Хороший редактор - Святослав Логинов

С тех пор я ни разу не появился в «Авроре» и не появлюсь, покуда профессиональный любитель матерщинки просиживает там редакторское кресло. Если господину Коробченко неймётся, пусть он сам следует своим советам. В рассказах не было изменено ни единой буковки, и, однако, все они напечатаны, а кое-что и по нескольку раз. Как видите, я не пропал без «Авроры», полагаю, что она без меня — тоже. Хотя было бы любопытно узнать, какой сейчас у «Авроры» тираж?

Напоследок — цитата:

«О редакторах: когда с гордостью говорят: “Я профессиональный редактор!”, отвечай: “Такой профессии не существует!” Хорошему писателю редактор не нужен, он сам себе редактор. Редактор нужен плохому писателю (плохой писатель — это писатель без редактора в голове) — но кому нужен плохой писатель?»

Борис Штерн.

3. ТАЛАНТЛИВЫЙ РЕДАКТОР

Есть и такие, причём говорится это без малейшей иронии. Парадоксом является то, что талантливый редактор в конечном счёте приносит значительно больше вреда, нежели редактор-идиот. Талантливый редактор способен довести до ума и вытащить любую самую провальную вещь. Худосочный творец быстро понимает, что за его спиной стоит настоящий талант и, следовательно, можно не задумываться о том, чтобы писать хорошо. Навалял как придётся, скинул полуфабрикат на руки редактору и можешь почивать спокойно. А сон разума, как известно, рождает чудовищ.

Самым талантливым, едва ли не гениальным редактором в русской литературе XX века был Самуил Яковлевич Маршак. И именно ему мы обязаны появлением многих литературных монстров. По призыву Горького пришла в литературу Антонина Голубева. Малограмотная рабфаковка проделала определённую работу, собрав материал о детских годах С.М.Кирова, но что делать с этим материалом решительно не представляла. Самуил Яковлевич практически нацело переписал опус Голубевой «Мальчик из Уржума», обеспечив ей таким образом пожизненную ренту и запустив в литературу безграмотное и агрессивное существо. Кстати, сама Голубева, как и следовало ожидать, люто ненавидела своего благодетеля, отзываясь о нём самым неуважительным образом.

Конечно, это крайний случай, но немалое количество дутых авторитетов запущено в литературу талантливыми редакторами.

Особенно страшно, что графоман, в отличие от многих достойных писателей, непременно обладает огромной пробивной силой, и если талантливый редактор сделает ему хоть одну приличную, не книгу даже, а просто вещичку, графомана из литературы будет не изгнать.

Однажды на семинар Стругацкого явилась некая дама. Фамилию её я успел позабыть, помню лишь, что звали её Ниной. Что понадобилось женщине Нине на семинаре фантастов — неведомо, поскольку к фантастике она отношения не имела, а сочиняла коротенькие сказки. Стругацкий прикрепил женщину Нину ко мне. Почему-то Борис Натанович считал меня добрым человеком и назначал опекуном всех самых бездарных сочинителей. Встречались, конечно, и толковые авторы, но бездари все доставались мне. Женщина Нина восприняла назначение серьёзно и принялась забрасывать меня рукописями. Сочинения эти оставляли удручающее впечатление, Нина не просто не умела писать, она не владела словом катастрофически, разве что Александр Тишинин (тоже мой подопечный) мог поспорить с ней по части графомании. И в то же время среди сорока сказок оказалась одна, написанная чистым языком, единственная сказка, не имевшая надоедливой морали и не рассыпающаяся сюжетно на десяти строках. Значит, может?

И я начал работать. Я сидел с этой дамой, разбирая её труды по косточкам, показывал ляпы, благоглупости, штампы и красивости. Женщина Нина перелопачивала тексты так, что иной раз от них попросту ничего не оставалось, но то, что получалось взамен, было ещё хуже. В какой-то момент я не выдержал и, выбрав сказку не столь безнадёжную как прочие, переписал её своей рукой, слово за слово, объясняя, почему в каждом отдельном случае было выбрано то или иное слово. Женщина Нина кивала, а потом унесла листок с текстом в качестве образца. Не помог и образец, лучше писать Нина не стала. По счастью, в скором времени Нина уехала из Ленинграда, и я вздохнул свободно.

Однажды, на семинаре я поделился недоумением: как же так, одна сказка замечательная, а прочие — сущее барахло. Услыхав мои сетования, Галина Усова — переводчик, поэтесса и автор нескольких фантастических рассказов, спросила:

— Эта сказка случайно не «Сад без земли»? Так я её Нине переписала от слова до слова. Думала она хоть что-то поймёт…

— Значит, теперь у Нины две хорошо написанных сказки, — сказал я.

Примерно через год женщина Нина вновь появилась в городе и пришла ко мне в гости. Делилась планами, рассказывала, что собирается вступать в Союз писателей. У неё уже было семнадцать публикаций: в газетах, журналах, альманахах и коллективных сборниках. «Сад без земли» был опубликован девять раз и «Капелька» (та сказка, что переписал я) — восемь. Эту бы энергию, да на мирные цели!

Вот я и думаю, а если бы женщине Нине попался кто-то уровня Маршака и переписал бы он ей не сказочку на полторы странички, а целую повесть?

Виталий Иванович Бугров величайший подвижник российской фантастики, вместе с тем создал целый ряд авторов, которые нашу фантастику отнюдь не красят. Сейчас нередко можно услышать, что «Сезон туманов» Гуляковского или «Чёрный человек» Головачёва были вполне прилично написаны, и чего это впоследствии авторы начали гнать такую пургу? Да они всегда гнали пургу, просто те произведения, что составили их имя, написаны в соавторстве с редактором. Талантливый редактор, кроме того, развращает писателя, если тот недостаточно твёрдо придерживается правила, всё делать самому. Автор, уверенный, что за ним приберут, не считает нужным писать чисто, быстро обзаводится барственными чертами и перестаёт ловить мышей, спускаясь до уровня самых презираемых ремесленников.

Признаюсь в ужасном преступлении: я сам был редактором и, случается, грешу этим до сих пор. В те поры, когда только ленивый не занимался у нас издательской деятельностью, мы вздумали издавать журнал фантастики «Магистр». Издателем и спонсором был свежесозданный «Фонд истории науки», поэтому обязательным условием было, хотя бы в первых номерах давать повести и рассказы, посвящённые чему-нибудь научно-историческому. Задачка, прямо скажем, не простая. И тут один знакомый приносит повесть, попадающую в десятку. Действие происходит на некой планете, все жители которой сидят на деревьях и поголовно занимаются историей науки. Самой науки давно нет, но научная деятельность бурлит.

Обрадованный, я схватил повесть и, не читая, поставил её в первый номер. Конечно, так делать было нельзя ни в коем случае, но ведь я и не был профессионалом, а автора знал не только лично, но и по публикациям в «Уральском следопыте», где была опубликована очень неплохая повесть. Но когда я начал внимательно читать нередактированный текст!..