Казачьи станичные суды - Федор Крюков

По общему характеру процесс в станичных судах аналогичен с процессом в судах волостных. В том и другом начало примирения играет первенствующую роль и дает им значение органов народной мировой юстиции. Примирение не ограничивается одними только гражданскими исками, но имеет место и в уголовных делах, напр., о кражах, а еще чаще о драках. Самое существенное отличие казачьего станичного суда от суда волостного — отсутствие телесного наказания[3]. Станичный суд приговаривает к общественным работам на 6 дней, денежному взысканию до трех рублей, или к аресту до 7 дней. Назначение меры наказания за каждый проступок предоставляется усмотрению самого суда (ст. 39 пол. об общ. упр. в каз. в.). Обыкновенно наказание в виде присуждения к общественным работам не практикуется за частым отсутствием последних. При наложении наказания станичный суд не прочь сделать его почуствительнее и руководится для этого особой политикой: например, богатых, вместо денежного штрафа, который им легко уплатить, приговаривает к аресту при станичной тюрьме «на хлеб, на воду». Иногда станичный суд самовольно изменяет рамки предъявленного иска. Так, напр., по заявлению казака Перфила Сухова на казака Данила Старикова «о клевете стоимостью в 30 р. сер.», станичный суд подверг ответчика «за несправедливую публиковку» суточному заключению при станичной тюрьме «на хлеб, на воду».

Недостатки у станичного суда, конечно, есть и их немало. Об этом свидетельствует уже не особенная его популярность среди населения. Положим, казаки теперь и ко всем своим общественным учреждениям относятся как-то с иронией, не исключая и самого станичного схода, который состоит ныне из выборных от каждых десяти дворов. Но непопулярность станичного суда имеет довольно серьезные основания. Часто, конечно, плохой состав судей, взятки и могарычи подрывают всякое доверие к станичному суду и вызывают всяческие на него нарекания. Затем медленность в судопроизводстве само-собой не может располагать в его пользу, хотя эта медленность зависит меньше всего от самого суда. Неявки на суд, равно как и невзыскание штрафов, неприведение в исполнение решений — в этом виновата больше всего уже станичная администрация. Главной же причиной непопулярности станичного суда служат разнородные посторонние влияния, которым он подвергался и до сих пор подвергается и результатом которых явилось изъятие из сферы правоотношений обычая и применение закона, нередко далеко неприспособленного к жизни. В волостных судах вторжение в суд начал, чуждых народному воззрению, обыкновенно приписывалось мудрованиям волостного писаря и давлению волостного старшины. В казачьих станичных судах, если и есть где наемный письмоводитель, последний не имеет такого влияния, как волостной писарь, лицо некоторым образом официальное, а станичному атаману, облеченному гораздо более широкою, чем волостной старшина, властью, уже потому нет нужды вмешиваться в разбирательство станичного суда, что он может проявить свою силу гораздо удобнее и помимо суда. Сравнительно небольшое влияние оказывают и те мудрецы, «умственные люди», которые, при случае, не прочь щегольнуть перед согражданами своим знанием законов таким, например, образом: «ну, чего дерете глотку?.. а глядели в X том?.. закон ведь!..» Самое ощутительное и самое неблагоприятное влияние на станичный суд идет из правящих сфер — окружной и областной администрации. Это давление выражается в регламентации деятельности станичного суда посредством бесчисленных предписаний, инструкций, результатом чего является то, что судьи волею-неволею должны погружаться в непроходимые дебри закона, который часто находится в совершенном противоречии с их обычаями и общим складом жизни. Чувствовать власть закона им приходится постоянно. Вот, например, один из многих случаев этого столкновения закона с действительностью. Присланы были из полка деньги, вырученные от продажи имущества одного казака, отпущенного по болезни домой и здесь через два месяца умершего. Покойный оставил старуху-мать и молодую жену, которая после его смерти ушла к своим родителям. Станичное правление намеревалось передать присланные деньги (70 руб. с копейками) матери покойного, так как ей пришлось делать затраты на сына, сперва при поступлении его в военную службу, и затем на похороны его, но боясь, чтобы не «нагорело» от окружного управления, решило «спроситься», кому передать присланные деньги, причем сообщало, что кроме матери ближайшими наследниками были жена покойного и два брата, жившие «в отделе». Окружное управление распорядилось, чтобы деньги были разделены на основании такой-то статьи X тома, и матери покойника не приходилось из них ни копейки. Конечно, братья и жена умершего отдали полученные деньги бедной старухе, и в результате премудрого распоряжения окружного управления было лишь то, что атаману пришлось немалое время покорпеть над дробями, которые вошли в деление присланных рублей и копеек.

Вот такие-то и подобные распоряжения лишают самостоятельности и станичный суд. Из страха перед законом, из опасения проштрафиться, судьи стараются примениться к требованиям начальства и, оставив без внимания обычай, стремятся обосновать решения хоть какой-нибудь «35 статьей», вовсе не объясняющей дела.

Под влиянием этих чуждых начал начинают проникать в станичный суд и формализм, и ремесленное отношение к делу. Судя по словам г. Тимощенкова, в этом виноваты отчасти и мировые судьи. Названный автор, в своей статье Общественный быт и народные обычаи Казанской станицы, говорит о них следующее: «сначала граждане нисколько не замечали разницы между прежним судом и новым, но потом, когда в станице была открыта камера мирового судьи, положение дела изменилось; многие старинные обычаи и правила при этом не только перестали быть законом, но даже подверглись преследованию, и станичный суд был парализован, потерял всякую силу и значение. Не имея на все точного указания, суд из боязни ответственности за превышение власти, стал принимать к своему разбору только гражданские споры и тяжбы. Из преступлений же он считает маловажными и подлежащими его разбирательству только какие-либо проступки против дисциплины или трезвости (непослушание и пьянство). Воровство же, например, он не примет к разбору, хотя бы оно было учинено на одну только копейку».

Сказанное здесь о Казанском станичном суде можно всецело применить и к другим станичным судам, хотя не везде, конечно, мировой судья имеет такое ощутительное влияние.

Итак, вот в каком положении находится теперь станичный суд. Новая, чуждая струя врывается в эту сферу жизни и разрушает в ней все старое. Прежние устои расшатаны и вскоре должны совсем исчезнуть. Двойственность и неопределенность права, сложность и запутанность отношений между обычаем и законом действуют деморализующим образом и на судей, и на население. Сознание и чувство независимости попирается жестоким образом при соприкосновении с официальным, административным миром. Чувствуя свою немощь перед внушительным «Сводом», судьи стараются решать дела так, чтоб была «середка на половине», «грех пополам», и хотя при этом ссылаются на какую-нибудь статью закона, но в законе видят не защиту и охрану, а только опеку, которой надо уступать. Сознательное и независимое пользование обычаем теперь уже встретить трудно. А в недалеком будущем казачий станичный суд ждет, по всем вероятностям, еще большее подчинение административной опеке и, следовательно, полное уничтожение его самостоятельности и самобытности.

Ф. Крюков

[4]

Примечания

1

«Сев. Вестн.» 1885 г. № 3. Ф. Щербина, «Казачьи станичные сходы».

2

Станичный атаман, если он даже и простой казак, пользуется личными правами офицера.

3

Другие отличия станичных судов от волостных (имеются в виду волостные суды до 12 июля 1889 г.) следующие: кассационная инстанция для станичных судов — съезд мировых судей, сделки и обязательства, записываемые в книгу при станичном правлении могут достигать суммы 500 р.

4

Текст для сайта подготовил

С. Л. Рожков