Пациент С790 - Евгения Стоянова

Проверяющие ушли. На 3 этаже больше ни одного изолятора, кроме того, где лежал Сергей, они не посетили.

Наташа зашла в палату. Сергей лежал и смотрел в одну точку. Они молчали.

— Наверное, мне уже скоро надо собираться. — сказал он спокойно. — хватит место занимать. — Наташа, я правильно думаю, что больше они ни в одну палату не ходили?

— Так —, ответила Наташа. — и что это значит? Вы знаете? — грустно спросила она.

— Конечно! — нервно улыбаясь ответил он. — Это значит, что скоро конец.

Наташа отвернулась, монитор окна сегодня показывал дождливый день.

— Ну и нечего киснуть, — вдруг весело, собрав всю волю, сказала она, — я знаю, как вам помочь.

Сергей, если бы не был привязан, от удивления, наверное, упал бы с кровати.

— И как же? — с удивлением и раздражением спросил он.

— Мы сбежим! — тихо и буднично ответила она.

Повисла пауза, они смотрели друг на друга. Он ничего не понимал. Она понимала все. Он отвернулся и прошептал: — я кажется здесь не один сошел с ума. Она не могла не услышать это фразу, сказанную тихо, со сдавленным смехом, но это ее только раззадорило, и она ответила:

— Ничего страшного, с этим можно жить.

Тут его прорвало, он говорил на одном дыхании, быстро и тихо. Смех в нем сменился гневом, когда он понял, что она говорила всерьез.

— Дура! Дура! Неужели ты не понимаешь, что делаешь? У тебя дети есть? Наверняка есть! О них подумай! Я уже отработанный материал. Я им не нужен. Но я их не боюсь. А вот они меня — боятся. Мне не страшно уходить, ведь я видел реальную жизнь, видел солнечный день из окна, а не монитор, дышал воздухом, в котором пахло осенью и дымом, а не газом, который распыляет Правительство. Я ходил босиком по траве, не по искусственной, по живой. Понимаешь? А ты, ты что видела, кроме этой тюрьмы? И вот ты мне говоришь, что хочешь сбежать? …. Этого мне не понять. Ты не знаешь, в какую игру хочешь ввязаться. О, нет, не игру, это не игра, вот то-то и оно. В игре есть правила. Здесь правил нет, есть только сила. Их сила! Понимаешь!? Только дай им заподозрить, что ты умеешь думать, и глазом не успеешь моргнуть, как тебя вычеркнут из списка. Из списков на получение боксов, уволят с работы, заставят забыть о тебе всех, кто тебя знал, а потом запрячут так далеко, что никто не найдет. Да и некому будет искать. Заколят … А потом утилизируют. Как же жалко мне тебя Наташа! Никто не идет воевать безоружным, а что есть у тебя? Неужели ты всерьез думаешь, что сможешь поломать эту систему?

Он внимательно смотрел на нее, глаза его горели. Он ждал ответа. Она отошла в мертвую зону камеры и начала:

— Знаете, когда я была маленькой, я была летом у дедушки. У него был большой дом, хозяйство, рядом была река. И вот в один вечер я пошла гулять, было тепло, я увидела, как ласточки летают низко-низко. Мне казалось, что они летают только рядом со мной. Я захотела проверить это и побежала быстро, от них, они прилетели за мной и опять стали кружиться рядом. Я была босая, ногам было так тепло…знаете это чувство, когда ступаешь по земле в конце теплого августовского дня?

Сергей ехидно заметил:

— Супер! И как тебе это поможет?

— Да нет, это я так, просто вспомнила. Так вот, я много лет медсестра. Много лет колю дромадол. И вот, что я поняла, его можно деактивировать, и не просто деактивировать, а и вывести из организма. Однажды, когда я была в кабинете у главврача, он сказал мне, что ни в коем случае нельзя, чтобы на него падал дневной свет. В течение 5 секунд вещество распадается.

Сергей в голос хохотал: — Вот ты удивила, и ты, что думала, что я изобретатель этой дряни, об этом не знаю?

— Это не все, я знаю, как сбежать, но мне нужен был напарник.

Сергей, не переставая сдавленно и недобро хохотать, сказал: — И ты решила взять в напарники безного инвалида? Ты что издеваешься что ли?

— Нет…. Ты подумай все-таки, второго шанса ни у меня, ни у тебя не будет. Я думаю, ты это и сам понимаешь. …

После того, как лекарства переставали действовать на какого-нибудь пациента, как нужно, всегда приходили с проверкой из Комиссии, через некоторое время таких устойчивых пациентов увозили, оформляли просто как перевод в другую больницу для продолжения лечения. Куда увозили, точно никто не знал, но больше их никто не видел. И, сами понимаете, никто их не лечил.

Сергей первый раз за много лет уснул обычным сном. Ему снились коровы, потом он попал в серую зону и коровы пытались идти за ним, и дойдя до границы проваливались, а потом всплывали на другой стороне, и будто были это не коровы уже, а воздушные шары, которые заполняли комнату, и дышать было невозможно из-за них, он начал задыхаться, проснулся. Было темно. Он все думал, о том, что ему делать дальше, вспоминал друзей, которые тоже хотели бежать, но были испарены на границе серой зоны. Сергея не охватывала паника, ей место только там, где есть неизвестность. Ему же было все хорошо известно и вполне понятно. Он боялся поражения, ведь надо было рискнуть не только своей жизнью, но и жизнью других людей, пусть и не близких ему. «Бестолковая Наташа! Так она верит, что все получится! Так верят только дети! Она же знает, что из больницы нам не выйти! Бред какой-то».

— Всегда в начале серой зоны есть такие выемки, они были оставлены админамина на случай, когда пространство надо было либо расширить, либо затянуть. В этих местах время течет иначе, намного быстрее. Если попасть в такую выемку, то на обратной ее стороне можно обнаружить небольшое отверстие, это дыра в стене, это дыра в сети. Как ни глобальна сеть, но в ней всегда есть дыры, на то она и сеть. Чтобы попасть в эту петлю нужно уколоть дромадол. После укола каждый попадает в свою собственную реальность, но не надо недооценивать, все эти сны не обособлены, они связаны друг с другом…. — ты понимаешь, на что тебе придется пойти? — Сергей испытующе смотрел на эту 40-летнюю медсестру с синяками под глазами, в очках, образ ее никак не вязался с образом супергероини, которая вот