Окраина пустыни - Александр Михайлович Терехов

— Ну не надо же! — умолял Грачев, — ну не надо!

— Да что, братец? Ты крыс, что ль, боишься?

— Нет. Нет, но вот что: мне нужна твоя помощь. Вот сейчас мне очень нужна твоя помощь, ты помоги мне, — Грачев пятился, до самой стены, щупая пальцами подбородок, стискивая кожу, ткнулся в стену и сполз на пол, утомленно вытянув ноги вперед.

В коридоре ходила туда-сюда курящая аспирантка, усмиряя свою обделенную плоть, внизу, в зиме, под ветром и снегом летучим, спешили люди, с размахом проскальзывая языки заледеневшего асфальта, и торопились к трамваю — тот глотал их и, трезвоня невидимыми колоколами, которых нет, уносился прочь меж голых, как рыбьи кости, деревьев, и на смену ему звенел другой…

— Я готов, — мигом присел ошарашенный Симбирцев. —Ты же знаешь: на самом деле я тебя очень уважаю. Может, внешне только игра некоторая есть… А так… Я с первого курса понял, что ты — сильный лидер, я всегда тебя поддерживал, прислушивался. Ждал от тебя многого. И очень пожалел, удивительно и обидно было, что ты… тогда… ушел. Это на тебя Шелковникова влияние. Он вообще — алкоголик. Хотя, может быть, ты не очень сейчас пьешь, братец?

— Погоди ты, — процедил Грачев, — обожди. Ты вот что. Ты мне по-мочь можешь? Сразу говори. Без трескотни. Только без завываний. Ты, интегрирующее начало, можешь человеку помочь?

— Да, могу! Слов нет. Но странно как-то просишь, просишь и — так говоришь… Обидно.

— Погоди ты, — Грачев оторвал руки от лина, оставив на нем малиново пылающие полосы, перемеженные белыми бороздами. — Короче, что делать? Что делать? Так, время — это сегодня. Сегодня вечером. Место — в моей комнате. Мы: ты и я, отодвигасм шкаф. Сначала включаем свет и сильно пошумим. И отодвигаем шкаф — весь мусор сразу оттуда, кучей, в сторону, к стене, а может, и сразу вынесем…

— А еще можно пол вымыть… — подсказал горячо Симбирцев.

— Погоди ты! Так. Дальше, Берем пустые бутылки. В эти пустые бутылки мы набиваем бумагу. Рваную. Разную. Любую… Бутылки нужно взять большие, у нас есть. Как можно больше. Можно молочные —у них шире горло. Далее: поджигаем бумагу. Она горит. Дым из горлышка идет, а мы бутылки туда, в дыры, вниз горлом! И дым туда, вниз, под пол. В общем, прикидываем: доступ воздуху есть? Есть. Да. Дым идет в дыру. это два. Они, может быть, полезут с других дыр, но не у нас! Не у меня! Они не высидят! В дыму!

— Да кто? — кротко вставил Симбирцев.

— Далее. Может быть, дым, часть его, будет скапливаться в комнате, а мы сразу изначально открываем окно. Если это и будет, то совсем недолго, — еле слышно рассуждал Грачев, пошевсливая персплетенными пальцами. — Это вряд ли будет дольше, чем четверть часа… Правда, есть вариант. Вдруг дыра у нас глухая? Другие выходы завалены? Или выше по уровню, и дым раньше заполнит их? Даже если просто — их много и кто-то из них ломанется наружу к нам, сквозь дым… Ну вот тогда и ну-жен ты. Возьмешь гантелю и с этой гантелей у самой дыры. Запомни, смысл в том, чтобы не дать сй даже высунуться полностью. Точно в голову! Но быстро. Она ведь будет ошалевшая от дыма. Она — мигом! Ка-ак выпрыгнет! Они вообще-то очень могут прыгать, и все будет зависеть от тебя. Поспевай. Лишь бы ты ее не упустил, тогда мы с ней не сладим. Опа может кинуться прямо на нас, на ноги, полезть по одежде, цепко так, шустро, — Грачев вдруг хрипло запнулся, сжав рукой горло, утопив подбородок в грудь, стиснув зубы, раздьнпался и заключил. — Я все продумал. Если сильно в комнату дым, и наружу… Мы сами в дыму, и дальше, мы дверь, если начнут стучаться, мы все равно не откроем. Главное — выдержать время. А ты убъешь ее. Вот! Вот : не оглушить. Убить. Быстро прихлопнуть. Вот куда девать потом, не подумал.

— Да кого?! — заорал Симбирцев.

Грачев незнакомо увидел сго, увлажнил языком губы и шепнул на выдохе:

— Крысу. Только тихо…

Симбирцев кивнул. Еще покивал, уточнил:

— Гантелей. По башке.

— Да, — Грачев сомкнул веки.

— И прихлопнуть. Насмерть, — Симбирцев заключительно кивнул и добавил себе под нос, — ага, за-анимательно, —и со вздохом перебрался к бумажной куче, попинал ее ногой и принялся разбирать на ровные стопки.

— Погоди! — вдруг спросил он. — А кто же даст гарантию, что вылезет она в единственном числе?

Грачев сидел сгорбившись, будто стены давили на плечи.

— Хотя не страшно, — ответил себе Симбирцев. — Вылезать-то они будут по очерсди, гуськом, так сказать. По одному. Главное, братец, равномерно распределить удар, не прослабить, верно я понимаю задачу?

И он позвал неожиданно сочно:

— Нина!

Покачивая тяжелыми боками, вошла серьезная аспирантка, и он объявил:

— Ну что ж, продолжим, коли вы не устали. Сегодня еще пару мешков и достаточно, так полагаю. Чуть подмести придется, видимо. Еще до конца недели пыль поглотаем, и можно будет организовываться, документы оформлять. Еще Сидоров и Коваль обещались подойти после обеда. Я думаю, есть смысл устав обсудить. Я тут понабрасывал ряд тезисов. Обсудим с товарищами.

— Володя, пора вам уже перекусить. Вот вы себя не видите, а вы такой бледный. У меня даже сердце сжимается. У меня, правда, не густо, но тушенка ссть, чай горячий. Все не в столовой желудок портить. Пойдемте, я только за хлебом сбегаю, —умоляющсе выговаривала аспирантка Нина. Когда она сидела, то была совсем колобок.

— Чуть позже, — Симбирцев неуклюже отодвинулся от сс магнитного притяжения и взобрался на стол поближе к Грачеву.

Аспирантка побагровела от навалившегося молчания. Паркет под ее ногами стонал так, будто она переминалась на клавишах пианино.

Поэтому она встала и неуклюже почесала в голове.

— Я знаю, что ты не шутишь, — протяжно сказал наконец Симбирцев. —И тебе, видимо, больше некого просить. Но все-таки. Позволь мне отказаться. Все это, понимаешь ли… довольно… Нес думай, что противно! Раз это так важно для тебя, я готов не считаться с противностью. Это довольно-таки, как бы… Б-болезненно.

— Нет, — шевельнул губами Грачев.

Симбирцев повнимательней глянул на него.

— Нет?

— Я