Том 12. Письма 1842-1845 - Николай Гоголь

24 (12) сентября.

Гоголь пишет письма к А. О. Смирновой и С. М. Соллогуб, явившиеся первоначальными набросками статьи «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России».

Письма №№ 210 и 211.

27 сентября.

Постановка «Тяжбы» в Александринском театре в гастрольный бенефис Щепкина.

Гоголь. АН СССР, V, стр. 485.

26 (14) октября и 14 (2) декабря.

Гоголь пишет письма к Н. М. Языкову и С. П. Шевыреву с резким протестом против опубликования Погодиным в «Москвитянине» портрета Гоголя.

Письма №№ 221 и 232.

Первая половина декабря (н. ст.).

Гоголь пишет письма к П. А. Плетневу и С. П. Шевыреву с просьбой создать из средств от продажи его «Сочинений» фонд для помощи нуждающимся талантливым студентам Московского и Петербургского университетов.

Письма №№ 231 и 232.

2 декабря (20 ноября) и 26 (14) декабря.

Гоголь пишет Н. М. Языкову два письма по поводу стихотворения Языкова «Землетрясение», положенные позднее Гоголем в основу статьи «Предметы для лирического поэта в нынешнее время».

Письма №№ 229 и 238.

24 (12) декабря.

Гоголь пишет А. О. Смирновой в ответ на ее вопрос о том, какая у него душа — «хохлацкая или русская», — что украинская и русская природа в нем неразрывно соединились и что ни одной из них он не может отдать преимущества, так как обе природы «слишком щедро одарены богом» и пополняют одна другую.

Письмо № 237.

28 (16) декабря.

Гоголь пишет А. О. Смирновой большое письмо (в ответ на ее возражения и возражения П. А. Плетнева), в котором настаивает на своем решении помочь из своих средств студентам Московского и Петербургского университетов; в этом же письме Гоголь откровенно говорит о своих расхождениях с Погодиным и Плетневым.

Письмо № 240.

Январь (н. ст.).

В письме к Н. М. Языкову Гоголь пишет: «Нервическое тревожное беспокойство и разные признаки совершенного расклеения во всем теле пугают меня самого». Отъезд из Франкфурта в Париж «для развлеченья и восстановления сил».

Письма №№ 244 и 249.

14 (2) января.

Приезд Гоголя в Париж.

Примеч. к письму № 244.

Вторая половина января — февраль (н. ст.).

Гоголь в Париже у А. П. Толстого. Встречи его с Л. К. и А. М. Вьельгорскими и А. И. Тургеневым.

2 февраля.

Получив от Шевырева известие об избрании Гоголя в почетные члены Московского университета, М. П. Погодин записывает в дневнике: «Назначение последнего вопреки мнению аристократов и, может быть, правительства».

Барсуков, VIII, стр. 87.

Февраль.

Выход в свет № 1 журнала «Москвитянин» на 1845 год со статьей И. В. Киреевского «Библиография», в которой дана высокая оценка творчества Гоголя как представителя новой силы, «силы русской народности».

1 марта (17 февраля).

Отъезд Гоголя из Парижа.

Письмо № 253.

4 марта (20 февраля).

Возвращение Гоголя во Франкфурт, к Жуковскому.

Письма №№ 252 и 253.

27 марта.

По ходатайству А. О. Смирновой перед Николаем I, Гоголю, ввиду его болезненного состояния, назначен пенсион из сумм государственного казначейства на три года, по тысяче рублей серебром в год.

Март — начало мая (н. ст.).

Гоголь во Франкфурте. Тяжелая болезнь, заставившая его одно время бояться смертельного исхода. Замысел книги «Выбранные места из переписки с друзьями».

Письмо № 259.

5 апреля (24 марта).

Попытка Гоголя выступить примирителем двух враждующих московских лагерей, круга Герцена и славянофилов. От последних Гоголь требует больше объективности и меньше задора.

Письмо № 260.

Май — июнь (н. ст.).

Гоголь лечится на водах в Гомбурге, близ Франкфурта, неоднократно посещает Жуковского.

18 (6) мая.

А. И. Тургенев, гостивший у Жуковского, пишет В. Ф. Вяземской о чтении Гоголем вслух сказки Жуковского об Иване-царевиче и Сером волке.

«Остафьевский Архив», т. IV, стр. 310.

4 июня (23 мая).

Гоголь в письме к А. О. Смирновой просит прислать ему «на днях вышедшую» книгу, «что-то вроде „Петербургских сцен“ Некрасова, которую очень хвалят» (имеется в виду вышедший под редакцией Н. А. Некрасова сборник «Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов», ч. II, СПб. 1845).

Письмо № 270.

Конец июня — начало июля.

Вторичное сожжение Гоголем первоначальной редакции второго тома «Мертвых душ».

Соч. Гоголя, изд. 10, III, стр. 356.

Начало июля (н. ст.).

Гоголь едет в Берлин вместе с гр. А. П. Толстым для совета с доктором Шенлейном. По дороге заезжает в Галле к доктору Крукенбергу. Не застав в Берлине Шенлейна, едет в Дрезден, к Карусу. Последний посылает Гоголя в Карлсбад для лечения печени.

Письмо № 276.

Июль (н. ст.).

Гоголь лечится в Карлсбаде и чувствует себя хуже.

Начало августа (н. ст.).

Недовольный Карлсбадом, Гоголь через Прагу едет в Грефенберг. В Праге он посещает чешский национальный музей, где расссматривает памятники славянской старины и знакомится с хранителем музея, В. Ганкой.

«Записки», II, стр. 50.

17 (5) августа.

Гоголь оставляет в альбоме В. Ганки запись с пожеланием Ганке «еще сорок шесть лет ровно для пополнения 100 лет здравствовать, работать, печатать и издавать во славу славянской земли и с таким же радушием приветствовать всех русских, к нему заезжающих…»

«Вестник Европы» 1902, № 3, стр. 17.

Август — сентябрь (н. ст.).

Гоголь в Грефенберге, вместе с А. П. Толстым, лечится водой по методу доктора Присница. Чувствует себя лучше.

Конец сентября — начало октября (н. ст.).

Не кончив курса лечения в Грефенберге, Гоголь едет в Берлин к доктору Шенлейну. Шенлейн находит у Гоголя нервное расстройство (с особенным поражением нервов в желудочной области) и одобряет поездку в Рим.

Октябрь (н. ст.).

Гоголь из Берлина едет в Рим через Гастейн, Прагу, Зальцбург, Венецию, Болонью, Флоренцию.

«Русская Мысль» 1896, № 5, стр. 179.

24 (12) октября.

Гоголь извещает мать и друзей о своем приезде в Рим.

Письма №№ 295–297.

20 (8) ноября.

Спор с Шевыревым по поводу его возражений против плана Гоголя о помощи нуждающимся талантливым студентам Московского университета.

Письмо № 307.

Ноябрь — декабрь (н. ст.).

Гоголь в Риме, где он снова встречается с художниками А. А. Ивановым, Ф. А. Моллером, Ф. И. Иорданом. Знакомство и сближение с семьей гр. С. П. Апраксиной. Посещения Гоголем поэтессы Е. П. Ростопчиной. Улучшение его здоровья и творческие замыслы (сообщение Жуковскому: «Я острю перо…»).

Письмо № 310.

В Чехии, в издании «Biblioteka zábavného čteni», печатаются на чешском языке, в переводе К. Гавличка-Боровского, «Старосветские помещики» и «Нос» Гоголя.

«Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя», I. СПб. 1907, стр. 68.

Переведены на французский язык Луи Виардо с помощью И. С. Тургенева и изданы в Париже повести Гоголя: «Тарас Бульба», «Записки сумасшедшего», «Коляска», «Старосветские помещики» и «Вий». Французская пресса встретила сборник большими похвалами. В журнале «Revue des Deux Mondes» появилась статья Сент-Бева с высокой оценкой творчества Гоголя.

«Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», I, стр. 266–267.

Письма, 1842-1845

Одоевскому В. Ф., между 1 и 7 января 1842*

<Между 1 и 7 января 1842. Москва.>

Принимаюсь за перо писать к тебе и не в силах. Я так устал после письма* только что конченного к Алексан<дре> Осиповне, что нет мочи. Часа два после того лежал в постеле и всё еще рука моя в силу ходит. Но ты всё узнаешь из письма к Александре Осиповне, которое[2] доставь ей сейчас же, отвези сам, вручи лично. Белинский сейчас едет. Времени нет мне перевести дух, я очень болен и в силу двигаюсь. Рукопись моя запрещена. Проделка и причина запрещения всё смех и комедия. Но у меня вырывают мое последнее имущество. Вы должны употребить все силы, чтобы доставить рукопись государю.[3] Ее вручат тебе при сем письме.[4] Прочтите ее вместе с Плетневым и Александр<ой> Осиповной и обдумайте, как обделать лучше дело. Обо всем этом не сказывайте до времени никому. Какая тоска, какая досада, что я не могу быть лично в Петербурге! Но я слишком болен. Я не вынесу дороги. Употребите все силы! Ваш подвиг будет благороден. Клянусь, ничто не может быть благороднее! Ради святой правды, ради Иисуса употребите все силы!

Прощай, обнимаю тебя бессчетно. Плетнев и Смирнова прочтут тебе свои письма. Ты всё узнаешь. Кроме их не вручай никому моей рукопи<си>.

Да благословит тебя бог!

Плетневу П. А., 7 января 1842*

Генваря 7 <1842. Москва>.

Расстроенный и телом и духом пишу к вам. Сильно хотел бы ехать теперь в Петербург, мне это нужно, это я знаю, и при всем том не могу. Никогда так не впору не подвернулась ко мне болезнь, как теперь. Припадки ее приняли теперь такие странные образы… но бог с ними, не об болезни, а об цензуре я теперь должен говорить. Удар для меня никак неожиданный: запрещают всю рукопись. Я отдаю сначала её цензору Снегиреву*, который несколько толковее других, с тем, что если он находит в ней какое-нибудь место, наводящее на него сомнение, чтоб объявил мне прямо, что я тогда посылаю ее в Петербург. Снегирев чрез два дни объявляет мне торжественно, что рукопись он находит совершенно благонамеренной, и в отношении к цели и в отношении к впечатлению, производимому на читателя, и что кроме одного незначительного места: перемены двух-трех имен (на которые я тот же час согласился и изменил) — нет ничего, что бы могло навлечь притязанья цензуры самой строгой. Это же самое он объявил и другим. Вдруг Снегирева сбил кто-то с толку, и я узнаю́, что он представляет мою рукопись в комитет. Комитет принимает ее таким образом, как будто уже был приготовлен заранее и был настроен разыграть комедию: ибо[5] обвинения все без исключения были комедия в высшей степени. Как только, занимавший место президента, Голохвастов* услышал название: Мертвые души, закричал голосом древнего римлянина: — Нет, этого я никогда не позволю: душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть, автор вооружается против бессмертья. В силу наконец мог взять в толк умный президент, что дело идет об ревижских душах. Как только взял он в толк и взяли в толк вместе с ним другие цензора, что мертвые значит ревижские души, произошла еще бо̀льшая кутерьма. — Нет, закричал председатель и за ним половина цензоров. Этого и подавно нельзя позволить, хотя бы в рукописи ничего не было, а стояло только одно слово: ревижская душа — уж этого нельзя позволить, это значит против крепостного права. Наконец сам Снегирев, увидев, что дело зашло уже очень далеко, стал уверять цензоров, что он рукопись читал и что о крепостном праве и намеков нет, что даже нет обыкновенных оплеух, которые раздаются во многих повестях крепостным людям, что здесь совершенно о другом речь, что главное дело основано на смешном недоумении продающих и на тонких хитростях покупщика и на всеобщей ералаше, которую[6] произвела такая странная покупка, что это ряд характеров, внутренний быт России и некоторых обитателей, собрание картин самых невозмутительных. Но ничего не помогло.