Псевдоним для героя - Андрей Кивинов

– Но я и вправду сам! Мне никто не платил, – начал оправдываться Шурик, будто провинившийся школьник, – поверьте, Василий Егорович. И денег у меня последний червонец. Я надеялся, что…

– Я ж тебе сказал, мне своим архаровцам платить нечего! Кризис! Долгов, как вшей на дворняге. Ты посмотри, сколько бумага стоит? Как бы вообще газета не того, тьфу-тьфу. Горлов вон уйти грозится, а Горлов сейчас нарасхват, авторитет, Кобзона вроде знает. Как удержать? А ты говоришь, поставьте…

Коваль раздраженно кивнул на монитор:

– Да и текст, по правде говоря, доработать не мешало бы. Стержень, конечно, есть, но стиль до нашего уровня не дотягивает. Штампов многовато, желтизна местами видна. Чувствуется, что торопился. Так ведь?

– Ну, так… Не полгода же мне статью писать? Не повесть все-таки.

– Какая разница? Качество прежде всего. Качество – это наше лицо. Давай так сделаем. Бери статью назад, недельку над ней посиди, доработай. Приноси в следующий четверг, посмотрим, что получится.

Василий Егорович сделал пометку в блокноте.

– А это?.. – Шурик виновато сконфузился, – ну… Деньги?

– Там видно будет, – сухо ответил Батискаф, – если текст получится качественный, на нашем уровне, возможно, поставим его так, без оплаты… Хотя ведь откровенная «заказуха». Рука не поднимается. Держи.

Он вынул дискету и положил на стол.

– Накануне позвони, я назначу время. Дерзай. Да, погоди-ка… У тебя телефончик есть? Вдруг все-таки раньше получится. Анька тебе брякнет.

– Телефон есть у коменданта, – заметно скисшим голосом ответил Шурик, – но у меня в комнате параллельный.

– Какого коменданта?

– Общежития.

– Ты в общаге, что ль, живешь?

– Да, в «бетонке», от завода железобетонных изделий. Имени Клары Цеткин.

– Понятно. В общем, работай. Творческих успехов.

Карп развалился на камнях кверху брюхом, закрыв глаза, будто загорающий курортник на пляже.

В коридоре Горлов-Глоткин шептался с известным криминальным репортером Артемом Карасевым. Карасев, молодой человек двадцати пяти лет, начинал когда-то в «Вечернем Новоблудске», прославился после совершенного на него покушения note 2 и теперь находился в свободном творческом плавании. Благодаря раскрученному имени его охотно публиковали многие издания, в том числе и «Вестник», хотя в «Вестнике» работал собственный криминальный корреспондент Макс Кутузкин. Вдохновленный появлением на книжном рынке сборников «Бандитская Россия», «Москва бандитская» и прочих бестселлеров о бандитских вотчинах, Карасев решил осчастливить земляков аналогичным творением, назвав его более гордо и благозвучно «Мафия Новоблудска». Это в Москве да в Питере бандюги. В Новоблудске исключительно мафия. Судя по многочисленным анонсам, горожане смогут узнать о собственной коза-ностре через месяц-другой.

Шурик был знаком с Карасевым, так сказать, визуально, на каком-то фуршете они стояли за столом рядом, брали закуски из одной тарелки, запивая шампанским из одной бутылки. Схомячив штук шесть пирожных и пару бутербродов, Карасев заарканил одинокую журналистку с коммерческой радиостанции и умчался с ней обсуждать проблемы творчества, прихватив с фуршетного стола пузырь коньяка.

– Ну как? – Витька, заметив расстроенного Шурика, прервал разговор с Карасевым.

– А никак, – обреченно махнул рукой тот.

– Бывает… Что поделать, брат? Забиты теплые места («Воскресенье»). Батискаф бабок не дает?

– Сам просит.

– И то и другое я видел не раз («Машина времени»). Не переживай («Секрет»). Возьми папироску, дерни винца («Агата Кристи»).

– Но это ж нелепица! Все равно, что самого себя разводить и самому себе забивать «стрелку».

– Гляжусь в тебя, Шурик, как в зеркало (Юрий Антонов).

Назад, в общагу, Шурик возвращался пешком. Для начала мая было жарковато.

ГЛАВА 2

Творческий путь журналиста Александра Тихомирова начинался в малотиражке «Красный монолит» новоблудского завода железобетонных конструкций. Газета освещала трудовые будни железных бетонщиков, расходясь тиражом в пятьсот экземпляров по территории предприятия. Слово «красный» в названии последнего было традиционным для эпохи социалистического реализма, но при этом имело красивую слезовыжи-мательную историю. Мемориальная доска, долгое время висевшая возле проходной, гласила, что на этом месте в 1905 году царская гвардия расстреляла мирных рабочих, выступивших против режима. В память о пролитой крови невинных трудящихся завод и назван красным. Автора текста сознательно либо по незнанию ввели в заблуждение. В девятьсот пятом году, кроме зловонных болот, в округе ничего примечательного не имелось. А если бы рабочих вдруг и занесло помитинговать в трясину, то царская гвардия только бы обрадовалась – сами утонут. Впрочем, сейчас про эту историческую неточность все позабыли, а доску как-то ночью свинтили бомжи и сдали в пункт приема цветных металлов.

Шурик трудился на «Красном монолите» с начала девяностых, устроившись как раз перед нашествием приватизации на родную землю. Биография его не была заляпана пятнами общественных язв, но и не претендовала на звание выдающейся. Из анкеты, аккуратно заполненной в отделе кадров, усматривалось, что пол у Шурика исключительно мужской, место рождения – поселок Малая Шушера Новоблудской области, читает и переводит английский со словарем, за рубежом родственников не имеет, в армии службу проходил. На заводе Шурик появился по зову сердца и приятеля отца – дяди Лени, посулившего молодому рабочему место в общежитии, квалифицированный труд и достойную заработную плату. Леонид Сергеевич возглавлял профсоюзный комитет «Монолита», активно защищая права некоторых членов трудового коллектива согласно имевшемуся у него списку.

Шурик-предложение принял, несмотря на то что родители имели собственный дом в Малой Шушере. Ведь поселок есть поселок. А Новоблудск, хоть и не Чикаго, но все ж город. К тому же душа просила свободы, которая прежде всего подразумевала отсутствие родительской опеки. Шурик был единственным ребенком в семье, двадцать семь лет назад мать родила его, не доносив пару месяцев. Больше детей она иметь, увы, не могла, и Шурик оказался последним мужчиной в роду. Отец всю жизнь шоферил на местном автобусе, мать сидела в поселковом узле связи, отправляя телеграммы. Окончив школу без похвальной грамоты, Александр Тихомиров отправился защищать воздушные рубежи Родины в рядах ракетных войск, а демобилизовавшись, принялся искать место под малошушерским солнцем, недельку пропьянствовав, как того требовал воинский обычай. Тут и подвернулся дядя Леня, земляк, заехавший как-то к отцу вспомнить юность. После четвертого пике на «Столичную» он похлопал сидевшего рядом Шурика по плечу и по-отечески произнес:

– Не хрен тебе, Александр, в деревне делать. Давай к нам, на «Монолит»! У нас перспектива, загранкомандировки, собственный профилакторий! С крышей помогу, с учебой решим. Ну? Гляди, пока предлагаю, а то у нас люди по году места ждут.

На самом деле на «Монолите» существовал резкий дефицит кадров, и дядя Леня при каждом удобном случае заманивал трудовые кадры загранкомандировками и профилакторием.

«Была не была!» – согласно мотнул хмельной головой Тихомиров-младший, мысленно представляя себя в западноевропейской стране на конференции по обмену железобетонным опытом. И через неделю, в должности специалиста погрузочно-транспортных работ, он уже корячил по заводу тележку с бетонной шпалой, набираясь необходимого для будущей поездки опыта. Оклад в девяносто карбованцев придавал творческому труду необыкновенное вдохновение. С крышей дядя Леня не подвел, пристроив молодого специалиста в отдельную семиметровую комнату заводской общаги и по блату поставив на городскую очередь. Имея склонность к гуманитарным дисциплинам, Шурик поступил на заочное отделение Новоблудского государственного университета, став примером для подражания молодому поколению общежития. «Шурыч! – соблазняло по вечерам поколение, – водку будешь пить?» – «Нет, – твердо отвечал студент-грузчик, кивая на учебник, – у меня завтра зачет по Гегелю». – «А может, тогда к девкам?» – «Не могу, говорю же – Гегель». – «За что тебя Боженька-то так наказал?»

Шурик не обращал внимания на обидные упреки, гармонично развиваясь со всех сторон. Днем физически, таская шпалы, вечером – духовно, лохматя учебники по философии. На почве поэзии он сошелся с комендантом общежития Тамарой, одинокой дамой средних лет, обожавшей Блока и писавшей стихи. Стихи до Блока не дотягивали, радуя глаз читавшего рифмами типа «розы – слезы», «туча – круча» и тому подобными. Шурик терпеливо слушал, громко восхищался и настоятельно требовал писать дальше. За это Тамара не подселяла к нему соседа, позволяла пользоваться служебным телефоном, стоявшим у нее в кабинете, и разрешала приводить гостей после ноля. Грешно было не пользоваться перечисленными благами. Организм, даже ослабленный сваями и Гегелем, настойчиво и совершенно справедливо жаждал удовольствий определенного рода, тем более что коллектив на предприятии «Красный монолит» состоял в основном из прекрасных женщин. На первую получку Шурик купил в комиссионке деревянную тахту, ибо скрипучие пружины казенной железной кровати совершенно выбивали процесс из нормального течения и после первых аккордов в стены барабанили соседи, требуя остановить разврат.