Утерянная брошь - Монт Алекс

– Ну, а опосля? – сгорая от любопытства, прошепелявил толстяк.

– А што опосля? Вижу, Князь с трибуны спускается и по аллее чешет. Я за ним, держу дистанцию. Он мне знак подает, штоб к мосту шел и на Крестовский перебирался. Вижу, возле берега весла в привязанной лодке, а рядом публика разгуливает да друг с дружкой степенно так беседует. Я весла на плечо да на мост. Как бы хозяину несу.

– Лихо! – шумно глотая пиво, одобрил рябой. Ухватив двумя пальцами кильку пожирнее, он сосредоточенно водил глазами, после чего, удовлетворившись состоянием продукта, без колебаний проглотил рыбешку.

– А как на Крестовском оказался, весла с плеч, да сызнова нырк в толпу, што ужо с того берегу на гонки пялилась. Зырю, Князь напрямки к веранде, а там, как в театре, публика в креслах аль на стульях восседает. Тут он с человеком в гребной костюм одетым – до чего срамной костюм, Викентий! – зачал лясы возле самых ступеней точить.

– А опосля? – громко рыгнув, поинтересовался Викентий.

– Заладил, опосля да опосля. Опосля ужо кончено дело было. Тот, што в гребном костюме, на Князя двум офицерам кивнул, те с ним поздоровкались, да наверх все чохом и поднялись. Вдобавок на веранду ужо с самой дачи важные господа вышли, Князя не узреть толком стало, народу набилось много…

– Как же ты на стреме стоял? – искренне удивился рябой.

– Так и стоял. Мне ж не на Князя глядеть надо было, – мотнул головой рассказчик. – Глазом не успел моргнуть, как он свое дело обтяпал да с дачи утек. Зрю, показывает, штоб сызнова к мосту шел. Там мне целковый отвалил, а сам в пролетку да усвистал восвояси.

– Значитца, ты меня на энтот целковый угощаешь? – с заискивающим взглядом поинтересовался Викентий.

– Да нету давно таво целкового! В той же день все профукал. На бубонного туза поставил, да он мне шиш показал. Это Князь меня нынче подогрел. Грит, сбросил ту цацку, што на Крестовском взял, так что вот тебе, Ваня, выпей за мой фарт, ну и себя не забудь. Это он про мой непотребный костюм намёкивал. Я, понятно, – в Гостиные ряды, у наших барыг мануфактуру брать не с руки. Князь новое дело обещал, в общем, там и приоделся, – встав со стула, окинул себя гордым взглядом Иван. Заправленные в хромовые сапоги штаны из чесучи цвета беж и черный плюшевый кафтан сами по себе смотрелись солидно, но висели, как на вешалке, на худой высокой фигуре их безусого владельца.

Понимающе перемигнувшись, Чаров с Блоком продолжали потягивать пиво, и едва Иван засобирался на выход, а его подвыпивший товарищ задержался в отхожем месте, поспешили на улицу. По привычке, Блок занял позицию у черного входа. Впрочем, эта мера не понадобилась. Не прошло и минуты, как подельник Князя показался в дверях и, успев отдалиться от трактира на десяток метров, был сбит с ног судебным следователем. С помощью подоспевшего сыскаря Ивану скрутили руки и в полицейской карете доставили на Большую Морскую.

– Стало быть, с Князем у тебя новое дело намечается? – напирал на задержанного судебный следователь, тогда как полицейский чиновник угостил Ваньку сильным тумаком в правый бок.

– Никакого Князя не знаю! – прерывисто дыша, шел в глухой отказ тот.

– Послушай, мил человек, – примирительно произнес Чаров. – Скажешь ты нам, где у тебя должно быть свидание с Князем, али нет, мы его едино возьмем. Только, коли его задержание произойдет при твоем содействии, мы тебя отсюда выпустим, и катись ты на все четыре стороны. Однако ежели ты и далее к сознанию прийти не пожелаешь, пойдешь этапом со своим Князьком на каторгу в Сибирь. А посему, подумай на сон грядущий о своей судьбе, а мы к тебе с господином полицейским чиновником завтра заглянем, – решил не форсировать события Чаров, и вместе с Блоком они покинули камеру.

Князя накрыли в ресторане «Доминик», где он играл в домино под пиво с раками в компании с Иваном. Дабы отвести подозрения от последнего, его тоже арестовали, и на пару с марвихером отвезли в Сыскную полицию. Далее их дороги разошлись. Тем же днем, согласившись стать полицейским информатором и поклявшись, что рассказал все о Князе, Иван был отпущен, а вот за щипача взялись основательно. Однако что любопытно. Сколько ни вглядывался Чаров в Князя, а припомнить его физиономию так и не смог, хотя постоянно находился на веранде во время гонок. «Прямо хамелеон. Как на дело идет, наружность меняет», – недоумевал Сергей.

Допросы с пристрастием и разговоры по душам подвигли Князя к признанию. Привыкший к красивой, на широкую ногу жизни, он панически боялся каторги, а когда увидал себя на следующий день в зеркале, которое ему услужливо поднесли по приказу Блока, едва себя узнал. От его породистой благородной наружности не осталось и следа. Заплывший глаз и распухшие в кровоподтеках губы красноречиво свидетельствовали, что дознаватели не намерены останавливаться, они попросту сломают ему пальцы, и тогда карьере конец. Чаров явственно осознавал страхи Князя и умело сыграл на них. Как и в деле с Иваном, он пообещал ему свободу в обмен на честный рассказ о безделице.

– А теперь, Журавский (так в миру прозывался Князь), поведайте, кому вы продали брошь? – задал, как казалось, вконец сломленному марвихеру главный вопрос Чаров.

– Кто больше дал, тому и продал, – нервно скривился тот.

– Выражайтесь яснее, Журавский.

– Да тем же днем в ломбард, что на Владимирском13, снес. Барыгам не хотел отдавать, уж больно цену ломают да важничают зазря.

– И билет ломбардный у вас имеется, – бросил как бы невзначай Блок.

– Да на кой он мне сдался, коли выкупать безделицу не собирался! К тому же приемщик тамошний знаком мне, оценил вещицу по справедливости.

– По справедливости, это как? – не унимался полицейский чиновник.

– По справедливости значит по справедливости, – самодовольно улыбнулся Журавский. – Хорошие деньги дал за безделицу, не объегорил, – с внутренней гордостью объявил он.

– Описать того справедливца сможете? – подошел к сути вопроса судебный следователь.

– С превеликим удовольствием, – с заметным колебанием процедил Князь. – Сутуловатый, в очках, волосы прилизаны, лицом чист, в летах не то чтоб больших, но видно, что не молод. Да, подбородок, у него маленько скошенный, – показал на себе, какой формы подбородок имел ломбардный оценщик.

– Превосходно, Журавский. Со своей стороны я привык выполнять данные обещания. Поскольку обращений о пропаже или краже оной броши в полицию не поступало, мы с господином полицейским чиновником не видим причин удерживать вас далее. Как только ваши слова найдут подтверждение, будете отпущены восвояси. О нашем разговоре и пребывании здесь прошу хранить молчание. Это в ваших же интересах.

После препровождения щипача в арестантскую Чаров распрощался с немало озадаченным Блоком и, наняв извозчика, приказал везти себя в ломбард на Владимирский. Благодаря приметам Журавского он без труда узнал принявшего брошь оценщика и, официально отрекомендовавшись, приступил к расспросам. К его досаде безделицы в ломбарде не оказалось. Приперев сотрудника к стенке, Чаров выяснил следующее. Зная наперед, что Князь не будет выкупать брошь – вещицу весьма занятную и дорогую, приемщик продал ее некому господину, регулярно посещавшему ломбард с целью приобретения невыкупленных и понравившихся ему предметов.

– А что оная брошь, возможно, украдена, вас, сударь, не смутило? – возмущенно воскликнул Чаров.

– На ней подобное не написано! – нагло бросил приемщик, но, столкнувшись с гневным взглядом следователя, опустил глаза.

– Допустим, – Чаров хотел было упомянуть про выгравированную на броши дату, но какая-та сила удержала его.

– Покупатель, кажись, что-то проронил насчет некоей Наденьки, а может, Катеньки. Очевидно, кому желал преподнесть безделицу. Каюсь, имени не упомнил, – суматошно поправляя очки на переносье, оценщик пытался заглянуть Чарову в глаза.

– Вот что, милостивый государь. Коли не желаете, дабы ваши проделки с приемкой закладов, кои никогда не будут выкуплены, и их последующими продажами третьим лицам не стали достоянием хозяина заведения, предлагаю открыть мне личность покупателя броши.