Хочу быть честным - Владимир Войнович

Мы оба довольны сделкой: он думает, что ловко обвел меня вокруг пальца, я думаю то же самое о нем, и оба по-своему правы. И он и я выжали друг из друга все, что было возможно, направив на это всю свою энергию и все свои умственные способности. Все было бы гораздо проще, если бы Богдашкин дал каждому из нас, что нам полагается.

Только ушел Ермошин - зазвонил телефон. Я подумал, что это опять Силаев, и попросил Сидоркина взять трубку.

- Если Силаев, меня нет.

Сидоркин снял трубку.

- Алло. Одну минуточку. Главный инженер Самохин занят, но я попробую вас соединить... Она,- сказал Сидоркин, передавая мне трубку, и прикрыл глаза от нахлынувшего на него счастья.

В трубке я услышал голос Клавы.

- Это ты?

- Это я.

- Я тебе звоню просто так - поболтать.

- Ты нашла для этого самое подходящее время,- вежливо сказал я.

- Не сердись. Ты когда появишься? Я вчера ждала тебя весь вечер, потом пошла на "Иваново детство". Ты не видел?

- Нет.

Чего доброго, она мне сейчас начнет пересказывать содержание фильма.

- Возможно, я сегодня зайду,- сказал я.

- Правда?

- Может быть,- уточнил я.- А сейчас, извини, я тороплюсь.

Из прорабской мы вышли с Сидоркиным вместе. Дождь моросил по-прежнему.

- Значит, я подошлю машину и возьму пять мешков, - сказал Сидоркин, поднимая воротник плаща.

- Десять,- сказал я.- Возьми десять. Ты заслужил их сегодня.

8

Когда я вошел, Силаев сидел за столом один и разбирал настольную лампу. Когда-то давным-давно он работал на заводе слесарем, очень любил вспоминать об этом и любил ремонтировать разную технику. Ничем хорошим это обычно не кончалось, и потом приходилось вызывать монтеров или лифтеров - в зависимости от того, что именно брался ремонтировать начальник.

- Что ж так поздно? Курьеров за тобой посылать,- недовольно проворчал Силаев и, не дожидаясь ответа, кивнул на кресло, стоявшее у стола. - Садись.

Я в кресло садиться не стал - оно слишком мягкое. В нем утопаешь так глубоко, что даже при моем росте я едва достаю подбородком до крышки стола. Может быть, такие кресла делают нарочно для посетителей, чтобы, сидя в них, посетители в полной мере ощущали свое ничтожество. Я взял от стены стул и придвинул его к столу.

- Как жизнь? - спросил начальник, снимая с лампы матовый абажур.

- Спасибо,- сказал я,- течет потихоньку.

- Как здоровье жены? - Силаев вынул из лампы кнопочный выключатель и ковырял в нем отверткой.

- Спасибо, здорова,- мне уже надоело говорить ему, что я не женат.

- Ну хорошо,- сказал начальник и положил отвертку на стол.- Ты, конечно, знаешь, зачем я тебя вызвал?

После разговора с Ермошиным я догадывался, но на всякий случай сказал, что не знаю.

- Тем лучше, - сказал Силаев, - пусть это будет для тебя сюрпризом.

Он нажал кнопку звонка, и почти в то же мгновение в дверях появилась секретарша Люся, очень красивая девушка, только ресницы подведены слишком густо.

- Люсенька, принесите, пожалуйста, проект приказа на Самохина, - не глядя на нее, попросил Силаев.

Люся исчезла так же бесшумно, как и появилась. Силаев посмотрел на закрывшуюся за ней дверь и почему-то вздохнул.

- Как у тебя дела? - спросил он, помолчав.- Что-то я давно на твоем участке не был. По плану у тебя когда сдача объекта?

- К Новому году.

- А по обязательствам?

- К первому декабря.

Это все он знал не хуже меня, и я подумал, что он задает вопросы, лишь бы поддержать разговор. Начальник посмотрел на меня и сказал, помедлив:

- Так вот. Сдашь его к празднику.

- Неготовый? - спросил я.

- Зачем же неготовый? Подготовишь и сдашь.

В дверях снова появилась Люся. Постукивая тонкими каблучками, она прошла к столу, положила перед Силаевым лист бумаги.

- Все? - спросила она, усмехаясь, как всегда, когда говорила с начальством.

- Нет, не все,- строго сказал Силаев.- Объявите по участкам, что сегодня в семнадцать тридцать состоится производственное совещание. Нет, объявите, что ровно в семнадцать. Все равно меньше чем за полчаса их не соберешь.

Люся стояла, выжидательно опустив ресницы.

- Можно идти? - спросила она.

- Когда я скажу, тогда пойдете,- рассердился начальник. Видимо, он был не в духе и искал, к чему бы придраться. - Что вы стоите как вкопанная и хлопаете своими ресницами. Вы что, меня соблазняете, что ли?

- Вас - нет,- тихо сказала Люся.

Ее ответ совсем вывел начальника из себя.

- Я вот возьму мокрую тряпку,- сказал он,- и вымою вам эти ваши ресницы.

- Не имеете права.

- На вас у меня хватит прав. Я вам в отцы гожусь.

- У меня есть свой папа,- напомнила Люся.

- Ну и очень плохо,- сказал Силаев, но тут же поправился: - То есть плохо то, что ваш папа не следит за вами. Идите.

Люся повернулась и простучала каблучками по направлению к двери. Во время этого разговора она ни разу не изменила тона, ни один мускул на ее лице не дрогнул.

Я понял, что у Силаева какая-то неприятность. Всегда в таких случаях он срывает злость на своей секретарше, которая эти припадки терпеливо выносит. Может, он за это и держит ее

- Черт знает что,- проворчал он, когда дверь за Люсей закрылась.- Дура.

Он раскрыл пачку "Казбека" и, закуривая, молча подвинул ко мне бумагу, которую принесла Люся. Это был тот самый проект приказа, в котором говорилось, что я назначаюсь главным инженером.

- Прочел? спросил Силаев.- Дела примешь после сдачи объекта.

- Значит, в декабре,- сказал я.

- Раньше,- сказал Силаев.- Объект сдашь до праздника, а после праздника примешь дела. Можешь считать это приказом, который нужно выполнять.

- Приказы, Глеб Николаевич, должны быть разумные,- сказал я.- Вы ведь знаете, что у меня еще штукатурные работы не закончены и малярные. И паркет еще надо стелить.

- Все сделаешь.

- Но ведь даже штукатурка не высохнет.

- Меня это не касается. Дом должен быть сдан. Ты думаешь - это моя прихоть. Мне приказано оттуда, - он раздавил окурок о край пепельницы и показал на потолок.- В райкоме решили, что надо сделать подарок комсомольским семьям. Праздник, барабаны, вручение ключей. А ты должен радоваться, что тебе дают идею.

- Я бы радовался, - сказал я,- если бы эту идею можно было обменять на бочку олифы. Хороший будет подарок. Сейчас сдадим, а через месяц в капитальный ремонт. А что, если я не сдам все-таки дом?

- Не сдашь? - Силаев посмотрел мне в глаза.- Тогда все меры. Вплоть до увольнения. Так что выбирай. Или сдача объекта вовремя и все остальное. Или... Выбирай. - Он встал и протянул мне руку: - Извини, мне пора к управляющему.

9

Я неудачник. Во всяком случае, так считает моя мама. Я неудачник, потому что не стал ни ученым, ни большим начальником. Я все еще только старший прораб. Старший прораб применительно к армейским званиям что-то вроде старшего лейтенанта. Если к сорока годам ты не шагнул выше этого чина, маршальский жезл из своего рюкзака можешь выбросить.

Мне уже сорок два. В сорок два года мне предлагают должность главного инженера, хотя могли это сделать гораздо раньше. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как я окончил строи-тельный институт, почти все пятнадцать я работаю в одной и той же должности - старшим прорабом. За это время я полысел и обрюзг, стал нервным и раздражительным.

Моя работа ничем не лучше, но и не хуже других. Мое это призвание или не мое, я до сих пор не знаю и, если признаться, мало интересуюсь этим. Призвание проверяется в деле, где нужны какие-то особые способности. Прорабу излишние способности ни к чему - ему достаточно умения доставать материалы, читать чертежи и вовремя закрывать рабочим наряды. Я не могу, скажем, сделать дом лучшим, чем он должен быть по проекту.

Но иногда меня заставляют делать хуже, чем я могу, и это мне не нравится. Когда я возражаю, это не нравится начальству. Из двух мест я уже ушел "по собственному желанию". Можно бы уйти и отсюда - на этом городе свет клином не сошелся,- но мне уже надоело скитаться. Надоело жить в палатках и вагончиках или снимать койку в "частном секторе". Когда тебе уже за сорок, хочется пожить нормальной человеческой жизнью, иметь свой угол, может быть, свою семью.

У меня дома на тумбочке под стеклом стоит фотография девушки лет восемнадцати. Удлиненное лицо, большие темные глаза, темные косы, аккуратно уложенные вокруг головы. Это Роза. Я с ней познакомился в Киеве в начале сорок первого года, когда приезжал на зимние каникулы. Она училась в десятом классе (подумать только, сейчас у меня могла бы быть такая дочь!) и собиралась поступать в пединститут на исторический факультет.

Когда немцы подошли к Киеву, она почему-то не уехала и теперь лежит, наверное, в Бабьем Яру. Она была молода и красива - это видно по фотографии. Но она была еще и умна и добра. Она была необыкновенно чуткой и нежной. Впрочем, может быть, я уже не помню, какой именно была Роза, и в моей памяти живет только образ, нарисованный мной самим? Но с тех пор я не встречал женщины, которая хоть сколько-нибудь напоминала бы этот образ. Может быть, поэтому я до сих пор не женат.