История покойного Джонатана Уайлда великого - Генри Филдинг

Мастер Уайлд отвечал:

– Сэр, я вам глубоко признателен как за вашу слишком лестную оценку моих скромных дарований, так и за любезное ваше предложение ввести меня в более высокий круг. Должен сознаться, мой отец часто уговаривал меня пробраться в общество людей более высокопоставленных, но, сказать по правде, моей натуре свойственна нелепая гордость, и мне более по нраву быть первым в низшем классе, чем, принадлежа к высшему, стоять на самом дне. Позвольте мне сказать: хотя такое сравнение, может быть, и грубо, но я предпочел бы стоять на вершине навозной кучи, чем у подножия какого-нибудь райского холма.

Я всегда полагал, что не так уж это существенно, в какой круг забросила меня судьба, – лишь бы я был в нем крупной фигурой. И для меня одинаково приятно, проявлять ли мои таланты, возглавляя небольшую партию или шайку или же командуя могучей армией, – так как я отнюдь не согласен с вами, что большие способности при низком положении часто пропадают втуне; напротив, я убежден, что они не могут пропасть. Я часто уверял сам себя, что в войсках Александра было не меньше тысячи человек, способных совершить то же, что сделал сам Александр.

Но если эти лица не были избраны или же предназначены для верховного командования, должны ли мы предположить, что они остались без добычи? Или что они удовольствовались долей, равной доле их товарищей? Конечно нет! В гражданском мире, бесспорно, тот же гений, те же дарования нередко отмечали наравне государственного мужа и плута, как мы именуем того, кого чернь называет вором. Нередко те же качества и тот же образ действий, какие ставят человека во главе общества в высших слоях, поднимают его до главенства и в низших; и где тут существенная разница, если один кончает Тауэром, а другой Тайберном[32]? Разве это не пустое заблуждение, что плаха предпочтительнее виселицы, а топор – веревки? Итак, вы меня извините, если я не так легко загораюсь восторгом перед внешней стороной вещей и не склонен, как иные, отдавать предпочтение одному состоянию перед другим. Гинея стоит одинаково что в расшитом кошельке, что в кожаном, а треска останется треской – что на олове, что на серебряном блюде.

Граф отвечал на это так:

– То, что вы сейчас сказали, не снижает моей оценки ваших способностей, но утверждает меня во мнении о вредном воздействии дурного и низкого общества. Кто же станет сомневаться, что лучше быть большим государственным человеком, чем простым вором? Я слышал не раз, будто черт говаривал, не знаю где и кому, что лучше царствовать в аду, чем быть лакеем в раю, – и, может быть, он был прав; но если бы ему пришлось решать, где царствовать, тут или там, он, уж конечно, сумел бы сделать правильный выбор. Истина же в том, что мы, вращаясь в низких слоях, проникаемся большим почтением к высоким вещам, чем они заслуживают. Мы отказываемся преследовать великие цели не из презрения, а от безнадежности. Когда человек предпочитает грабеж на большой дороге более почетным способам добывания богатства, он поступает так лишь потому, что этот способ кажется ему легче других; но вы сами утверждаете, – и здесь вы бесспорно правы, – что на обоих путях от вас требуются для начала одни и те же способности и к цели приводят одни и те же средства, – как в музыке мотив остается тот же, играете ли вы его в более высоком или более низком ключе. Разберем для ясности некоторые примеры. Человек захотел, допустим, наняться слугой, войти в доверие к хозяину и проникнуть в его тайны с целью обокрасть его; разве не те же нужны для этого качества, какие позволили б ему снискать доверие высшего порядка, чтобы затем вероломно нарушить его? Путем притворства обмануть лавочника и добиться, чтоб он доверил вам свои товары, с которыми вы потом сбежите, – разве это легче, чем, обольстив его внешним блеском и видимостью богатства, получить у него кредит, который принесет вам прибыль, а ему двадцатикратный убыток? И не больше ли требуется ловкости, чтобы никем не замеченным вытащить из кармана у мужчины кошелек или из-за пояса у дамы часы (мастерство, в котором вас, скажу без лести, никто не превзойдет), чем для того, чтобы подделать кость или подтасовать колоду?

Разве не то же искусство, не те же превосходные качества делают ловким сводником привратника непотребного дома, как те, что нужны семейному человеку, чтобы для собственной выгоды толкнуть на бесчестие свою жену или дочь или жену и дочь своего друга? Разве не та же отличная память, тонкая изобретательность, не та же твердость взгляда нужны для ложной присяги в Вестминстер-холле, каких достало бы на целый правительственный аппарат, включая и государственного мужа, его главу?

Нет нужды разбирать подробно всевозможные случаи; мы в каждом убедились бы, что связь между высокими и низкими сферами жизни теснее, чем принято думать, и что грабитель с большой дороги имеет право на большую благосклонность великих людей, чем обычно встречает на деле. Итак, если я, как мне думается, доказал, что те самые способности, которые позволяют человеку выдвинуться в низшем кругу, достаточны и для выдвижения в высшем, то, конечно, не может быть спора о том, какой круг ему следует выбрать для их приложения. Честолюбие – это непременное свойство великого человека – тотчас научит его предпочесть, как вы выразились, райский холм навозной куче. Даже страх – самое противное величию чувство – и тот подскажет ему, насколько для него безопаснее дать полно и свободно развернуться своим могучим дарованиям при высоком положении, нежели при низком; ибо весь опыт убедит его, что в Тауэре за сто лет не соберется столько раз толпа поглазеть на казнь, сколько на Тайберне за год.

Мастер Уайлд с большой торжественностью ответил на это, что те же способности, какие позволят «скокарю»[33], «уздечке»[34] или «саламандрику»[35] выдвинуться до некоторой степени в своей профессии, равным образом помогли бы возвыситься и тому, кто избрал для себя специальность, почитающуюся в свете более почтенной. «Этого, – сказал он, – я не отрицаю; мало того: из некоторых ваших примеров ясно, что в более низких профессиях требуется больше ловкости, больше искусства, чем в более высоких. Поэтому, пока вы утверждаете, что каждый плут может, если хочет, быть министром, я охотно с вами соглашаюсь; но когда вы делаете вывод, что ему выгодно им быть, что честолюбие склонило бы его к такому выбору, – словом, что министр выше или счастливей плута,– то с этим я никак не согласен. Когда вы сравниваете их между собой, остерегайтесь впасть в заблуждение, приняв вульгарную ошибочную оценку вещей: в суждении об этих двух натурах люди постоянно допускают ту же ошибку, что врачи, когда они, рассматривая проявления болезни, не учитывают возраста и телесного склада своих пациентов. Степень жара, обычная для одной конституции, может в другом случае означать жестокую лихорадку; равным образом, то, что для меня – богатство и честь, для другого может быть нищетой и позором. Все эти вещи надо оценивать соотносительно с тем, на чью долю они выпадают. Добыча в десять фунтов стерлингов представляется большой в глазах «уздечки» и обещает ему столько же подлинных утех, сколько десять тысяч фунтов – государственному деятелю; и разве первый не тратит свои приобретения на девок и на кутежи с большей радостью, с большим весельем, чем второй на дворцы и картины? Что государственному деятелю в лести, в лживых комплиментах его шайки, когда он должен сам осуждать свои ошибки и поневоле уступает Фортуне всю честь своего успеха? Чего стоит гордость, порожденная такими неискренними хвалами, по сравнению с тайным удовлетворением, какое в душе испытывает плут, размышляя о хорошо задуманном и хорошо проведенном замысле? Возможно, в самом деле, что опасностей выпадает больше на долю плута, но зато, не забывайте, и почета ему больше. Когда я говорю о почете, я имею в виду тот, какой оказывает каждому из них его шайка, – ибо той слабой части человечества, которую пошлая толпа называет мудрецами, оба они представляются в невыгодном и неблаговидном свете; к тому же плут, пользуясь (и по заслугам) большим почетом у своей шайки, в то же время меньше страдает от поношения со стороны света, полагающего, что его злодейства, как у них это зовется, достаточно будут наказаны петлей, которая, сразу положит конец его мукам и бесчестию, тогда как государственного мужа не только ненавидят, пока он стоит у власти, – его презирают и поносят при его восхождении на эшафот, а грядущие века со злобой чернят его память, между тем как плут спит в покое и забвении. Кстати о покое – заглянем в тайники их совести: как мало обременительна мысль о нескольких шиллингах или фунтах, которые ты взял у незнакомца без вероломства и, быть может, без большого ущерба для потерпевшего, по сравнению с мыслью о том, что ты обманул общественное доверие и разрушил благосостояние многих тысяч, возможно целого великого народа! Насколько смелей совершается грабеж на большой дороге, чем за игорным столом, и насколько невинней привратник непотребного дома, чем титулованный сводник!