и упрощенный английский жаргон, а универсальный язык со своими своеобразными грамматическими правилами.

Все эти сведения я аккуратно заносил в мою записную книжку, страницы которой быстро заполнялись. Однако за диаграммами продукции копры и какао, за зарисовками широкоплечих воинов я все еще не улавливал контуров этой пока еще чужой для меня страны. Я вполне понимал наших хозяев, когда они с гордостью демонстрировали свои действительно большие достижения, но в то же время мне хотелось своими глазами увидеть то, что предстоит еще сделать жителям Новой Гвинеи на пути прогресса и цивилизации. Впоследствии мое желание было осуществлено.

Мы много бродили по городу и неплохо познакомились с ним и его многочисленными пригородами-спутниками: Хахолой, Хануабадом, Коки и другими. У нас появились новые симпатичные знакомые, и среди них руководитель местного агентства австралийской авиакомпании. Повсюду нас неизменно величали «Ян» и «Стэн». Вскоре по-австралийскому обычаю нас вообще перестали называть по фамилиям. Но мы отнюдь не жалели об этом, так как быстрее почувствовали себя среди друзей. Впрочем, многие из них кое-что знали о Польше, что еще больше облегчало положение. Неожиданно на помощь к нам пришел еще и Гэс.

Однажды я рассказал ему, как правильно произносить фамилию Косцюшко. С тех пор он стал неизменно поправлять своих соотечественников:

— Говорят не «гора Кодзяско», а «гора Косцюшко»[12].

На четвертый день нашего пребывания в Порт-Морсби мы завершили все самые неотложные дела и нанесли все необходимые визиты. Пожалуй, самым полезным, хотя и наименее официальным, оказался визит к Дэнису Уорену, уроженцу Англии, работнику кино. Англичанин оказал Стаху множество бесценных услуг. Там же Гэс торжественно объявил:

— Завтра вылетаем в Баимуру! А сегодня поужинаем вместе.

Вечером мы уже сидели в ресторане гостиницы. Признаться, я чувствовал себя так, как англичанин в своей колонии. Первые, вторые и десертные блюда, а также вина и кофе — всё это подавали разные официанты. Не успеешь стряхнуть пепел в пепельницу, как слуга тут же хватает ее и очищает; помощник официанта непрерывно наполняет стаканы ледяной водой. Подобное обслуживание можно встретить лишь в первоклассных европейских ресторанах. Здесь же оно свидетельствовало об избытке рабочих рук, мизерной заработной плате аборигенов, а также наплыве населения в Порт-Морсби, где нелегко найти работу.

Когда подавали кофе, Гэс несколько мрачно спросил:

— Так ты пописываешь книги, Ян?

— А что? Разве этот труд позорен?..

Гэс помрачнел еще больше.

— Был здесь один человек, тоже писал…

— Ну и что?

— Уже давно не пишет… Пропал бесследно в районе реки Лакекаму. Говорят, его обезглавили…

Эта печальная история должна была, по мнению Гэса, явиться занимательным вступлением к рассказу о немногих писателях, побывавших в прошлом на Территории. Один из них, немец Отто фон Элерс, писатель и путешественник, до своего прибытия на Новую Гвинею в 1895 году успел взобраться на Килиманджаро, побывал в Непале, Танганьике, на Цейлоне, в Китае, Корее и на нескольких островах Тихого океана. Свои приключения, а их было немало, он описал в нескольких завоевавших широкую популярность книгах.

Элерс задумал пересечь остров по совершенно неизведанному маршруту. Немецкие колонисты предупреждали его, что эта экспедиция опасна. Однако писатель все же решил рискнуть. Приставленный к нему по службе полицейский с отчаяния запил и протрезвился лишь в день отправления в джунгли.

Итак, два немца во главе каравана, состоящего из сорока одного носильщика, покинули северное побережье Острова и направились вверх по течению реки Бу. Путь, который Элерс собирался преодолеть, проходя по шесть километров в сутки, составлял не более ста семидесяти километров. Предполагалось, что это расстояние экспедиция пройдет за двадцать восемь дней. На каждого из сорока трех ее участников выделялось по полкилограмма риса в день. Таким образом, весь багаж экспедиции составлял немногим больше шестисот килограммов. Подобная арифметика в приложении к Новой Гвинее оказалась, однако, слишком упрощенной. Несмотря на весь свой опыт, Элерс все же оказался на «Земле императора Вильгельма»[13] абсолютным новичком.

Уже через пять дней после своего выступления экспедиция увязла в джунглях. В одной из деревушек ее участники отдыхали пять дней и сразу же докупили там, сколько удалось, съестных припасов. Дальнейший путь оказался чрезвычайно трудным. Болота, отсутствие проторенных троп; колючие, ранившие путников заросли; насекомые всякого рода; пиявки, падавшие с деревьев и высасывавшие кровь, — всё это быстро истощило силы обоих немцев и их носильщиков.

На тридцать шестой день похода запасы продовольствия окончательно иссякли. Элерс разрешил съесть его собаку. Положение становилось все трагичнее. Начался сезон дождей, и нечего было даже мечтать о куске сухого дерева, чтобы развести огонь. Оба немца, по-16 крытые гноившимися ранами, ослабленные голодом и дизентерией, медленно брели с оставшимися носильщиками. Половина их уже погибла или заблудилась в пути. После сорока пяти дней похода экспедиция, преодолев почти половину намеченного маршрута, вышла к реке Лакекаму. Там по приказу Элерса сколотили утлый плот, и оба обессилевших немца перешли на него вместе с двумя носильщиками. Все остальные аборигены должны были идти вдоль берега пешком. С тех пор немцы бесследно исчезли, зато сопровождавшие их местные жители прибыли невредимыми к устью реки…

— Ладно, Гэс, это действительно грустная история, но может быть,