Записки подростка военного времени - Сидоров Дима

Весенне-посевная кончилась в нашем колхозе хорошо. Я вступил в комсомол при МТС. На собрании одиннадцатого июня меня приняли в ряды Ленинского комсомола. Я дал обещание, что буду всегда честно выполнять задачи, возложенные на меня на всю жизнь. Я был рад! День 11 июня — памятный для меня.

Сейчас пашем пар. Во многих колхозах нет керосину. У нас пока есть.

Шура, Женя, Толя живут по-прежнему в детдоме. Кончили школу хорошо. Сейчас работают на полях. Я видел их несколько раз. Они загорели, купаются. По рассказам их, живут ничего, правда, скучают о нас. Зина по-старому работает в колхозе, притом — секретарь комсомольской организации. Посадили картошки, больше ничего. За это сержусь на Зину. Она относится ко всему хладнокровно.

Пишет нам из Егорьевки и Клавдия Викторовна Васильева. Не забывает, хотя ей и без нас забот уйма. Несколько раз виделся с Васькой и Марусей. Эти встречи были особенно приятными. Пишет из Сталинградской области Гаркуша Валентина, это знакомая Степы. Пишет хорошо.

В общем, жизнь наша потекла куда лучше, чем три-четыре месяца назад, когда мы замерзали в холодной хатенке… Да что вспоминать о старом! Будем жить настоящим!

Сейчас вечер. Эти недели стоит засуха, грозящая хлебам гибелью. Но сегодня, на счастье, собираются облака, начинается ветер — наверное, будет дождь. Вот бы хорошо! Тогда хлеб вырастет на славу, а хлеб — это большое дело. Будет хлеб — наша страна и народ не потерпят никаких затруднений. Будет урожай — будет победа за нами! Пусть же грянет дождь посильней! Победим врага — встретимся с родными в Елках, споем песню Победы и примемся за стройку заветного дела. Пока все. Не знаю, когда возвращусь к тебе, дорогой мой дневник…

29 июля

Сколько тяжелых переживаний испытал я в эти дни длинные жаркие дни июля! Июль прошлого года был совершенно другим. Он проходил в родных местах. Как легко было жить тогда! Много оставили мы там чудесных людей.

Июль 1941 года войдет в мою память ярким и незабываемым. Ведь тогда мы все были дома. Были с нами и папа, и Виктор. Мы работали на огороде, не унывали, ибо жили дома, все были живы и здоровы… но что делать? Нет ни родителей, ни близких, ни родных.

…Пусть льют на меня дожди, путь проносятся надо мной бураны. Ни перед какими стихиями не сдамся! Люди слышат от меня либо смех, либо песню, а слез моих они не увидят. Никогда! Кровь кипит в жилах, она — сидоровская, рабочая!..

На ночь девчата собираются в будке. С ними сплю как ни в чем не бывало — они, может, и думают, что я имею к ним что-то, но я знаю: не время…

А на душе непередаваемо тоскливо. Непроницаемая тяжелая пелена слез застилает глаза. Сколько горя принес нам маленький ярлычок, наклеенный на возвратившеемся из Ленинграда Зинином письме: «Умер в феврале месяце 1942 года»!..

Неужели эти слова фактически верны???

Неужели такой крепкий человек, как наш отец, умер, не ведая, где мы и что с нами? Неужели? Нет, мне никак не верится, что он умер. По-моему такого человека сама бомбы не в состоянии убить. А на ярлыке: «Умер в феврале…» И выходит, что он — умер. О, ужас! В одном лишь слове «умер» звучит что-то жуткое, невыразимое, режущее сердце. Каким был замечательным человеком наш отец! Какой огонь пылал в его груди! Сколько полезного он дал нам! Но сколько он дал бы нам теперь, когда мы уже все, кроме Толи, большие… Как легче бы ему стало жить! Нет его в живых. Ждали, ждали, а его нет и нет. Своего самого близкого друга потеряли, потеряли навсегда. Давно мы остались без мамы, а теперь потеряли и папу…

Во-вторых, с братом Павлом что-то неладное. Это очень тревожит меня. Тревожит — это мало сказать, косит меня с ног. Что с ним, никто не знает. Из родных краев нет ничего, посылал туда кое-кому письма — ответа нет.

Витя уже в Красноводске учится на лейтенанта, пишет, что скоро на фронт. Степан где-то на Южном фронте. Пишет часто, хорошо, ласково обращается ко всем нам. Я в свою очередь пишу им всем, на ласки отвечаю ласками.

Вот уже больше года идет война. Когда она кончится, когда разобьем проклятых варваров, я не знаю. Видимо, бить придется и мне. Ведь мне в конце этого года будет семнадцать лет. Буду и я биться! Уж умирать, так умирать, не мне одному, и не первому.

Пока все! Уже темно.

Какова дальнейшая судьба Димы Сидорова, сына ленинградского рабочего, алтайского тракториста?30 декабря 1942 года ему исполнилось семнадцать лет. С этой поры он не давал покоя рубцовскому райвоенкому. Наконец в апреле 1943 года его просьбам вняли: Дмитрий был зачислен курсантом минометного училища. В начале лета 1943 года часть курсантов была направлена на фронт. В боях на Курской дуге Дмитрий был ранен, но через две-три недели снова возвратился в строй. Он участвует в боях на Украине, затем на днепровском плацдарме. Здесь, в битве за Киев, 6 ноября 1943 года Дмитрий Сидоров пал смертью храбрых. Ему шел тогда восемнадцатый год…