Определенно голодна - Челси Саммерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом нащупала ручку ножа для колки льда, она оказалась теплой и тяжелой. На ощупь я оценила его старинный вес, всю его историю. Я знала, что делать. Рукой описав дугу, совершенную, как грудь пятнадцатилетней девочки, я воткнула нож в бледную шею Казимира. Справа. Я почувствовала, как лезвие пронзило его кожу, мясо и хрящи. Почувствовала, как оно скользнуло по кости. Глаза Казимира встретились с моими, в них застыл какой-то вопрос. Должно быть: «Почему?» Я вытащила нож, и алые струи брызнули и полились уверенно и ритмично. Такой кроваво-красный метроном, бьющийся в такт сердцу. Я ударила еще раз. Казимир попытался защититься. Я попала в его поднятую левую руку, острие немного отклонилось, отскочило от ладони, скользнуло по лицу и попало прямо в глаз, где и застряло. Я снова вытащила нож, за которым потянулось что-то склизкое, и вонзила его прямо в сердце, попав в самое сладкое место между ребер. Нож для колки льда торчал у Казимира из груди, слегка дрожа, как выпущенная стрела, которая наконец нашла свою цель.
Помню, что мы оба молчали. Только слышалось какое-то бульканье и хриплое дыхание. Наверняка я первым же ударом повредила ему голосовые связки, поэтому он не мог издать ни звука. Я встала. Корчившийся на полу, весь в крови, Казимир казался мне таким далеким. Кровь ритмично выливалась из его горла, но с каждым рывком все медленнее и слабее, точно старая заводная игрушка, у которой заканчивается завод. Казимир перевернулся и попытался дотянуться до своих штанов, чтобы взять телефон, но руки его не слушались. Я наблюдала за тем, как он все-таки вытаскивает мобильник из кармана трясущимися пальцами, как тщетно тычет указательным на значок экстренной помощи в нижней части экрана.
Я выбила телефон из его рук, тот пролетел через всю комнату и, издав удовлетворенный писк, глухо ударился о стену. Казимир посмотрел на меня снизу, все его тело обмякло, осунулось и распростерлось на полу. Он как будто остановился во времени, точно кто-то нажал на кнопку «стоп» — тело в обрамлении черной пустоты. Я даже дышать перестала от восторга, когда увидела, как его глаза заполняет ничто. Это такой интимный акт — стать свидетелем чьей-то смерти. Оргазмов у нас не счесть, любая пожившая женщина видела сколько угодно оргазмирующих мужчин. Но так редко удается увидеть их смерть. Вот в этом и состоит мой величайший дар и моя божественная привилегия.
Крови было много. Невероятно много. В свете каминного огня она казалась черно-красной. Просто кошмар, сколько крови вмещает человеческое тело! Никогда не перестану удивляться.
Я сделала шаг и поскользнулась. На полу растекалась огромная лужа, похожая на шоколадный соус. Он струился по моей груди, по животу вниз, прямо к вульве. Он повсюду. Я где-то читала, что Хичкок во время съемок своего «Психо» для имитации крови использовал именно шоколадный соус. Теперь, глядя на свое восхитительное тело, я понимаю, как здорово он придумал. Я пересекла комнату и проверила, точно ли Казимир мертв, прижав пальцы к точкам, где должен биться пульс, но он уже не бился. Казимира больше не было. Совсем.
Совершенно голая, если не считать латексных перчаток на руках, я завернула остатки утиного конфи, чтобы взять с собой, и разложила шерстяную одежду на стуле возле двери. Прошла по всему дому, сбрасывая в центр гостиной все, на чем могли остаться мои отпечатки. Прибрала кухню, убирая следы. Когда я поняла, что вытерла, выбросила и вымыла все, то приняла душ и не торопясь высушила волосы.
Затем бросила вещи Казимира на его остывающее тело, рядом уже валялась куча другой одежды, посуды и кастрюль, вылила туда остатки спирта из банки и бросила несколько проспиртованных винных пробок. У двери я оделась, зажгла спичку и кинула ее в центр комнаты. Яркое пламя со свистом вспыхнуло, я повернулась к нему спиной и вышла в темноту ночи. Сделав всего несколько шагов, сквозь широкие чистые окна пляжного домика я увидела оранжевое пламя. Свежий, сильный ветер насквозь продувал мой брезентовый плащ, пока я, минуя темные неподвижные дома, спускалась к берегу.
Я шла около часа в полной темноте, запах моря омывал меня, звезды поблескивали, точно желтофиоли сквозь завесу облаков. Спустя полчаса мимо меня проехали пожарные машины, песок кружился за ними, точно юбки дервишей в танце, сирены вопили, как банши, а красные огни казались размытыми, словно глаза пьяниц.
Я вернулась в Данвуд, в дом своих друзей, куда приехала отдохнуть на выходные. Еще раз приняла душ, просто роскошный, устроилась на шикарном потертом диване цвета слоновой кости, налила в бокал отличного коньяку и посмотрела парочку серий телесериала, после чего умиротворенно заснула.
Дом в Робинс-Ресте не был, знаете ли, моим. Он не принадлежал и моим друзьям. Это был просто чей-то дом. Чужой. Стоящий чуть поодаль от остальных. Электричество в нем работало, замок легко открывался. Люди его просто оставили, когда закончился сезон, лишили своей компании, и теперь он сгорел. Я абсолютно уверена, что он был застрахован. В конце концов, в доме имелась прекрасная чугунная посуда французской марки «Ле Крузе».
Такие вещи всегда хорошо застрахованы.
2
Жареный пастернак
В тюрьме скучно. Слишком шумно, слишком светло. Вокруг все время толкутся люди, каждый день, если не сидишь в одиночке, где мне явно могло бы даже понравиться, если бы я знала, что могу покинуть ее, когда захочу. Правда, в одиночке отнимают ручки и карандаши, а иногда даже и книги. Поэтому я терплю эту чертову толпу людей, чтобы у меня была возможность писать. За хорошее поведение мне позволяют иметь бумагу, ручки, а иногда даже подходить к компьютеру. Я ужасно страдаю ради собственного творчества.
По ночам, лежа в своей узкой монашеской кровати, я слушаю, как вся эта толпа ворочается под одеялами, перешептывается, храпит, дышит — такое впечатление, что я переспала с каждым — каждой — из них. И ни с одним — одной — не хотела бы встретиться. Но мне приходится проводить с ними все время. Оно связывает нас, уравнивает, даже сближает. Его тут слишком много. Как и людей. Я никогда их особо
