Возвращенец - Николай Бучельников

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Как и прошлым утром, Андрей проснулся от холода и сырости, подозревая, что теперь ему не скоро удастся понежиться в глубине мягкой и теплой постели подложив руку под голову любимой женщины. Хотя сегодня и не было того облака, которое вымочило вчера всю его одежду, вместо него это сделала, с тем же успехом роса - хоть сам выжимайся. Облако, вчерашнее облако, где оно? Наверно, улетело за тридевять земель и давно уже растаяло в синем небе, а столько событий случилось за прошедшие сутки. "Хоть я и не Катерина, но в пору воскликнуть: "Почему люди не летают? Почему люди не летают как птицы?" А хорошо было бы взмахнуть сейчас руками, оторваться от бренной земли, промчаться широко расставив руки прямо над деревьями, задевая листву и улететь куда глаза глядят". После тех двух солдат он часа три продирался по зарослям кустарников, растущих на склоне хребта, стараясь уйти подальше и побыстрее от доносящихся до него криков, автоматных очередей и проносящихся над его головой, высоко в небе, трассеров. Теперь он понял, почему так матерился по рации командир полка, когда, перед самым дембелем, на проводимых учениях они, изображая "духов", стреляли ночью из "ДШК" поверх находящихся в горах солдат. Ну, тогда у них не было выбора: слева находились кишлаки с киргизами, справа - с узбеками, и только впереди, километров на десять были холмы Предалайских хребтов и прилегающая к ним полупустыня. Правда, никто из них не знал дальности стрельбы "ДШК", а ствол они задрали под сорок пять градусов, чтобы пули с запасом перелетели через место ночевки рот. Никто из солдат не пострадал, а местное население жаловаться обычно не приходило. Теперь стреляли поверх него. Стреляли с надеждой, что пули как раз и не перелетят. Потом, когда визг пуль остался позади, заметая следы, Андрей какое-то время шел по попавшемуся ему на пути ручейку, капитально промочив при этом кроссовки, снова продирался сквозь заросли, пока усталость не заглушила хлюпание воды в мокрых носках, остановился, достал одеяло, расстелил коврик и завалился спать. Ну их к лешему с их погоней. Проснувшись от обильно выпавшей под утро росы, обычно предвещавшей ясный, жаркий день, он потянулся, протер глаза, развел небольшой костерок и протянул к нему руки. "Нет, это совсем не то, что было две недели назад. Во-первых, не вечер, а утро, во-вторых, нет рядом моря, а в-третьих девчонок. Тоска". После ночи спина прямо разламывалась от тяжелой и неудобной ноши, все-таки давно он не носил на плечах нормальный рюкзак, килограмм под сорок весом, да и то место, где он ночевал, нельзя было назвать "президентскими апартаментами", а сложить как надо рюкзак во время ночного бегства было некогда. Так и шел полночи с "лифчиками" на плечах и выпирающими банками консервов в рюкзаке, постоянно пытаясь переложить свою поклажу поудобнее. Было чуть больше шести, тень еще преобладала над светом, до дневного тепла было далеко, костер чадил, дымил и совсем не хотел греть и гореть. Чтобы хоть как-то согреться, Андрей решил разобраться в своих вещах, а заодно и правильно уложить рюкзак для дневного перехода. "Итак, что мы имеем?" Полтора сухпайка, в которых больше всего он обрадовался сухарям и незамедлительно стал один жевать - вчерашние рыбные, на масле, консервы до сих пор стояли комом в горле. Дня на три-четыре еды должно было хватить. С водой тоже особых проблем он не видел четыре литра, считая появившуюся у него фляжку, вполне достаточно на двое суток. Итого восемь килограмм, считая вес термоса, фляжки и котелка с подкотельником. Кроссовки, одеяло, коврик и одежда - еще килограмма четыре. Полусапожки на ногах он считать не стал. "Хорошо было бы достать спальный мешок. Ага. А еще палатку, рюкзак побольше, газовую горелку, автомашину, самолет и толпу шерпов для переноски всего этого". Автомат, подствольник, патроны и гранаты тянули где-то на "пятнашку". В сумме получалось порядка тридцати килограмм. "Однако". Впрочем, когда Андрей аккуратно уложил все вещи в свой раздувшийся и едва ли не трещавший по швам рюкзак, он не показался ему таким уж тяжелым. В конце концов, автомат он взял в руки, часть патронов и гранат рассовал по карманам одетого "лифчика". Перекусив, он разрыл штык-ножом землю, закопал оставленный мусор и тщательно, как только мог, скрыл все остальные следы своего пребывания. В восемь, когда солнце еще не успело продраться сквозь листву деревьев, он взвалил рюкзак на спину и продолжил свой путь. "Следующая остановка - Краснодар". Окружающий его лес не был густым, трава стелилась по земле, шлось, на удивление, легко, несмотря на двадцатикилограммовый рюкзак и десять килограмм, что были на нем. И потом: полусапожки пришлись как раз по ноге, чуть разношенные, они не натирали ноги, а голеностоп был надежно защищен от случайных вывихов. Автомат он держал в руке, и было приятно на душе от слегка маслянистой прохлады металла. Когда руки-таки устали от его тяжести, Андрей положил АКС на согнутый локоть, стволом от себя. Шел не торопясь, выбирая дорогу, чтобы, спускаясь вниз, не подниматься через десять метров наверх, но все равно постоянно приходилось и подниматься, и спускаться, подниматься и спускаться - путь лежал поперек отходящих от основного хребта отрогов, а выходить на извивающуюся внизу дорогу что-то не хотелось. Ну и нудное же это дело - идти куда-то по лесу с тяжелым рюкзаком, особенно в первый час, особенно когда до конца пути две с половиной тысячи километров, особенно, если не очень-то и понятно, зачем ты туда идешь. Просто потому, что больше идти совсем некуда. Лес напоминал ему Урал в начале осени, когда стоит недолгое бабье лето, - такой же спокойный и пустой, вот только здесь было значительно теплее, хотя еще и не жарко, как того обещало начинающее проглядывать через листву солнце, и не было видно слоняющихся как бы без толку людей, ищущих последние грибы. Лиственный лес не был таким густым, как уральский, тот, который через каждые пятьдесят метров перемежевывался хотя бы парой сосенок, а потому этот лес казался более светлым и действовал успокаивающе, и расхолаживал, отчего Андрей стал меньше оглядываться, обращать внимание на то, куда шел, думал о чем-то отвлеченном, а точнее - вообще ни о чем. Через пятьдесят минут, когда пропикали часы, поставленные на режим автоматического таймера, он сделал первый привал, снял рюкзак, "лифчик", положил автомат и расправил затекшие плечи. "Да, давненько я не ходил под рюкзаком". Переменив слегка пропотевшую футболку, он разлегся на траве, положив голову на рюкзак, только не на ту его сторону, которая во время ходьбы была обращена к спине, - чтобы тоже просохла, и позволил солнечным лучам и листьям играть в чехарду на своем лице. Через десять минут часы пропикали снова, и Андрей продолжил свой путь. Успевшую просохнуть футболку он убирать не стал, а, тщательно смотав ее жгутом, повязал вокруг головы таким образом, чтобы затылок прикрывала оставленная свободной ткань. Завязывать футболку на голову подобным макаром он научился еще до армии, сам-собой, и все говорили, что в таком виде он очень даже похож на бедуина или какого-нибудь там "фундаменталистического" араба, исповедующего ислам, особенно если дня три-четыре не побреется. Сейчас как раз был такой момент. Бритвенные принадлежности он с собой, правда, взял, но в дело пускать их пока что не собирался. Ни к чему, да и горячей воды с большим зеркалом у него не было. А холодной водой и в армии брился только по "духовщине". "Впрочем, была бы рядом девчонка - можно и холодной водой, хоть сейчас". По поводу Аллаха у него было мнение, что если есть бог на небе, то ему абсолютно наплевать, кто и как его называет, лишь бы верили и не нарушали его заповедей, а последние, что в исламе, что в христианстве практически одинаковы. Да, он верил в бога, единого и всемогущего, из религий ему ближе было православие, обидно только за "братьев славян", что христианство запрещает многоженство. Тем не менее крещен он не был, разве что родители могли в детстве тайком окрестить. Тогда, в середине шестидесятых, не то время было. Это сейчас все бросились в церкви. Господи! Да где же вы раньше были?! Андрей помнил, как в последних классах школы читал в газетах разгромные статьи о коммунистах, входящих во врата храмов с непокрытой головой, поднося руку с сцепленными пальцами ко лбу, и не понимал, почему людям, особенно "партейным", нельзя верить в бога. Сам он в него еще не верил, но всегда считал, что запрещать насильно - только показывать слабость своей идеологии. Зачем запрещать сплошной абсурд? Ведь у Маркса и так все доказано и разложено по полочкам в его диалектическом материализме. Ну хочется кому-то верить в абсурд - пусть верит себе на здоровье. Обращать на это внимание - признаться в своем собственном бессилии, в неверии в свою собственную религию марксизма. А верить в Бога так хочется, невзирая на свою партийную принадлежность. "Кому мы нужны, кроме него? Государству? Что-то сильно сомневаюсь. В Боге надежды больше". Сегодняшняя, уже немного схлынувшая волна в "крестильни", вызывала у Андрея только одно отвращение: если ты верил в бога чего же ждал все эти годы? А если бы коммунисты остались у власти? Что, и бога тогда не было бы? Или как раньше: все в комсомол, а сегодня все в церковь? Он знал, что бог есть, что он един и всемогущ, что он видит сейчас, как он идет по этому лесу, что он верит в него, несмотря на то, что на нем нет креста. "Боже, прости меня за тех двух солдат. Они тоже были твоими чадами, и не было в них никакой вины, это я во всем виноват, можно было уйти спокойно, никого не трогая. А сейчас сколько горя свалится их родным и близким. Господи! Ну почему люди не могут жить в мире? Мы же все "миряне". И каждый второй "мирянин" с автоматом наперевес". Таким образом, из-за повязанной особым образом футболки следующие четыре часа Андрей был погружен в теологические размышления, мало вникая в окружающую его действительность. Рассуждения даже отвлекли его от воспоминаний и мечтаний о женщинах. "Casio" регулярно пищал, обозначая, когда надо сделать привал, а когда снова идти, автомат перекладывался из одной руки в другую, солнце поднималось все выше, волосы вспотели, но, благодаря футболке, пот не тек в глаза. Еще одно ее предназначение. В полвторого он стал искать место для обеда. На базе он давно бы поел и разлагался, потягивая пиво в тени навесов на пляже и упражняясь в "словесности" с девчонками, поэтому не раз живот сначала ласково прошептал ему на ушко: "Ур-р-р", а потом стал грозно колотиться в свои стенки и подвывать: "У-у-у! Жрать хочу-у-у! Мяса, мяса давай!" Как не вспомнить "Василия Алибабаевича" с его незабвенным: "А в тюрьме сейчас макароны дают". Тут как раз на пути стал подниматься очередной отрог, Андрей вскарабкался по достаточно крутому склону наверх, совсем при этом выдохшись. "Уф. Приехали. Это что - уже Краснодар?" Нет, до Краснодара было еще как до Африки. "Может, ну его к лешему, этот Краснодар? Не отправиться ли мне в Африку? По-моему, до нее ближе, чем до Урала." Но, в самом деле, недалеко от Андрея, километрах в пяти, виднелся небольшой городок. Стоящий чуть в стороне от дороги на Краснодар, Крымск никогда не вызывал интереса у Андрея, и тот не хотел и сейчас заострять на нем свое внимание. На вершине отрога стояли небольшие скалки, вернее скальные выступы, среди которых он и развел костерок, который, в отличие от утреннего, горел гораздо лучше. Разложив на горячих камнях обе футболки, он достал из рюкзака одеяло и все, что промокло утром вкупе с ним. До обеда Андрей встретил два или три ручейка и поэтому надеялся, что и дальше они будут ему попадаться, он не стал экономить воду, а, тщательно прополоскав горло, выплюнул все обратно, и только потом сделал несколько больших глотков. "Хватит. Все равно лучше много не пить, до вечера еще идти и идти. Лучше чаю побольше на ужин сделаю, слава богу, прежние владельцы сухпайков не успели воспользоваться пакетиками". Котелок на огонь ставить не стал и вообще костер развел скорее в дань привычке, в нем не было никакой необходимости. В "меню" на обед была банка рыбных консервов с сухарями и кипяченой водой, налитой утром в термос. Поесть нормально он планировал вечером, остановившись на ночлег. Можно было бы вообще не устраиввать сейчас никакого обеда, а ограничиться парой сухарей по дороге, но чертовски устал с непривычки. Отдохнуть с часок было просто необходимо. "А там и до вечера останется только три перехода. Как-нибудь продержусь. И потом - с каждым приемом пищи рюкзак будет все легче и легче. А идти все равно все тяжелее и тяжелее. Вот она настоящая диалектика. Да, сейчас бы на костерок пару-другую шампуров с мясом - вон как камни удачно стоят, ни дать, ни взять - настоящий мангал, а к шашлычкам пару бутылочек "Киндзмараули" или испанского "Каберне" с лазерной насечкой на бутылке даты изготовления. Ага - две. А девчонки что пить будут? Не по-черному же глушить. И как это местные ребятишки до сих пор не расчухали такое замечательное место? Вид-то какой. И родителей за версту будет видно. Сплошная мечта детства. А тут даже следов костра нет никаких." Когда, через полчаса, борясь с охватывающей его дремой, он укладывал рюкзак, внизу, на дороге, пожалуй впервые за прошедшие полдня, раздался шум машины. Дорога была как на ладони, деревья хотя и заслоняли некоторые ее части, все-таки позволяли видеть что на ней происходило. Со стороны Новороссийска показался зеленый, крытый такого же цвета тентом грузовик. То ли "Урал", то ли "Зил-131". Видно только, что три оси. Как раз возле отрога, на котором сидел Андрей, машина затормозила и съехала на обочину, на небольшую полянку. Из кузова посыпались солдаты. Становилось интереснее. "Ага: хватились "ствола". Теперь просто так от них не отвяжешься. Может, не стоило его с собой брать. Хорошенький мой. - Андрей ласково погладил АКС. - Эх, постреляем!" Порядка шестидесяти солдат были застроены в шесть шеренг, выслушали двух офицеров, а затем стали расходиться вдоль дороги. Большинство, запрокинув головы, высасывали последние капли воды из фляжек. "Это хорошо, наверняка бродят по горам с самого утра и устали не меньше меня". Пока воины занимали исходные позиции, Андрей разработал план действий. Перво-наперво он вылил воду из двухлитровой бутылки. Не в костер - тот бы тут же откликнулся столбом белого дыма и сразу его выдал, а просто на землю. Лишняя тяжесть сейчас была ни к чему. Потом достал из рюкзака большую часть своего боезапаса и распихал по "лифчику". Порывшись в одном кармашке, он отыскал катушку коричневых капроновых ниток, которые взял с собой на море. Вспомнив, как там делали "супермэны" в боевиках, привязал пару гранат в местах наиболее вероятного подъема на отрог с той стороны, с которой пришел. Оставалось немногое: надеть рюкзак, подогнать лямки, перевязать шнурки на полусапожках и ждать. Тем временем солдаты стали подниматься вверх. Около сорока шли тем ущельем, которое он уже покинул, оставшиеся двадцать - находились на его пути. У машины никого не осталось. Водитель, как только все ушли, опорожнил свой мочевой пузырь и пошел с ведром искать воду, чтобы долить в радиатор. Андрей спустился к расположенным чуть ниже камням и залег. Если бы у него была веревка, можно было закрепить ее конец за более-менее крепкое деревце, росшее на краю отрога, вспомнить молодость и "дюльфернуть" прямо на дорогу, при прокладке которой гребень был срезан и отвесная скала возвышалась над дорогой на тридцать с лишним метров. Когда он занимался скалолазанием, на этот спуск потребовалось бы не больше семи секунд: они буквально падали вниз головой, чтобы уменьшить трение о веревку, и только перед самой землей принимали нормальное положение, резко тормозя. А можно было спуститься тихонечко, без шума, но наверняка, чтобы не заметили. Однако веревка отсутствовала, отсутствовал и этот путь к отступлению, надо было идти на прорыв. Бойцы втянулись в лес, обливаясь потом от многочасовых и пока что безрезультатных поисков. Их подняли в четыре часа утра и, не дав позавтракать, посадили в машины. Сначала они прочесывали склоны, выходящие к Новороссийску, потом их стали перевозить все дальше и дальше к Краснодару. На погибших бойцов начальству было наплевать. Это потом. Вон их сколько в Чечне гибнет, а вот автомат потерялся - это да. ЧП. За это и по башке могут дать. Первые три-четыре часа они тщательно осматривали каждый миллиметр, потом, с убыванием воды во фляжках, убывал и их "военно-спортивный интерес". Курящие досмолили свои наличные запасы папирос и сигарет и остервенело сосали травинки. Сержанты уже не раз предлагали офицерам бросить все и поехать пожрать, на что те отвечали, что не было такого приказа, а обед вот-вот должны привезти. Везли долго, должно быть на ишаке. Если честно, то офицерам и самим все это надоело - ищи ветра в поле (ладно бы в поле, а то в этих хреновых горах), но настойчивые притязания сержантов произвели только обратный эффект. "Давайте, давайте, почертыхайтесь, чтобы служба медом не казалась. Наплевать мне, что ты "дембель" - никуда не денешься и будешь делать то, что я тебе приказываю." "Хэбчики", что у последнего солдата, что у офицеров, давно взмокли от пота, и по краям промокших мест стала выкристаллизовываться белая полоска соли. У них не было, как у Андрея, крепко повязанной футболки на голове, и пот, не останавливаемый кепками, спокойно тек прямо в глаза. Поминутное размазывание его руками только ухудшало положение. Глаза резало и все окружающее было покрыто белой завесой. Нет, ну надо же было какому-то там придурку ввести новую форму. Она, конечно, лучше старой, но могли бы оставить панамы-то. Чем положе склон, тем легче по нему идти, поэтому центр и левый фланг идущей перед Андреем цепочки очень скоро вырвались вперед, таким образом, что почти все воины оказались в секторе обстрела градусов тридцать. Дальше ждать было нельзя. Отрепетировав движение ствола, Андрей снял одиночным выстрелом офицера, отправленного на поиски похищенного автомата с дежурства по части, в рубашке под галстук и с фуражкой на голове, переключил предохранитель, короткими очередями, начав с ближних солдат, "охватил" всю цепочку, не дожидаясь, когда в магазине закончатся патроны, чтобы лишний раз не передергивать затвор, вставил приготовленный заранее новый рожок и теперь, уже длинной очередью, повторно, полил весь сектор обстрела, в довершение выпустив заряд из подствольника в самый дальний конец, не надеясь попасть, просто так - "на шару". Потом, с оттяжкой, размахнувшись со всей силой, кинул две наступательные гранаты на противоположенный склон, чтобы задержать наверняка привлеченных стрельбой находившихся там солдат. Перебежав ниже, к следующим камням, Андрей первым делом кинул вниз Ф-1 в двух солдат, не охваченных его огнем и находящихся прямо под ним, метрах в пятнадцати, у подножья крутого, обильно усыпанного камнями и поросшего деревьями склона. Снова поменял магазин, перекатился в сторону метра на два, передернул затвор и, поставив предохранитель на одиночную стрельбу, быстро, но прицельно произвел десяток выстрелов (не зря получал выволочки в школе от начальника военной подготовки: "Не торопись, не торопись, целься внимательней."). Теперь давнишнее непослушание помогло: пять из десяти выпущенных им патронов достигли своей цели. "Боже мой! Даже "бронеков" не надели". До машины оставалось метров пятьдесят. "Птурсом", на секунду задержавшись у убитого гранатой солдата, чтобы отстегнуть магазин, виляя вправо и влево, не делая ни одного выстрела, Андрей подбежал к машине. Навстречу, в одном тельняке, расплескивая из ведра воду, бежал водитель. Одиночными Андрей стрелял гораздо лучше, чем очередями. Последующий выстрел исключением не был. Солдаты, лишившись командира взвода, растерялись. В промежутке, когда Андрей менял первый магазин, успели упасть на землю, кто по собственной инициативе, кто волею судьбы. Передернув затворы, они начали было вести огонь, но на секунду прервали свое любимое занятие, прижав голову к земле, от разрыва заряда подствольника, и в этот самый момент Андрей как раз успел кинуть гранаты на противоположный склон. Находящиеся там солдаты от разрывов нисколько не пострадали, а потому они почти сразу же открыли автоматный огонь в сторону гребня. Взрыв гранаты, брошенной вниз, совпал с моментом, когда на гребень с другой стороны выполз немного оглушенный взрывной волной солдат, - именно в одном из тех двух мест, где и предполагал Андрей. Остальные бегущие в след за ним солдаты сбавили пыл, залегли, открыв ураганный огонь по гребню, внеся свою лепту в организацию всеобщей сумятицы. Поэтому последовавшие за этим одиночные выстрелы Андрея были замечены только теми пятью солдатами, которые рассказать о них никому уже не могли. С двух сторон солдаты поливали свинцом склон, где никого уже давно не было, и только одинокий выстрел у себя в тылу, у машины, заставил часть бойцов оглянуться. Но было поздно. Повернув ключ, оставленный в замке зажигания вместе с большой связкой ему подобных, Андрей нажал на газ, выжал, двумя качками, сцепление и включил вторую скорость. Как он помнил по автошколе - первую следовало включать только трогаясь на подъеме. Появившийся через некоторое время километровый знак подсказал, что до Краснодара осталось сто три километра. "Нет. Почему все боятся армии и говорят, что она губит молодых и здоровых парней? Меня вот армия и машину водить научила, и с парашютом прыгать, и стрелять. Чем плохо?" Дорога заняла часа полтора. Не хотелось гнать и привлекать к себе внимание, к тому же давно, очень давно не водил грузовики, хотя всегда считал, что на них легче ездить - уверенней себя чувствуешь, свысока посматривая на проезжающие внизу легковушки: "Ну, какого таракана мы сегодня будем давить?" Отъехав километров на пять, он остановился, снял рюкзак, надел "заботливо" оставленные хэбчик и кепку, перезарядил подствольник, вставил новый магазин и поехал дальше. Станиц по дороге было две или три, везде на въезде и выезде стояли казаки, но останавливать машину с военными номерами они не стали. "Нехай ендут, если им надобноть". Уже почти на самом въезде в Краснодар, проехав Энэм, названный так по приказу одной из императриц - "Ничье место", чтобы прекратить назревавший конфликт между адыгейцами и казаками, Андрей свернул направо, а отъехав от трассы еще километра два, свернул и с проселка, через кювет, напоминающий подобие арыка, едва в нем не застряв, благо догадался сразу включить передок, проехал по краю кукурузного поля ("Эх, Никита Сергеевич не видит - вот бы порадовался") и остановил машину в тоненькой полоске лесопосадок, разделяющей колхозные , а может, уже и не колхозные поля. Прежде чем покинуть машину, осмотрел ее и собрал что может пригодиться в дальнейшем его пути. По идее, надо было "тачку" поджечь, но пожар привлечет лишнее внимание. "Водителю следовало бы спасибо сказать, а я его первым же выстрелом. Неблагодарный". Грезившийся второй день спальный мешок, чуток патронов, полфляжки воды (полторы водила успел выпить), немного жратвы. Документы из хэбчика тоже взял с собой, мало ли что. Вообще, водилы - народ запасливый. Машина - их дом, в котором много потайных местечек, но искать их было некогда. Чтобы как-то замести следы, вытер руль, рычаги и дверцу - стирая отпечатки пальцев, откачав в котелок водилы бензина из бака, облил им внутреннести кабины, потом набрал бензин снова, пошел прочь, поливая свои следы из котелка, в надежде, что запах перебьет нюх у собак, если тех пустят по его следу. Пройдя до шести часов несколько километров, сумев пересечь пару полей и лесопосадок, он расположился посередине двух рядов пирамидальных тополей, развел костер, согрел воду и побрился. Уже потом поставил "вариться" чай, разогрел банку с кашей, поел, разобрал и слегка почистил автомат, снарядил пустые магазины. И почувствовал, как с каждой минутой наваливается усталость. Подумал и съел капсулу ноотропина - где-то читал, что он снимает усталость. Вообще-то ноотропин взял на море на случай борьбы с "алкогольной интоксикацией", ну, раньше это называлось похмельем. Да не собирался он напиваться и вообще пить! В конце-концов таскает же с собой лет десять подряд две пачки презервативов. Так, на всякий случай. Ни разу ими не пользовался, лишь перекладывал из одной, отслужившей свой срок сумки в другую и заменяя, когда истиралась упаковка. Сегодня использовал сразу два - затолкал в них коробок спичек, найденный в бардачке. Костер разводил пока разовой зажигалкой, которая тоже всегда была в рюкзаке, хотя и не курил. Вот и сейчас, после всех передряг, когда тряслись руки и ноги, без всякого сомнения выкинул едва початую пачку, обнаруженную в хэбчике. И говорил себе и всем, что никотин - это яд, зная, что, отвергая одно, был слаб в другом - разбивать бутылку самой последней бормотухи сейчас бы не стал, а выпил все до последней капли. И вообще, слабостей у него хватало, чего там. Пока везло, везло крупно, было такое чувство, словно подряд сыграл три "дырявых" мизера. Пора остановиться. К девяти совсем стемнело и, действительно, стало сказываться действие ноотропина, немного разогнавшего сон и усталость, Андрей пошел дальше. Два предыдущих вечера, когда он оставался один на один с окружающей его темнотой, та не вызывала в нем каких-либо негативных чувств - его действия были определены извне - надо было убегать от людей, и темнота лишь помогала ему в этом. Сейчас, когда, как он надеялся, на какое-то время его след "погонщиками" был потерян, Андрею вдруг стало страшно одному среди этой, окружающей его стихии тьмы. Там, в лесу, одиночество ощущалось гораздо меньше - кругом деревья, кустарники с их колючими ветками, которые отвлекали на себя все внимание, а здесь где-то наверху шумят листья тополей, а слева и справа от них шуршат стройные ряды кукурузы. Открытое пространство действовало во тьме гораздо более угнетающе, чем лес. Идти по кукурузе как-то не хотелось, и он двинулся вдоль лесопосадок. Рюкзак за спиной, автомат на перевес. Ноги ощупью ищут дорогу, глаза зыркают в разные стороны. "Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут"... И не видно ни черта". Чуть позже двенадцати он пересек автостраду, двигаясь дальше вдоль полотна дороги. Часа в два ночи остановился, снял рюкзак, прислонил его к стволу тополя и сел рядом с ним, подстелив под себя одеяло. Третье утро "в изгнании" обошлось без тотального "промокания". Ночью ему удалось зайти в сам город, растянувшийся черт знает на сколько километров вдоль дороги, кое-где прерываемый пустырями, в одном из которых он и очутился. Метрах в двадцати от Андрея шли по придорожному тротуару люди, за ними изредка проезжали грузовики и автобусы, легковушек было совсем мало, один раз прошла колонна знакомых зеленых машин, да пару раз, трепыхаясь в седлах, проскакали казаки. Пахнуло навозом и перегаром. В восемь часов Андрей решил, что уже можно влиться в толпу и перейти на "легальное" положение. Но возникла небольшая проблемка - автомат оказался чуть длинее рюкзака, пришлось помучиться, откручивая пламегаситель, который "прикипел" и никак не хотел поддаваться. И в армии с ним, проклятым, тоже столько было возни. Шпинделек застрянет - и все, хоть вешайся. Ни туда, ни сюда. Не торопясь он вышел из кустов, изображая, что застегивает ширинку, перепрыгнул через канаву и пошел по дорожке. Через полкилометра, у встретившегося газетного киоска с выцветшей, облезлой надписью "Союзпечать", узнал, как дойти до такой-то улицы. Газет в киоске почему-то не было. Идти пришлось часа полтора. Утром он не поел, и теперь не то чтобы сосало под ложечкой, нет, голод не чувствовался, просто не было сил, ноги еле шли, пот лил ручьем, а тут еще солнце стало подниматься из-за крыш домов. Тоска. Автобусы не ходят. "У них что, тоже конец света наступил, как и в Новороссийске? Зачем тогда я от Африки удаляюсь?" Улочка была узенькой: еле-еле разъехаться двум машинам, которых, впрочем, и не было. Дом с номером "47" оказался с высокими, синего цвета металлическими воротами, на которые был выведен электрический звонок. "И то хорошо". Звонить пришлось долго. Наконец послышались шаркающие шаги, дверь в воротах приоткрылась. Пьяным взглядом на него смотрел Славка. - А, это ты. Проходи. Сняв рюкзак, расшнуровав ботинки и зайдя в дом, Андрей обнаружил, что Славка уже спит на кровати. Диванчик рядом был не занят. Но не долго. Оба спали крепко и проснулись почти одновременно, часа в два дня. - Ты кто? - спросил сначала Славка, но тут же узнал и обрадовался: - Андрюха! Старый черт! Каким ветром тебя занесло?! - Попутным. Знаешь, как на "Дэ-пятом": куда ветер - туда и несет. Вот и меня так же. К тебе и занесло. Непротив, если пару дней погощу? - Да я тебя раньше "второго" и не выпущу. Эх, погуляем! - Славка буквально подскочил с кровати. - Счас, на стол соберу что-нибудь, отметим. - Он пошел на кухню за едой, и только тогда Андрей обратил внимание, как поредели его волосы. И вспомнил почему. ... Тогда никто и не понял, что, собственно, произошло. Большинство солдат, сержантов и офицеров помучались неделю животами и благополучно обо всем забыли. Оставались Славка и его радист. Когда оба они попали в госпиталь, Петруха почти полностью лишился "волосяного покрова", Славкина растительность хотя и держалась значительно лучше, но тоже имела тенденцию к выпаданию, причем кусками, и первым делом их обоих обрили под ноль, опасаясь какой-нибудь инфекции, типа стригущего лишая или подобной беды. И даже положили в отдельную палату, несмотря на наплыв раненых и больных из Афгана - как раз начался "гепатитовый сезон". Однако если Славка по-тихоньку выкарабкивался, то Петрухе ничего не помогало и становилось все хуже и хуже. В чем тут дело, врачи никак не могли понять, но на всякий случай расконсервировали чумное отделение и перевели их в маленький домик за высоким бетонным забором. Перемен не происходило, Петруху увезли в Ташкент, а Славка куковал один в четырех стенах. Даже книг из библиотеки не давали. Одни газеты, и то преимущественно на узбекском языке. Еще бы на китайском принесли. Впрочем, какая разница чем задницу подтирать: портретами лидеров Москвы или Ташкента. А в Ташкенте врачи тоже прорубились далеко не сразу, в результате, когда выяснилось, что у больного Сидорова лейкемия, - большинство солдат, принимавших участие в злополучном переходе через горы, благополучно ушли в Афган, чему были несказанно рады - куда угодно, лишь бы подальше от сержантов, не дающих продыху ни днем ни ночью. ("Послали бы в ад - мы бы там чертям разгон устроили. Как миленькие бы на подоконниках в восемь рядов застраивались".) Славка, к тому времени уже вышедший из госпиталя и с утроенной энергией подготавливающийся к дембелю, был водворен обратно, правда ненадолго - недельки на две, во время которых и закончил "финишную гонку". Приехала комиссия, осмотрела оставшихся участников событий и уехала обратно. Облучились, ну и что? Чем поможешь? Уран никакими лекарствами из организма не выводится, только естественным путем, то есть через несколько миллиардов лет его в вас уже не будет - весь распадется. Посоветовали, если будет светиться моча - не оправляться ночью, чтобы не пугать окружающих, а в остальном... В остальном. Прошло десять лет. Некогда густые, иссиня-черные Славкины волосы выцвели и заметно поредели, если не сказать больше. - ...Спина по ночам ноет - сил нет. Ну, да ладно, чего там. Давай, за встречу. - И плеснул в два стакана из полуторалитровой пластиковой бутылки мутно-белой самогонки. "Хорошо пошла, градусов под шестьдесят". Андрей, трое суток находившийся между сном и явью, сразу захмелел. Пока они пили и закусывали, Славка успел ввести Андрея в курс происходящих в стране событий. Дело обстояло примерно так: две недели тому назад, то есть накануне того дня, когда Андрей ездил в Анапу встречать семью, в столице грохнули президента. Грохнули, но окружение, в целях "сохранения спокойствия в государстве", хотело это дело замять (на распасах, наверно, сидели. Пока не кончатся - вставать нельзя). Ну, не совсем замять, а так, на время, чтобы придумать, что делать дальше. Благое намерение. Но, как всегда, слухи просочились, в стране ввели чрезвычайное положение, но вот кто именно его ввел и чья сейчас власть - сказать трудно. Вроде бы всех, а на самом деле выходит, что и никого. Солдаты где можно поддерживают порядок, а вернее, делают то, что им приказывают командиры, а тем, соответственно, тоже кто-то приказывает, а бывает, что какой-нибудь командир полка, которому все это уже надоело, отключает "вертушку" и никого, кроме своей жены, не слушает. Короче - полный бардак. А народ, соответственно, сопротивляется всем и вся и запасается продуктами. Предприятия, как правило, стоят: на одной их части руководство объявило отпуск до полного и окончательного выяснения ситуации, на другой - рабочие сами объявили забастовку, в результате всех этих событий поезда еще ходят, а электричество в большинстве своем кончилось. Что творится в других городах, он не знает, а в Краснодаре жить вполне можно: огороды у всех свои, с самогонкой проблем нет, солдаты в город не суются, а порядок поддерживают казаки, пока трезвые. - Сейчас вот позавтракаем и пойдем встретимся с мужиками. Вчера после дежурства бухнули малость. Башка болит. Закончили "завтракать" ближе к вечеру. Мужики Славку не дождались и пришли к нему сами. Все в фуражках и штанах с лампасами. Хорошо, что без коней. Один, правда, на мотороллере приехал. Музейный, можно сказать, экспонат. Андрей такой последний раз видел году эдак в семьдесят пятом. Кое у кого на поясе вместо нагайки болталась кобура. Трезвых среди прибывающих не было, но у каждого вновь пришедшего, как у пьяного водителя, заметившего гаишника, взгляд прояснялся при виде Андрюхи. Славка каждый раз объяснял, что это его армейский друг, вместе служили в ВДВ. Мужики, как назло, мало того, что сразу предлагали выпить за знакомство, так еще утверждали, что десантники должны пить до дна. Ноотропин можно было даже не доставать - все равно бы не помог. Наутро пришлось завтракать снова. Голова болела не очень, а вот желудок... Андрея всегда подводил именно он. Ну почему, как только начинаешь вести праведный образ жизни, обязательно попадаешь в такую компанию, в которой пить приходится пуще прежнего. Но выхода не было, до второго августа оставалось четыре дня, Славку обижать не хотелось: день десантника - святое для каждого дембеля ВДВ. Ну, почти для каждого. Какой, к черту праздник, если выбросили тебя с парашютом, купол открылся, яйца, как положено, дернуло, а дальше завис, словно случился в природе какой-то катаклизм, что открывшийся парашют висит себе спокойненько в воздухе и совсем не думает опускать на землю своего владельца. Хочешь прыгать? Пожалуйста. Режь стропы - и вниз. До земли еще ого-го! Ей Богу разобьешься. Был бы дома - с удовольствием достал берет из шкафа, надраил "флажок", чтобы блестел, как яйца у кота, с мокрым полотенцем прогладил фетр, засунул внутрь "жало" от фуражки и повесил все сооружение на затылок. "Кто служил - пусть гордится, Кто не служил - пусть радуется". Ладно, поразлагаюсь, даст Бог, печень выдержит местную самогонку. Печень заболела как раз второго вечером. С утра ходили по городу, братались со своей братвой, смешно одетой в смесь казачей и ВДВ-шной формы. Пили, обнимались, приставали к проходящим мимо девчонкам, снова пили, кто-то дрался, но Андрей всегда был против бесполезного мордобития, когда два другана сегодня набьют друг другу морды, а завтра виновато будут глядеть в глаза, извиняться, снова пить и снова драться. Эксцессов удалось избежать, и к вечеру они опять сидели у Славки, за праздничным столом. Тут-то, после очередной рюмки (стакана), когда он потянулся за малосольным огурчиком, в боку кольнуло. "Начинается." Встал из-за стола и, найдя в рюкзаке коробочку с "Лиф-52", проглотил сразу четыре или пять таблеток, чтобы наверняка (а то вдруг еще двоится). Потом вернулся за стол, продолжая есть, пить потихоньку, шутить и смеяться, но настроение было испорчено постоянным чувством как будто кто-то зацепил крючком его бок и тянет, тянет. По причине "хвори" казаки оставили его в покое, когда закончилась самогонка и они отправились в коммерческий киоск за водкой. Понятное дело, денег за нее они платить, как всегда, и не собирались, что оставшиеся коммерсанты давно поняли, и те киоски, что еще работали в городе, как правило, ночью были закрыты. Ну, разве какой-нибудь полоумный хочет зашибить ночную деньгу. Так придуркам не место в нашем городе, пойдем его искать, а если такого не окажется, то у Петро дома бражка доходит, принесем пару бутылей, а завтра и самогонки сварим, на опохмелку. Андрей ушел в спа