Забвение - Виктор Райтер

Меня начала поедать злость. Зачем она меня здесь держит? Это ненормально. В моей голове уже сложилась картинка как я буду отсюда убегать. Сперва стоит дать Доку костылем по голове — зря она мне их доверила. Позже, взяв моих «деревянных помощников», я пойду искать выход. Когда окончательно выберусь — найду первого встречного и от него позвоню в полицию. План идеален. Ничего не должно помешать. Док вышла. Морально я готовился к побегу.

* * *

Док вернулась с бутылкой русской водки и поставила ее на шкафчик.

— А теперь вы меня хотите напоить и подружиться, я правильно понял?

— Это для обработки ран. Дурная ты голова, Алек!

— С каких это пор мы перешли на «ты», а Док?

— Есть несколько причин, но первая из них — мы одного возраста.

— Но я думал, что вам от силы 25!

— Ты ошибся, Алек. Это не страшно и не критично.

Пока мы говорили, я незаметно доставал костыль, который спрятал под одеялом. Док отвернулась, чтобы пропитать бинты водкой, а я встал и сделал широкий замах. Почему она не повернулась? Это ведь было так громко, вся кровать скрипит от каждого шороха, а при этом «подъеме» звук моей ложи усилился трехкратно, походя на гром.

Все же Док повернулась. Пролетел миллисекундный свист от удара. Прям как в детстве, когда все дрались палками. Док отлетела на метр, уронив бутылку с алкоголем, который начал сочиться прямо на пол. «Жидкое золото», — сказали бы многие. Я развернул тело Дока. Ее бровь была рассечена. Губа разорвалась чуть шире, чем в первый день нашей встречи. Как же она получила такую рану ДО меня?

Я не мог полностью отдышаться. Дыхание не восстанавливалось, а будто еще больше усугублялось. От адреналина в крови хочется жить, хочется все сворачивать на своем пути. Но правильно ли я сделал минуту назад? Может она и вовсе не виновата, а хочет мне помочь?

После адреналиновой взбучки мой нюх обострился. Я почувствовал запах едкого спирта у себя в носу, он проходил до легких, заполняя всю гортань и бронхи отвратительным запахом.

Я вспомнил кое-что.

* * *

Я лежу на кровати. Видимо, это наша с женой комната. Музыка играет очень громко. Барабанные перепонки надрываются каждую секунду все сильнее — электрогитара и барабаны натягивают и отпускают молоточек прямиком по «пленке».

Я оглядываюсь вокруг. Я один. Вдоль правой стороны кровати стоят бутылки. Много бутылок. Отвратительный запах. Кажется, это крепкий алкоголь. Водка, виски, мартини, самбука, текила. Рядом виднеется пустая упаковка от обезболивающих таблеток. Кто мог такого намешать? Неужели это все мои бутылки?

Подбегает заплаканный маленький мальчик: «Папа, когда это уже прекратиться? Ты обещал, что больше такого не будет! Я хочу гулять с тобой в парке, а не видеть такое!»

— Сынок, скоро-скоро. Не сейчас…

* * *

Что со мной тогда было? Я был чем-то расстроен? Зачем мне нужны были обезболивающее? Я получаю больше вопросов, чем ответов. Нужно скорее бежать отсюда.

Я приподнимаю Дока, которая лежит в отключке и пытаюсь привести ее в чувства. Все попытки тщетны. Кажется, она не дышит. Я решаю сделать ей дыхание рот в рот и массаж сердца, или как он там называется. До этого я видал такое только в фильмах, но попробовать стоит, ведь только так получиться узнать куда мне идти.

Взяв в правую руку голову Дока, я опускаюсь к ней. Вокруг неприятный запах. Совсем рядом разлита водка, а от лица моего врача пахнет кровью, самой свежей кровью, которая так и отдает запахом кованного железа.

Начинаю делать ей искусственное дыхание. В мой рот успевает заливаться эта отвратительная жидкость. Из ее губ так и сочиться медная смесь темно-алого цвета, покрывая мое лицо и одежду мазками, как на холсте. Через пару секунд я делаю ей массаж сердца. Надеюсь, это поможет. Я чувствую себя спасателем. Я начинаю за нее переживать. Зачем я это натворил? Агрессор и спасатель. Получается так?

Каждый из нас порой и агрессор, и спасатель. Мы часто делаем больно своим родным и близким. Мы совершаем гигантские ошибки и пытаемся загладить их лилипутскими пластырями, которых, к сожалению, не хватает. Видимо и я натворил дел, раз оказался здесь. Это и есть, та самая, маленькая плата за мой великий грех. Я обязательно извинюсь перед женой, хоть и не знаю за что.

Доктор вздохнула так, будто вынырнула из глубокого озера, побывав на самом его дне. В ее правом глазу полопались капилляры. Зрелище не из приятных. Глаза ее были наполнены удивлением и жизнью. Жизнью, которой в некоторых глазах так не хватает. Она смотрела на меня с каким-то понимаем и верой, будто она прозрела, будто она долгие годы обитала в кромешной темноте, и тут вдруг что-то увидела. Я даже не представляю, что она могла увидеть во мне такого, ведь выглядел обычно, кроме мазков крови.

— Зачем ты меня спас? Ты же мог уже сбежать отсюда, — с каплей нежности произнесли губы, сочащиеся кровью.

— Док, я не такой романтик, чтобы вас просто так, бесцельно спасать. Кроме моей семьи мне никто не нужен. Так что быстро отвечай. Где здесь выход?

— Алек, дорогой, ты уверен, что хочешь знать где находится выход? — с теплой грустью сказала Док.

— Уверен. Говори. — крайне настойчиво ответил я.

— Налево. Иди налево. Там будет черная железная дверь с красной ручкой. Там выход. Но знай — обратно ты уже не вернешься, — произнесла Док, отдавая мне связку ключей.

— И лучше будет!

* * *

Черная железная дверь… Открыв ее со скрипом, я увидел громадный книжный шкаф, уставленный потрепанными толстыми тетрадями, похожие на больничные, а рядом с ними целые колонны пустых бутылок из под водки. Подойдя ближе, я заметил, что все эти тетради одинаковые. Я взял рассмотреть одну из них. Странно, но здесь даже нет ФИО пациентов. Обложка точь-в-точь как у Дока. Это именно та тетрадь, в которую она что-то записывала, когда я проснулся. Но почему же их так много и все они с одинаковой обложкой? Вот врачи! Возможно, я не первый кто здесь лежал. Может быть это частная клиника?

«В какой раз я сижу на его койке, будто по команде «смирно», лишь бы его не разбудить раньше, чем нужно, но каждый раз он просыпается с первыми звуками утра, которые мы включаем ему. Кажется, это выработанный рефлекс. Вот-вот он проснется. Сколько раз я молилась за него, лишь бы это закончилось». Я начинаю сходить