Монолог - Юлия Александровна Колесникова

ведь каждая минута была на счету. А вдруг до завтра не доживем? Так и жили одним днем. А потом что?

Не забуду переполненный ЖД вокзал: людей немерено, никогда столько не видела; мы три часа стояли в очереди в кассу и взяли билеты на последний поезд. Как говорится, запрыгнули в последний вагон. Но шансом укрепить отношения и сохранить семью не воспользовались. После всего пережитого, взять и все испортить. Мне кажется, после авиаудара по центру города мы не сделали выводы и не заметили намеков судьбы. Плохо объясняю? А когда я мысли хорошо формулировала? Короче, нас отвело. Но зачем? Чтобы мы дальше ломали собственные судьбы? Нет, нет, не в упрек, я это себе…

17:58

Из блокнота – Максу:

«Сынок, прости, мы так мало говорили, к тому же еще и поругались перед твоим отъездом. Если бы ты знал, как мне стыдно перед тобой за то, что пыталась сделать из тебя совсем другого человека, лишь бы ты не напоминал отца, не был самим собой. Но ты все равно лучше нас, лучше меня. Прости, я мало тебя в детстве целовала и редко говорила, что люблю. Вообще это никому не говорила. Наверное, поэтому я одна. Как бы мне хотелось, чтобы ты простил меня».

19:28

Тяжело, так много хочется сказать сыну, но не выходит. Чувство вины и проснувшаяся совесть подсказывают, что мне никто не поверит. Может, я себя накручиваю?

7 ноября

11:46

Привет! Я была на службе, в смысле в храме. В церковной лавке я спросила, как молиться за сына, который на войне: подсказали читать молитву Иисусову. Только вместо «помилуй мя грешнаго» нужно читать «сохрани сына моего». Купила маленькую иконку с молитвой на обратной стороне.

Смеешься? Не веришь в это, зная меня много лет? Нет, дело тут не в притворстве, а в том, что больше спасения ждать неоткуда. Я в отчаянии, раз пошла в место, где последний раз была на крестинах нашего сына. Это вы с ним любили вербу и куличи с яйцами освящать. Я снова не вписывалась в ваш тандем. Может еще не поздно все исправить? А вот в это я уже сама не верю, если честно.

13:38

Хочу поделится сном, не знаю зачем, но решила же я писать обо всем в дневнике? Если честно, до сих пор осадок и чувство тревоги, хотя я в вещие сны не верю – это просто мои страхи, так моя нарушенная психика надо мной издевается и ночью.

Снится мне маленький Максим, лет девяти, мы с ним гуляем по полю в ясный и жаркий день. Нас окружают невиданной красоты бабочки, садятся на голову, плечи. Мы рассматриваем их необыкновенные крылышки – будто на них разлили краски всех цветов. Мы беззаботно, как и наши прекрасные спутницы, порхаем в степи. Вдруг замечаем перед собой огромные ворота, заходим внутрь. Идем по узким мрачным коридорам, в которые не проникает солнечный свет. Темно и холодно. Мы попали в лабиринт. Выхода нет. Под ногами пробегают мыши, мы следуем за ними и видим – в конце лабиринта появился свет. Оказавшись снаружи, продолжаем путь, и тут перед нами появляется ручей, через который пролегает ветхий мост. Мы спешим перейти на ту сторону, но нас кто-то останавливает: не ходите туда, вам нельзя, еще не время. Мы застыли и не можем пошевелиться. Слышим свист медленно приближающегося снаряда. Время в страшном сне всегда глумится над спящим. Звук все слышнее, чувствую его приближение, скорее, приближение конца. Я успеваю обнять Макса, последний раз прижать к себе, но сон прерывается.

Смешанное чувство, неприятное. Сон как наяву, будто мне дурных мыслей недостаточно.

Может, это отголоски прошлого? Или все сразу? Нас всю жизнь будут преследовать воспоминания?

8 ноября

8:56

Привет. Никаких новостей от Макса. Пред уходом он разбил смартфон, швырнул его в стену, пригрозив, чтобы только посмела звонить. Да и нельзя будет… Знать меня не хочет. Сжег все мосты, как и я тогда между нами. А в военкомате мне ничего не говорят. Спрашивают, приходила ли похоронка, нет, значит, иди радуйся.

Я не говорила, что мы домой вернулись? Трудно было на заработках: то квартиру оплати, то школу. Дома лучше. В институт тоже поступал дома – в медицинский. Я бы хотела, чтобы он был в тылу, но сомневаюсь: такие птенцы, как он будут оказывать первую помощь на поле боя.

А помнишь, как Макс решил стать врачом? Да, ты прав, в тот роковой день, когда случившееся показали по новостям, и он увидел изувеченные тела земляков. Если бы я был врачом, сказал он, то вернулся бы на место катастрофы и помог тем, кого еще можно было спасти. Он поклялся стать врачом!

Честно говоря, администрацию и сам сквер я обходила стороной вплоть до прошлого года. И страшно, и больно. Теперь уже могу спокойно сесть на нашу любимую лавочку и выпить капучино, помечтать о безоблачном будущем, о встрече с Максом. С тобой. Почему бы и нет?

Сегодня утром так и сделала: взяла кофе в Хлебном месте, села напротив детской площадки и наблюдала за резвыми детьми и счастливыми родителями, которыми мы сами когда-то (в прошлой жизни) были. Мое внимание привлекла одна мамаша, лет двадцати с виду, с опухшим синяком под глазом. Она отлупила маленького сына за то, что тот упал с бревна.

– Я тебе что сказала, скотина? Сколько раз я тебе говорила – не лезь, Витя, не лезь… Ты совсем страх потерял? – она орала на всю «Дураковку», шлепая ребенка по заднице после каждого второго слова.

– Ма-а-мочка-а, не бей, не бей, пожа-алуйста-а, – ребенок тщетно старался перекричать истеричку.

– Еще раз, я тебе еще раз повторяю, не лезь туда! Ты сколько будешь меня мучить? Ты глухой? Я говорила или нет?

– Я больше не бу-у-ду!

– Только попробуй мне, тебе мало что ли? Мало было? – держа сына за ворот куртки, горе-мать вытрушивала признание.

– Нет!

– Смотри мне! – так и протянула его за ворот через всю площадку к качелям, а сама вернулась на лавку к другим мамашам щелкать семечки.

Ребенок не стал кататься и играть с другими детьми. Он взял палку и пошел ковырять листву, думая, где же мое счастливое детство – может тут?

И знаешь, что самое страшное? Я будто посмотрела на себя со стороны. Только в то время, когда еще могла трепать ребенка, не получив ответного удара. Если бы мне тогда сказали, что мой сын в будущем попадет на войну, я бы попку ему