Дьявол в быту, легендах и литературе Средних веков - Александр Валентинович Амфитеатров

Премудрости Соломоновой Сатана — разрушитель и развратитель божественного миростроительства, тот, кто из зависти подстрекнул прародителей к греху и из зависти же ввел в мир смерть. Он — яд, портящий и позорящий творение Божие.

В апокрифической Книге Еноха, в особенности же в ее древнейшей части, впервые звучит идея близости дьявола с человеком, и вина его изображается как отступничество от божества в сторону человечества, измены небу для земли. Дьяволы Еноха — ангелы, павшие чрез любовь к дочерям человеческим и позволившие оковать себя путами материи и чувственности. Этот миф, как замечает Артуро Граф, носит в себе глубокую идею отсутствия в природе существ, по самому происхождению злобно-демонических; такие существа, то есть мысли и действия в образах, — плоды человеческой эволюции. Действительно, в другой, позднейшей части того же апокрифа демоны оказываются гигантами, рожденными женщинами в союзе с ангелами, изменившими Небу.

Таким образом, хотя Сатана и прокрался в книги Ветхого Завета и раввиническое предание немало сделало для его эволюции, монотеистическая тенденция не дала Сатане ни достаточно материала, ни достаточно логического (вернее, алогического) простора, чтобы вырасти в образ соперника Божия. Идея Яхве слишком ревнива, чтобы допустить такую подидею, как Сатана: самостоятельно обособленное зло, достаточно могущественное, чтобы противостоять — хотя бы и с постоянными поражениями — зиждителю и вседержителю мира. Яхве — единое самостоятельное божество мира, объемлющее собою без разделения все добро и зло. Он сразу и белый бог, и черный, и мы знаем из Библии, что во втором своем качестве он ужасен, этот «бог, топчущий, как глину, своих врагов». Он ревнив, свиреп, неумолим и часто несправедлив, что неоднократно доказывали ему талмудические мудрецы, выигрывая против него этические процессы. Кары его редко пропорциональны размерам совершенных преступлений и почти всегда несут месть чудовищную, слепую, бестолковую, поражая без разбора виноватых и невинных, людей и животных, взрослых и детей. Этот бог опутал свой народ мелкою сетью таких подробных предписаний, что вся жизнь еврейства обратилась в непрестанный страх оступиться в грех и погубить тем не только себя, но, по круговой поруке, и семью свою, и потомство, и колено, иногда весь народ. Люди, не желающие жить в религии страха, ему ненавистны; это язычники, с ними Израиль должен беспощадно воевать, истребляя мечом население покоренных городов. Двойственный характер Яхве выражен устами Исайи: «От меня и свет, и тьма, и мир, и злоба: я Владыка, творящий все это». Таким образом, будущий Сатана заключен еще в самом Яхве как злая часть его характера, вредная сторона его власти. Те духи зла, которых знает Ветхий Завет, повторяем, не более как его слуги, чиновники по особым дурным поручениям, род небесных жандармов и палачей.

Собственно говоря, иудаизм в этом своем фазисе предпринимает ту же операцию — извлечь из божества, объемлющего в существе своем и добро, и зло, отдельное и специальное злое божество, враждебно настроенное к доброму началу, — какую египетская религия провела много раньше изобретением злого бога Сета. Египетский Сет свирепое божество, известное грекам под именем Тифона, не всегда был злым разрушителем. Культ Сета чрезвычайно древен; он поднимается до V династии — по крайней мере, уже в ее эпоху был в Мемфисе храм, посвященный Сету. В наиболее цветущий период империи фараонов это божество было в величайшем почете, настолько, что государи вставляли в свой титул прозвище «любимец Сета»… В то время Сет пользовался теми же почестями, которые воздавались божествам светлой и доброй категории, в особенности в эпоху XVIII и XIX династии, когда культ его достиг величайшего развития, и он стал едва ли не верховным божеством. В поэме Пентаура[7] фараон Рамзес II уподобляется богу Сету в виде величайшей похвалы. На барельефах изображаются цари, получающие от Сета символы силы, жизни и мудрости в том же самом порядке, как получали они такие же дары от Гора и других солнечных божеств. Сверх того, Сет изображается научающим их стрельбе из лука. Но вот в эпоху XXII или XXV династии произошла резкая религиозная революция, которою Сет был свергнут, изгнан из общества богов, его изображения подверглись изуродованию, надписи в честь его были истреблены. И, таким образом, божество доброе, Господь неба и земли, как имели обыкновение называть Сета, стал божеством беспримерно злобным, олицетворением всего порочного и извращенного в мире нравственном и всего вредного в природе, — одним словом, полной противоположностью добра и врагом света. Ненависть против Сета доходит до того, что из списков населенных местностей вычеркиваются города, ему посвященные. В солнечном мире Сет теперь рассматривается не только как злейший и неумолимый враг своего брата Озириса, его убийца и похититель его престола, но также как злая сила в системе двух противоположных мировых начал; всякое благо приписывается кроткому и светлому Озирису и всякий вред ставится на счет свирепого и темного Сета. Вместо прежних лестных эпитетов Сет обзывается в заклинаниях «аспидом, вредным пресмыкающимся, которого яд сожигает, разбойником, приходящим для того, чтобы украсть свет божества», и так далее… Красный цвет, посвященный Сету, потому что в одном из превращений своих он принимал вид красного гиппопотама, объявляется проклятым, и в знак войны со злым божеством египетские жрецы закалывают на жертвенниках своих богов животных красной шерсти, словно пленников из враждебной побежденной армии. Развивается миф о мести Гора за отца своего Озириса и победе его над Сетом. Страною Сета объявляется жгучая пустыня — так называемый Красный пояс, обнимающий собою гористую часть Восточного Египта до берегов Красного моря, и в особенности часть пустыни, расположенная к югу Нижнего Египта, включая сюда и Синайский полуостров. Здесь вотчина и территория Сета, и в силу этого местности эти почитаются несчастными и отверженными. Таким образом, не перестав быть солнечным богом, Сет стал представлять собою, так сказать, отрицательное солнце: сосредоточил в себе злые и губительные стороны беспощадного африканского зноя, которые логика новой развивающейся морали не позволила более приписывать абсолютному Солнце-добру, Озирису и Гору.

По всей вероятности, отголоски древнего представления о Сете надо видеть в отношении кочующих цыган к их демоническому божеству, носящему имя Девель (дьявол). Это великий бог неба (Dewa, Deus). Но он скорее внушает страх, чем любовь, этим вечно живущим на воздухе, гонимым людям, так как своим громом и молнией, снегом и дождем затрудняет их странствия, а ночные светила его мешают их темным деяниям. Поэтому они жестоко клянут его, если их постигает какое-нибудь несчастье, а в случае смерти ребенка говорят, что Девель съел его (Тейлор[8]).

Потребность очистить идею божества от злого элемента растет в еврействе